3

3

Мир обязан знакомством, пусть поверхностным, с геркулесовыми усилиями американских рыцарей плаща и кинжала на земле отчизны, взрастившей и воспитавшей их, в результате различных расследований деятельности ЦРУ и ФБР в середине семидесятых годов. Они стали необходимы не потому, что какие-то силы бесподобной Америки неудобным процветание шпионажа внутри страны, а потому, что различные спецслужбы, образующие сообщество – назовем его хотя бы старым термином – тайной полиции, стали претендовать не только на особое, но, пожалуй, даже на главенствующее положение в стране. Филеры возомнили себя выше хозяев, тех, кто нанимал и содержал их.

Компетентные наблюдатели с порога указали на истоки этого феномена – годы второй мировой войны. То, что воспевалось как героика в смертной борьбе с державами «оси», имело также и оборотную сторону, в высшей степени неприглядную. Воздавая должное или раздувая действительные свершения в схватках в бездонных траншеях тайной войны, ее летописцы создали развитую мифологию разведки и контрразведки, герои которой затмили всех и вся. Дело не только в пропагандистском эффекте вовне, а главным образом в том, что сами герои той войны и их преемники по службе в мирное время сочли себя сверхлюдьми, которым дозволено и позволено решительно все.

Когда в США на разные голоса заговорили о том, что с тайным сыском неладно, Т. Брейден, в прошлом один из руководителей ЦРУ, счел необходимым излить наболевшее. Пенсионером, конечно, руководило понятное стремление, укладывающееся в понятие чести мундира, сделать так, чтобы дела его родного ведомства, попавшего под огонь критики, пошли на лад. «Я думаю, что высокомерие ЦРУ коренится в боевом прошлом, оно пережиток времен второй мировой войны. Почти все руководители ЦРУ – ветераны УСС, предшественника ЦРУ военных лет. Возьмем, например, людей, лица которых я вспоминаю, – вот они стоят в кабинете директора (Аллена Даллеса) ЦРУ. Один из оккупированной нацистами страны руководил сетью агентов в Германии. Другой вызвался прыгнуть с парашютом в расположение штаба фельдмаршала Кессельринга с условиями его капитуляции. Третий, самолет которого потерпел аварию при посадке в Норвегии, потерял половину своих людей, но тем не менее оправился и взорвал намеченные мосты…

Еще одно качество выделяло их. По каким-то причинам, объяснение которых я оставляю на долю психологов, человек, берущийся за чрезвычайно опасное задание в одиночку или с одним-двумя помощниками, не только смел и находчив, но и суетен… Стоило им оказаться по ту линии фронта, как внешние символы приобрели совершенно другой смысл. Они были единственными американцами в стране, полной французов, греков, итальянцев или китайцев. Некоторые относились к этим американцам с величайшим уважением. Иногда они, всего-навсего лейтенанты, командовали многими тысячами. Они завоевывали любовь и уважение, которое народы оккупированных стран испытывали к великой демократии, именуемой Америкой. В результате они начали рассматривать себя каждый в отдельности и все вместе держателями национального достоинства».

Слов нет, драгоценный капитал, нажитый в достойной борьбе и весьма значительный. Но стоило стихнуть орудиям второй мировой войны, как громадное достояние, собранное борцами против держав «оси» (американцы внесли свой вклад, но отнюдь не подавляющий!), было употреблено для недостойных целей. Тот самый капитал был пущен на оплату абсурдных счетов, предъявленных «холодной войной». А единоличные держатели его, в первую очередь ЦРУ, в обмен получили власть, увеличивающуюся с каждым годом.

«Сами события, – пишет Т. Брейден, – способствовали увеличению власти. США вели горячую войну в Корее и «холодную войну» в Западной Европе, а ЦРУ было единственным авторитетом в отношении планов и возможностей подлинного врага. Выступать против ЦРУ означало выступать против знания. Только Джозеф Маккарти мог пойти на такой риск. Маккарти вопреки своим намерениям лишь увеличил власть ЦРУ. Он обрушился на него с нападками, а когда схватку выиграл Даллес, то эта победа значительно увеличила респектабельность того, что тогда называлось «делом» антикоммунизма. «Не присоединяйтесь к тем, кто сжигает книги», – сказал Эйзенхауэр. – Это ошибочный путь борьбы с коммунизмом. Правильный путь – путь ЦРУ.

Ошибки ЦРУ начались со злоупотребления властью. Ее было в избытке, и ее было слишком легко употребить – в отношении государственного департамента, других министерств, патриотически настроенных бизнесменов в Нью-Йорке и фондов, которыми они руководили. Мощь ЦРУ превзошла мощь конгресса, печати и, следовательно, народам [281]. Что же, правдоподобный диагноз, по крайней мере, поставлен специалистом.

Как видим, сфера профессионального интереса ЦРУ охватила и всю страну «великой демократии». Очень и очень многие среди власть предержащих оказались прямо заинтересованными в том, чтобы притупить острие разведывательного управления, пронизавшее самую вершину государственной структуры. Вмешательство его в дела высших сфер, а отнюдь не обеспечение интересов «народа», вызвало в Вашингтоне великий гнев. В конечном счете нападки на ЦРУ и ФБР были не самоцелью, а производным от Уотергейта – восстановления баланса между исполнительной и законодательной властями, деформированного в США в последние десятилетия, что особенно ярко обнаружилось в президентство Р. Никсона. Расследования и пошли по этой линии, не затронув существенным образом внешних функций ЦРУ или карательных прерогатив ФБР против инакомыслящих в США. Во всем этом деле несомненна и легко различима при внимательном рассмотрении грубая политическая подоплека, а отнюдь не прекраснодушное стремление к обеспечению пресловутых демократических свобод. На Капитолийском холме давно по уши заняты самообслуживанием, и потому не хватает времени для заботы о правах тех, кто населяет остальную территорию страны.

С разной степенью резкости, но обычно ядовито американские газеты отметили личную заинтересованность конгрессменов в разоблачении шашней ФБР, но одновременно поклялись в своем уважении сыскным институтам, а именно: «Некоторые конгрессмены вознегодовали, когда открылась практика ФБР собирать о них сведения. В их негодовании просматривается мысль о том, что прекрасно, когда ФБР заводит досье на рядового гражданина, а на конгрессмена нельзя: он важное должностное лицо республики… Конечно, нет возражений, чтобы ФБР находилось под жестким контролем. Однако было бы удивительно, если бы общественное мнение или конгресс настаивали на свободном доступе к досье, в которых содержатся доказательства преступных деяний, имена добросовестных осведомителей и наверняка – значительно больше о некоторых государственных деятелях, чем нам хотелось бы знать» [282].

«Стейт», выходящая в Южной Каролине, заявила: «Конгрессмены не святые, и отнюдь не оправданно их нынешнее возмущение по поводу известий о том, что в досье ФБР содержится некая информация о них, собранная в ходе обычной работы ФБР. Выборы или назначение на государственную должность, к сожалению, автоматически не гарантируют, что люди, попавшие туда, становятся образцом добродетели. Хотя государственные деятели как класс не должны быть предметом особого внимания ФБР или других ведомств по поддержанию закона, равным образом их не следует исключать из числа лиц, подпадающих под это внимание, если обстоятельства этого требуют» [283].

Оклахомская «Тулса дейли уорлд» сочла необходимым особо предупредить: «Досье ФБР, говорят нам, содержат, по крайней мере частично, материал, касающийся личных пороков конгрессменов, например, о пьянстве или другом непристойном поведении. Нет необходимости разглашать содержание этих досье, чтобы заключить: конгрессменам не нравится, что ФБР завело на них досье, независимо от причин, приведших к этому. Самые говорливые среди законодателей уже заявили о том, что они потрясены и разгневаны… В нынешней обстановке таится опасность, что реакция против ФБР и, возможно, ЦРУ может подорвать их важные функции безопасности. Стране в такой же степени окажет дурную услугу эта сверхреакция, как нанесли ущерб ныне обнародованные эксцессы обеих организаций» [284].

Те, кто в ужасе воздевал руки и закатывал глаза в Капитолии или редакциях газет, были преисполнены решимости предотвратить эту опасность. «Нью-Йорк таймс», собственно, первая забившая тревогу по поводу деяний ЦРУ и ФБР, сочла необходимым с самого начала определить, чего она добивается: «Незаконная слежка и невозможность возбудить по поводу нее законное разбирательство до публичных разглашений указывают на то, что институционная система балансов и противовесов потерпела полнейшее крушение. Много лет наша газета в числе других требовала тщательного надзора со стороны конгресса за разведкой. Однако ответственность за то, чтобы предотвратить новые злоупотребления властью, остается прежде всего за ЦРУ и другими ведомствами разведывательного сообщества, если они хотят по-прежнему пользоваться доверием, абсолютно необходимым для выполнения их задач» [285].

Кампания против ЦРУ и ФБР набирала силу, но уже в самом ее начале столичная «Вашингтон пост» не без цинизма предрекла в передовой: «По подсчетам сенатора Матиаса, за 28 лет с момента создания Центрального разведывательного управления было предложено свыше 200 резолюций и законодательных предложений, требовавших тех или иных реформ ЦРУ. Но результатов по части реформ почти не достигнуто. Теперь реформаторам представилась еще одна возможность» [286].

В этой психологической атмосфере и начались расследования, имевшие в виду указать тайной полиции, ее место в американской государственной системе и уже по этой причине неизмеримо повысить ее эффективность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.