ГЛАВА 6. Влияние И. В. Сталина на развитие мирового революционного движения. Меры советского руководства по противодействию фашистской угрозе

ГЛАВА 6. Влияние И. В. Сталина на развитие мирового революционного движения. Меры советского руководства по противодействию фашистской угрозе

Вся жизнь Советской страны, её успехи в строительстве нового общества, те трудности, которые ей приходилось преодолевать, те ошибки, которые совершали её руководители, в том числе и И. В. Сталин, — всё это так или иначе воздействовало на развитие революционного процесса в мире, на жизнедеятельность коммунистических и других рабочих партий.

Два момента следует здесь учитывать прежде всего — объективный и субъективный. Первый состоял в том, что русская революция произошла в огромной стране и была победоносной. Это объективно превращало российский пролетариат, российских коммунистов в авангард международного пролетариата, международного рабочего движения. Второй заключался в том, что зарубежные коммунисты, другие революционеры стремились изучать и даже переносить опыт российских коммунистов на почву своих стран. И, кроме того, зачастую советские руководители, особенно после смерти Ленина, стремились побудить компартии переносить российский опыт в условия их стран — в условия, которые порой весьма отличались от российских. Очевидное теоретическое обоснование этому можно обнаружить в следующей формуле И. В. Сталина: «Ленинизм есть марксизм эпохи империализма и пролетарских революций. Точнее: ленинизм есть теория и тактика пролетарской революции вообще, теория и тактика диктатуры пролетариата в особенности».[17]

_ Тезис, конечно, бесспорен, но все-таки в нем можно обнаружить тенденцию абсолютизации опыта Октября, превращение российской модели революции во всеобщую, мировую, обязательную.

Между тем Ленин неоднократно подчеркивал, что, конечно, в России по сравнению с Западом неизмеримо легче начать пролетарскую революцию, однако здесь её будет гораздо труднее продолжать, чем на Западе. Более того, он подчеркивал, что Россия не сможет стоять во главе международных революционных сил, если социалистическая революция победит хотя бы только в одной из передовых западных стран.

Ленин решительно выступал против некритического заимствования опыта, тактики, приемов революционной борьбы одним отрядом революционного движения у другого. Он требовал всегда учета специфических особенностей, национальных, культурных и других традиций страны, области, где революционная борьба развертывалась. Он специально обращался к коммунистам мусульманского Востока нашей страны с советом учитывать самым тщательным образом национальные, религиозные традиции и особенности народов, среди которых они живут и работают. «Народы среднеазиатского, закавказского и других регионов страны к социалистической революции, к созиданию нового общества придут иначе, чем области Центральной России», — подчеркивал Ленин.

Он горячо возражал, когда революционеры других стран пытались вести свою борьбу под лозунгом: «Сделать, как в России». Он остро критиковал руководителя итальянских революционных социалистов А. Бордигу за некритическое восприятие советского опыта, за негибкую, не учитывающую особенности страны тактику борьбы. Предостережения, критика Лениным Бордиги были обоснованными. Сектантская линия Бордиги в конце концов провалилась. Он и его группа оторвались от масс, оказались, по сути, в изоляции. Бесспорно, Ленин указывал и на международное значение опыта российской революции. «Некоторые основные черты нашей революции имеют не местное, не национально-особенное, не русское только, а международное значение… в самом узком смысле слова, то есть понимая под международным значением международную значимость или историческую неизбежность повторения в международном масштабе того, что было у нас…» Однако попытки сделать из этой фразы вывод, что Ленин якобы тем самым навязывает русскую модель другим народам, совершенно несостоятельны. Ибо Ленин, говоря о международном значении опыта социалистической революции в России, вместе с тем, как уже было сказано выше, предостерегал, что было бы большой ошибкой преувеличивать эту истину. Он подчеркивал: «Все нации придут к социализму, это неизбежно, но все придут не совсем одинаково, каждая внесет своеобразие в ту или иную форму демократии, в ту или иную разновидность диктатуры пролетариата, в тот или иной темп социалистических преобразований разных сторон общественной жизни. Нет ничего более убогого теоретически и более смешного практически, как «во имя исторического материализма» рисовать себе будущее в этом отношении одноцветной сероватой краской: это было бы суздальской мазней, не более этого». И далее: «Пока существуют национальные и государственные различия между народами и странами… единство интернациональной тактики коммунистического рабочего движения всех стран требует… такого применения основных преимуществ коммунизма (советская власть и диктатура пролетариата), которое бы правильно видоизменяло эти принципы в частностях, правильно приспособляло, применяло их к национальным и национально-государственным различиям». Поэтому Ленин так настойчиво требовал от коммунистов «исследовать, изучить, отыскать, угадать, схватить национально-особенное, национально-специфическое в конкретных подходах каждой страны к решению единой интернациональной задачи…» борьбы за социализм и коммунизм.

Сталин также настойчиво подчеркивал, что коммунисты каждой страны должны учитывать национально-особенное в конкретных подходах к решению единой интернациональной задачи борьбы за социализм. Вместе с тем Сталин делал больший акцент на требование большевизации коммунистических партий. В беседе с членом КПГ Герцогом о КПГ и о большевизации Сталин указывал: «Чтобы провести большевизацию партии: 1) необходимо, чтобы партия рассматривала себя не как придаток парламентского избирательного механизма, как, по сути, рассматривает себя социал-демократия, и не как приложение профессиональных союзов, как об этом твердят некоторые анархо-синдикалистские элементы, — а как высшую форму классового объединения пролетариата, призванную руководить всеми остальными формами пролетарских организаций; 2) необходимо, чтобы партия, особенно ее руководящие элементы, вполне овладели революционной теорией марксизма, неразрывно связанной с революционной практикой; 3) необходимо, чтобы партия вырабатывала лозунги и директивы не на основе заученных формул и исторических параллелей, а в результате тщательного анализа конкретных условий революционного движения… при обязательном учете опыта революций всех стран; 4) необходимо, чтобы партия проверяла правильность этих лозунгов и директив в огне революционной борьбы масс; 5) необходимо, чтобы вся работа партии, особенно если социал-демократические традиции еще не изжиты в ней, была перестроена на новый, революционный лад, рассчитанный на то, чтобы каждый шаг партии и каждое ее выступление естественно вели к революционизированию масс, к подготовке и воспитанию широких масс рабочего класса в духе революции; 6) необходимо, чтобы партия в своей работе умела сочетать высшую принципиальность (не смешивать с сектантством!) с максимумом связей и контакта с массами (не смешивать с хвостизмом!), без чего невозможно для партии не только учить массы, но и учиться у них… О необходимо, чтобы партия умела сочетать в своей работе непримиримую Революционность (не смешивать с революционным авантюризмом!) с максимумом гибкости и маневроспособности (не смешивать с приспособленчеством!), без чего невозможно для партии овладеть всеми формами борьбы и организации, связать повседневные интересы пролетариата с коренными интересами пролетарской революции и сочетать в своей работе легальную борьбу с борьбой нелегальной; 8) необходимо, чтобы партия не скрывала своих ошибок, чтобы она не боялась критики, чтобы она умела улучшать и воспитывать свои кадры на своих собственных ошибках; 9) необходимо, чтобы партия умела отбирать в основную руководящую группу лучшие элементы передовых бойцов; 10) необходимо, чтобы партия систематически улучшала социальный состав своих организаций и очищала себя от разлагающих оппортунистических элементов… 11) необходимо, чтобы партия выработала железную пролетарскую дисциплину, выросшую на основе идейной спаянности, ясности целей движения, единства практических действий и сознательного отношения к задачам партии со стороны широких партийных масс; 12) необходимо, чтобы партия систематически проверяла исполнение своих собственных решений и директив, без чего последние рискуют превратиться в пустые посулы, способные лишь подорвать к ней доверие широких пролетарских масс».

Без этого и подобных им условий большевизация есть звук пустой, подчеркивает Сталин.

В «Письме т. Мерту» Сталин продолжает разговор о деятельности Коммунистической партии Германии. В частности, критикует ее руководство за нетерпимое отношение к несогласным. «Партии, игнорирующие критику и самокритику, не могут стать революционными, — заявляет Сталин, — и я решительно против вышибательской политики в отношении всех инакомыслящих товарищей. Такая политика родит в партии режим запугивания, режим застращивания, режим, убивающий дух самокритики и инициативы. Дисциплина в партии должна быть сознательной, а не основываться на страхе. Авторитет вождей должен основываться на уважении к ним, а не на страхе перед ними.

Чтобы победить троцкизм, мы развернули интенсивнейшую принципиально-разъяснительную кампанию за основы большевизма против основ троцкизма. Мы воспитали на этой кампании сотни тысяч новых членов партии (и не членов) в духе большевизма. Прогнать Брандлера и Тальгеймера из КПГ — нетрудно, но преодолеть брандлерианство — дело серьезное, тут нужно серьезно просвещать головы». В этом письме Сталин поднял вопрос и о роли профсоюзов.

В Европе их роль не та, что в России. В России союзы возникли после партии и они, в сущности, являлись вспомогательными органами партии, ее «приводными ремнями». В Европе партии вышли из союзов. Союзы успешно конкурировали с партией в смысле влияния на массы. Если спросить широкие массы в Германии или вообще в Европе, какую организацию они считают более близкой к себе — партию или профсоюзы, — они, несомненно, ответят, что союзы ближе к ним, чем партия. Этим и объясняется, что прямую борьбу с нынешними профсоюзами, ведомую «ультралевыми» извне, широкие рабочие массы расценивают как борьбу с их основными крепостями, которые они строили десятками лет и которые теперь хотят разрушить «коммунисты». Не учесть этой особенности — значит погубить все дело коммунистического движения на Западе.

Коммунисты должны бороться за массы, должны бороться в профсоюзах, подчеркивал Сталин. В статье «К международному положению и задачам компартий» он писал: «Задача коммунистов — двинуть вперед и довести до конца дело борьбы за единство профдвижения, памятуя, что дело это является вернейшим средством овладения миллионными массами рабочего класса. Ибо нельзя овладеть миллионными массами пролетариата, не овладев профсоюзами, а овладеть профсоюзами невозможно, не работая в них и не приобретая там доверие рабочих месяц за месяцем, год за годом. Без этого и нечего думать о завоевании диктатуры пролетариата» (т. 7, с. 57).

30 марта 1925 года Сталин выступил в Югославской комиссии ИККИ, специально посвятив свою речь национальному вопросу в Югославии. Свои взгляды и выводы Сталин изложил в полемике с Семичем: «Товарищ Семич, отрывает национальный вопрос от общего вопроса о революции, низводит его на почву конституционную, то есть рассматривает его как часть реформы. Он также не хочет рассматривать национальный вопрос как вопрос крестьянский, ибо крестьянство представляет основную армию национального движения. Он также трактует национальный вопрос в Югославии вне связи с международной обстановкой. Он не считает вопрос о праве наций на отделение актуальным в современной Югославии, ибо не имеется серьезного народного движения за независимость среди хорватов и словенцев. Но, — подчеркивает Сталин, — программа коммунистов должна исходить не только из того, что есть в данный момент, но и из того, что будет неизбежно в силу развития международных отношений.

Право на отделение — это не обязанность отделения. Поэтому в программе коммунистов Югославии должно быть провозглашено право на отделение тех национальностей, которые захотят отделения, и право на автономию для тех национальностей, которые предпочтут остаться в рамках Югославского государства». В том же году Сталин еще раз вступает в полемику с Семичем по национальному вопросу. «Товарищ Семич утверждает, что, конечно, право национального самоопределения не может быть завоевано без революционной борьбы; но путь реформ, путь конституционный, вовсе не исключает революционной борьбы, — отмечает Сталин. — Русские меньшевики в 1906 году после Разгона первой Думы предлагали организовать «всеобщую забастовку» и даже «вооруженное восстание». Но все это предлагалось, чтобы «оказать давление» (всего лишь!) на царское правительство в целях расширения «конституции», в целях созыва «улучшенной» Думы. Подлинно революционные действия должны быть ориентированы на свержение господствующего класса. Далее, товарищ Семич главным в национальном вопросе в Югославии называет конкурентную борьбу между сербским капиталом, с одной стороны, и хорватским и словенским, с другой. Конкуренция между «национальными буржуазиями», конечно, имеет место, — заявляет Сталин, — но главное содержание национального вопроса состоит теперь в борьбе народных масс колоний и зависимых стран против империалистической буржуазии господствующей национальности. То есть национальный вопрос — вопрос, по сути, крестьянский».

Сталин отмечает, что Семич ссылается на его брошюру «Марксизм и национальный вопрос», написанную в конце 1912 года, в которой он, Сталин, утверждал, что «национальная борьба является борьбой буржуазных классов между собой». Но эта брошюра была написана до империалистической войны; тогда требование марксистов о праве наций на самоопределение расценивалось как часть буржуазно-демократической революции. Но империалистическая война и особенно Октябрьская революция превратили национальный вопрос в частицу пролетарско-социалистической революции. Ленин еще в октябре 1916 года в статье «Итоги дискуссии о самоопределении» писал, что вопрос о праве наций на самоопределение превратился в часть общепролетарской социалистической революции («Еще раз к национальному вопросу. По поводу статьи товарища Семича»).

И, конечно же, Сталин важное значение придавал борьбе коммунистических партий против фракционеров. Выступая в чехословацкой комиссии ИККИ, он подверг критике руководство Чехословацкой компартии за примиренческое отношение к правым. По мнению Сталина, опасность справа сегодня в коммунистическом движении является наиболее серьезной по трем причинам.

Во-первых, переход от подъема к затишью сам по себе, по самой своей природе увеличивает шансы опасности справа. В 1920 году, когда рабочее движение шло к подъему, Ленин написал брошюру о «Детской болезни «левизны»» потому, что левая опасность тогда была наиболее серьезной. Я думаю, что теперь бы он написал брошюру о «Старческой болезни правизны», ибо теперь, в период затишья, когда соглашательские иллюзии должны расти, правая опасность является самой серьезной.

Сталин осуждает руководство компартии Чехословакии, в частности, Шмераля, за примиренческую позицию в борьбе с правыми. В свое время Каутский и К° спасали правых, проводили «деликатную» тактику единства и мира с Э. Бернштейном и К°. В результате в критическую минуту перед самой войной правые социал-демократы предали рабочих, «ортодоксы» превратились в пленников правых, а социал-демократия в целом оказалась «живым трупом». Тов. Шмераль, если он не отрешится от своей «тонкой» тактики в борьбе с правыми, неизбежно скатится к социал-демократизму. «…От фракционеров, от людей, не признающих партийной дисциплины, необходимо избавляться.

Некоторых товарищей необходимо с помощью «хирургического ножа» «отсекать» от партии». При этом Сталин все-таки предостерегает коммунистов «от увлечения методом вивисекции». Не следует увлекаться снятием голов. «Нужно помнить, что гораздо легче снять головы тем, у которых они есть, чем приделать головы тем, у которых нет никакой головы. Поэтому я бы просил товарищей прибегнуть к этому средству только в крайнем случае. Я не христианский социалист и знаю, что иногда необходимы крайние меры, но должен сказать, что этот метод в высшей степени опасный и его нужно применять только в крайнем случае» (т. 8, с. 105, 107). Так говорил Сталин на заседании французской комиссии VI Пленума ЦККИ в марте 1926 года.

Считая обязательным учитывать всё многообразие условий, при которых приходится действовать различным партиям, Сталин тем не менее подчеркивал важность принятия общеобязательных решений по принципиальным вопросам.

Ради достижения этого оправдывал право вмешиваться в дела коммунистических партий. «Коминтерн есть боевая организация пролетариата, он связан с рабочим движением всеми корнями своего существования, и он не может не вмешиваться в дела отдельных партий, поддерживая революционные элементы и борясь с их противниками, — заявлял он. — Конечно, партии имеют свою внутреннюю автономию, съезды партий должны быть свободными и центральные комитеты должны выбираться на съездах. Но выводить из этого отрицание за Коминтерном права руководства и, стало быть, вмешательства — это значит работать на врагов коммунизма» (т. 7, с. 67).

Бесспорно, Сталин и другие руководители Советской России абсолютизировали международный опыт Октябрьской революции, более того — фактически отождествляли интересы первого пролетарского государства и интересы международного пролетариата. Этот вывод, это настроение советских руководителей питала иллюзия: рабочий класс, трудящиеся массы многих стран были с нами в годы интервенции против молодой Советской республики. Они не сидели сложа руки, развернули мощное движение протеста и сыграли важную роль в прекращении агрессии против Советской России. Следовательно, они будут действовать в своих странах так же, как действовали и действуют российские трудящиеся. Но ситуация менялась. А советские руководители в 30-е годы полагали, что если империалисты предпримут нападение на Советский Союз, то рабочие откажутся воевать — более того, обратят оружие против своих империалистических правительств. Это была иллюзия, но ее разделяли и многие советские люди, и многие коммунисты Запада.

Эта иллюзия — иллюзия о тождественности интересов СССР и мирового коммунистического движения — служила обоснованием, оправданием вмешательства ВКП(б) в дела других коммунистических партий. Конечно, попытки вмешиваться в дела других коммунистических партий в деятельности III Коммунистического Интернационала, созданного в 1919 году, проявлялись еще до того, как Сталин стал руководителем партии и страны.

Почему, с какой целью был создан III Интернационал? Дело в том, что под воздействием Октябрьской революции рабочее движение в Европе переживало небывалый подъем. Для буржуазии это были дни тревог и страха. Вся Европа бурлила, вся она была насыщена духом революции. Рабочие, трудящиеся массы были возмущены войной, их более не удовлетворял весь капиталистический строй жизни, его экономические, социальные и политические устои.

Лидеры старых социал-демократических партий не были способны взять на себя руководство пролетариатом в нарастающих революционных битвах. Безусловно, II Интернационал сыграл важную роль в организации и сплочении международного социал-демократического рабочего движения, в пропаганде идей социализма. Однако с началом Первой мировой войны большинство партий II Интернационала перешло на позиции «социал-шовинизма». Их лидеры проголосовали за военные кредиты, провозглашали необходимость «защиты отечества», «гражданского мира между классами». Они отказались от своих прежних интернационалистских, антивоенных решений. Это привело к идейно-политическому краху II Интернационала, к расколу рабочего движения на реформистское и революционное крылья.

В этих условиях, как считал Ленин и другие видные революционные марксисты, нужно было создать новую организацию, способную поднять пролетариат на революционную борьбу в новой обстановке. Этой организацией и стал III Интернационал, Коммунистический Интернационал. Его первый конгресс состоялся 2–6 марта 1919 года в Москве. Его основатели — представители первых коммунистических партий — ставили задачу — объединить революционных пролетариев в борьбе за свержение капитализма. Это — во-первых. Во-вторых, задачей Коминтерна была разработка научно обоснованной стратегии и тактики коммунистического движения. В-третьих, Коминтерн ставил своей целью вести борьбу против «социал-реформизма» в рабочем движении. Естественно, в Коминтерне с самого начала большим влиянием пользовались представители РКП(б) — партии победившей революции. При этом и Ленин, и другие руководители РКП(б), представители других коммунистических партий в Коминтерне действовали в расчете на мировую революцию.[18]

Революционная ситуация во многих странах в то время была реальностью. И если пролетарские революции потерпели поражение, то вина здесь во многом лежит именно на реформистских лидерах. И это не только вывод коммунистов; многие видные социал-демократы также это признают. Во всяком случае, В. Брандт не раз об этом говорил.

К сожалению, затем, когда революционная волна пошла уже на спад, некоторые руководящие деятели РКП(б), других компартий продолжали занимать нереальную позицию, поскольку они все еще находились под влиянием революционно-романтических настроений. Н. И. Бухарин выдвинул, например, лозунг «Красной интервенции», Л. Д. Троцкий, когда потерпела поражение Венгерская революция, предлагал создать хорошо вооруженный армейский корпус и направить его на Восток, в Индию, в тыл империализму (поскольку непосредственно в Европе Красная армия пока «весит мало»).

В первом номере журнала «Коммунистический Интернационал» Г. Зиновьев писал под многозначительным заголовком «Перспективы пролетарской революции»: «Гражданская война зажглась по всей Европе; победа коммунизма в Германии абсолютно неизбежна. Через год в Европе забудут о борьбе за коммунизм, ибо вся Европа будет коммунистической. Потом начнется борьба за коммунизм в Америке, в Азии и на других континентах».

Критикуя «левых коммунистов» в большевистской партии, а вместе с ними и «левых» в революционных партиях за рубежом, Ленин писал: «Может быть, авторы полагают, что интересы международной революции требуют подталкивания ее, а таковым подталкиванием явилась бы лишь война — никак не мир, способный произвести на массы впечатление вроде «узаконения империализма»? — Нет, — подчеркивал Ленин, — подобная «теория» шла бы в полный разрыв с марксизмом, который всегда отрицал «подталкивание» революций, развивающихся по мере назревания остроты классовых противоречий, порождающих революции. Может быть, — отмечал он, — авторы полагают, что интересы международной революции запрещают какой бы то ни было мир с империалистами? Нет, они глубоко заблуждаются; социалистическая республика среди империалистических держав не могла бы, с точки зрения подобных взглядов, заключать никаких экономических договоров, не могла бы существовать, не улетая на Луну».[19] Выступая на II Конгрессе Коминтерна, Ленин вновь подчеркивал, что главное — это внутренние противоречия той или иной капиталистической страны; именно они обуславливают созревание революционной ситуации. Во всяком случае, в книге «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», которая была роздана делегатам II съезда Коминтерна, Ленин с большой силой показал, что революция возможна лишь тогда, когда массы своим собственным опытом подведены к ней. После Конгресса он специально обратился к польским коммунистам с предостережением против всякого авантюризма в революционной борьбе: «Революция должна полностью созреть изнутри. Власть трудящихся должна победить изнутри».[20]

Ленин, осмыслив опыт российской революции, опыт других стран, доказывал, что социалистическая революция, её победа отнюдь не связаны с Гражданской войной, с «красной интервенцией» и так далее. Он решительно заявил, что выступает против каких-либо военных конфликтов. «Я делаю всё и буду делать до конца, что будет в моих силах, чтобы препятствовать мобилизации и войне. Я не хочу, чтобы миллионы пролетариев должны истреблять друг друга, расплачиваясь за безумие капитализма. В отношении этого не может быть недопонимания. Объективно предвидеть войну, стремиться в случае развязывания этого бедствия использовать его как можно лучше — это одно. Хотеть войны и работать для нее — это нечто совершенно иное».[21]

Да, у нас в Советской России свергнутые эксплуататорские классы оказали бешеное сопротивление, развязали контрреволюционную войну, поддержанную иностранной интервенцией. Так было у нас. Но в 1919 году мирными, в сущности, средствами была достигнута победа Венгерской пролетарской революции. Позже Венгерская советская республика была свергнута в результате вооруженной борьбы. Но в период её мирной победы Ленин высоко оценил этот факт, подчеркнул его всемирно-историческое значение: «Другие страны приходят другим путем, более человеческим, приходят к тому же — советской власти. Вот почему пример Венгрии будет иметь решающее значенье».[22]

После поражения рабочего класса в Венгрии, Германии, Италии, ряде других стран обстановка изменилась. Революционная волна пошла на спад, капитализм устоял, начал стабилизироваться. Ленин заметил эти перемены, осознал их суть и скорректировал политику революционного пролетариата: от штурма надо перейти к осаде капиталистической крепости. Надо, безусловно, отказаться теперь от «теории наступления», она грозит изоляцией от масс. На первый план выдвигается теперь защита повседневных интересов трудящихся, защита демократии. На III конгрессе Коминтерна Ленин решительно осудил «теорию наступления» и другие «левые глупости». Необходимо отказаться от представления, будто все зависит от воли партии, от ее решительности действовать; надо учитывать настроение масс. Надо знать условия, когда можно и нужно действовать по-революционному, но надо и знать, когда, в каких условиях необходимо действовать по-реформистски.[23]

На этом конгрессе Ленин с новой силой, остро, резко выступил против того, чтобы зарубежные коммунисты шаблонно копировали опыт большевизма. Он подчеркивал необходимость конкретного подхода и учета национально-специфических особенностей в каждой стране. Он подверг критике резолюцию об организационном строительстве компартий, методах их работы, принятую III конгрессом Коминтерна, как «слишком русскую» и, следовательно, недостаточно понятную иностранцам. На следующем, IV конгрессе Коминтерна Ленин вновь подчеркнул необходимость конкретного анализа всей ситуации в той или иной стране, творческого отношения к опыту большевиков, творческого применения и развития марксистского учения. Уже в эти годы он обратил внимание на опасность фашизма и предостерег коммунистов учитывать ее в своих стратегических и тактических установках.[24]

Ленин сыграл существенную роль в разработке Коминтерном политики единого фронта. Примечательно, что ее разработка совпала с переходом к НЭПу. Ленин считал, что в условиях стабилизации капитализма рабочие должны объединиться в борьбе за жизненные интересы трудящихся, за демократию и мир. В борьбе за эти цели, отмечал Ленин, вполне могут и должны объединиться и коммунисты, и социал-демократы. Конечно, Ленин не доверял реформистским лидерам социал-демократии. Но он знал, что за ними идут достаточно широкие слои трудящихся. Поэтому задача заключается не в том, чтобы постоянно обвинять друг друга, а в том, чтобы в борьбе с капиталом объединить усилия всех трудящихся — независимо от партийной принадлежности, мировоззренческих убеждений. «Цель и смысл тактики единого фронта состоит в том, чтобы втянуть в борьбу против капитала более и более широкую массу рабочих, не останавливаясь перед повторными обращениями с предложениями вести совместно такую борьбу даже к вождям II и I1¹/₂ Интернационалов», — подчеркивал Ленин.[25]

Однако ряд видных деятелей РКП(б) и Коминтерна рассматривали идею единого фронта исключительно как маневр, позволяющий разоблачить социал-демократию. Так думал и в таком духе действовал, в частности, Г. Е. Зиновьев, бывший в то время председателем Коминтерна. Немало деятелей Коминтерна выражали опасения, что политика единого фронта разрушит Коминтерн — этот штаб мировой революции, приведет к разложению, перерождению коммунистических партий. К этому следует добавить, что ряд видных зарубежных деятелей Коминтерна также не приняли новую экономическую политику (НЭП), расценив ее как отказ от социалистических целей. Полемизируя с ними, Ленин в статье «Заметки публициста» подчеркивал, что можно сделать непоправимую ошибку, можно погибнуть, «если заменить трезвый учет обстановки одним «настроением» или маханьем красными флажками» (т. 44, с. 421; т. 45, с. 87).

Руководствуясь ленинскими идеями, IV конгресс Коминтерна выдвинул лозунг создания рабоче-крестьянского правительства на базе сотрудничества организаций трудящихся и всех других демократических организаций. При этом отнюдь не исключалась возможность перехода власти к трудящимся парламентским путем. Во всяком случае, Ленин заявлял, что шансы мирной эволюции к новому общественному строю, безусловно, имеются. Не многие шансы — «мы, коммунисты, не особенно в них верим, но помочь испытать согласны» (т. 44, с. 407).

Многие руководящие деятели РКП(б) не только на многие вопросы деятельности Коминтерна, но и на сам Коминтерн смотрели иначе, чем Ленин. Троцкий, например, полагал, что «Коммунистический Интернационал не есть совокупность национальных рабочих партий, он есть коммунистическая партия международного пролетариата». Г. Л. Пятаков, выступая на VIII съезде РКП(б), заявлял: «Теперь, когда мы строим боевой Интернационал диктатуры пролетариата, Интернационал, который мы все мыслим как Интернационал централизованного, объединенного действия, в момент всеобщего восстания пролетариата в различных странах, которое возможно только как централизованное восстание, — нельзя допустить, чтобы пролетариат отдельных наций мог и имел право определять свою судьбу, свою линию поведения или связь с остальными восстающими частями рабочей партии самостоятельно и независимо. Для того и создается интернациональное объединение пролетариата, чтобы оно могло в каждом конкретном важном случае определять, каково должно быть решение с точки зрения революционного движения в целом».

В. И. Ленин в своем заключительном слове по докладу о Программе РКП(б) назвал Пятакова и других, выступавших в том же духе, «увлекающимися товарищами», которые страдают революционным нетерпением. Ленин призвал российских коммунистов быть чуткими к национальным чувствам своих товарищей из коммунистических партий других стран. «Осторожность особенно нужна со стороны такой нации, как великорусская, которая вызвала к себе во всех других нациях бешеную ненависть, и только теперь мы научились это исправлять, да и то плохо».

Сталин, возглавив РКП(б), конечно же, рассматривал Коминтерн в качестве главного центра, координирующего и направляющего революционную деятельность коммунистических партий, и в этой связи оправдывал вмешательство Коминтерна во внутренние дела коммунистических партий. «Что касается прав Коминтерна и его вмешательства в дела национальных партий, то я решительно не согласен с некоторыми из товарищей, высказывавшихся за сокращение этих прав. Хотят, чтобы Коминтерн превратился в надзвездную организацию, бесстрастно смотрящую на происходящее в отдельных партиях и терпеливо регистрирующую события. Нет, товарищи, Коминтерн есть боевая организация пролетариата, он связан с рабочим движением всеми корнями своего существования, и он не может не вмешиваться в дела отдельных партий, поддерживая революционные элементы и борясь с их противниками», — говорил Сталин.[26] Конечно, это правильное положение, но за ним скрывалось желание, стремление вмешиваться во внутренние дела других коммунистических партий.

Между тем К. Маркс, например, разрабатывая в свое время принципы построения Международного товарищества рабочих, отнюдь не рассматривал его в качестве организационного центра, чьи решения обязательны для национальных организаций. Его задачей было осуществление связи и сотрудничества в рабочем движении. Это фиксируется в § 10 Устава Международного товарищества рабочих: «Объединяясь в нерушимый союз братского сотрудничества, рабочие общества, вступающие в Международное товарищество, сохраняют, однако, в неприкосновенности свои существующие организации».[27]

В. И. Ленин, распространив принцип демократического централизма и на III Интернационал,[28] как выше было показано, предостерегал от вмешательства во внутренние дела коммунистических партий. Руководству Коминтерна (и, в сущности, руководству РКП(б) принцип демократического централизма служил основанием вмешиваться в дела национальных коммунистических партий.

Линия, которая проводилась РКП(б) и, прежде всего, разумеется, Сталиным по отношению к Коминтерну, воплощалась в следующем положении: кто выступает за революцию, должен выступать и за Советский Союз, поддерживать большевистскую партию, ее тактику брать за образец своей деятельности. «Революционер тот, — говорил Сталин на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 1 августа 1927 года, — кто без оговорок, безусловно, открыто и честно, без тайных военных совещаний готов защищать, оборонять СССР, ибо СССР есть первое в мире пролетарское революционное государство, строящее социализм. Интернационалист тот, кто безоговорочно, без колебаний, без условий готов защищать СССР потому, что СССР есть база мирового революционного движения, а защищать, двигать вперед это революционное движение невозможно, не защищая СССР».[29]

При этом следует отметить, что Сталин, как правило, «вмешивался» в дела зарубежных коммунистических партий тактично, с уважением, по-товарищески, а главное — конструктивно, со знанием дела. Об этом не раз говорили руководители коммунистических партий, в частности, М. Торез, П. Тольятти, В. Пик, Д. Ибаррури и другие. Другое дело, что порой коммунисты зарубежных стран сами не всегда обоснованно и взвешенно обращались к опыту советских коммунистов, даже применительно к внутрипартийной жизни и деятельности. Борьба, которая велась в коммунистических партиях против «своих» «уклонистов», также осуществлялась в духе антитезы: «сталинцы» — «троцкисты».

И, конечно, в той мере, в какой западные коммунисты принимали установки на отождествление интересов СССР и мирового коммунистического движения, они нередко впадали в сектантство, отрывались от широких пролетарских, народных масс своих стран. В то же время, конечно же, правда, что широкие массы трудящихся разных стран видели в СССР воплощение своих надежд. Для коммунистов, для трудящихся историческим водоразделом между силами фашизма, войны и капитализма, с одной стороны, и силами мира, демократии и социализма, с другой, в те годы было отношение к Советскому Союзу и, конечно, к Сталину. Сейчас, разумеется, псевдодемократам можно издеваться над позицией, которую выразил в то время видный деятель ФКП Ж. Коньо: «Мы всем существом привязаны к стране социализма как члены мировой партии коммунистов, главой и воспитателем которой является Сталин». В том же смысле говорил и П. Тольятти: «Долг коммунистов — защищать Советский Союз. Ни для кого не может быть сомнения в том, что грядущая война, даже если бы она началась как война двух великих империалистических держав между собой или как война какой-нибудь великой державы против малой страны, неизбежно будет иметь тенденцию вылиться и неизбежно перейти в войну против Советского Союза. Каждый год, каждый месяц отсрочки является для нас гарантией того, что Советский Союз сможет дать более сильный отпор нападению империалистов» (Тольятти П. Избранные статьи и речи, т. 1, с. 151, 152). Или позднее, в 1946 году, Пьер Куртад: «При каждом ударе, нанесенном Советскому Союзу, международный фашизм выигрывает очко… В этом смысле СССР всегда прав». А мы полагаем, что должны с уважением и благодарностью относиться к людям, которые так говорили. Ведь Советский Союз для них был оплотом мировой революции. Так говоря, они подчеркивали: для них на первом плане интересы трудящихся всего мира. Позиция, безусловно, заслуживающая уважения. Ф. Коэн, разъясняя позиции зарубежных коммунистов в те трагические и героические годы, вполне обоснованно, справедливо пишет в своей книге «СССР и мы»: «СССР развивался и превращался в один из главных факторов в мировой политике. Безусловная защита СССР была защитой нового типа социального прогресса, единственного бастиона социализма, который держался уже 20 лет, но который подвергался атакам со всех сторон и поражение которого продлило бы существование эксплуататорского режима во всем мире. Это была защита страны, которая последовательно вела борьбу за мир, против фашизма и национального угнетения».

Не надо забывать, что в период между двумя мировыми войнами антисоветизм был главным идеологическим оружием империалистических сил. (Но особенно ожесточенным он стал в период «холодной войны».)

Это и предопределило радикальность реакции коммунистов. Они идеализировали успехи СССР. Советский Союз был первопроходцем, он прокладывал путь для всех. Зарубежные коммунисты прощали Сталину, своим советским собратьям ошибки (тем более что противники коммунизма вытаскивали на свет исключительно ошибки). Марксистское учение также воспринималось ими зачастую в трактовке советских коммунистов. Конечно, повторяем, Сталин хотел, чтобы и в других странах все шло, как «у нас». Сталин, в частности, считал, что в той или иной степени НЭП с её рыночными связями и использованием их абсолютно необходима для каждой капиталистической страны в период диктатуры пролетариата. Ведь невозможно представить, что сразу же по приходе к власти пролетариата у нас будут налицо уже готовые на сто процентов распределительные и снабженческие аппараты между городом и деревней, между индустрией и мелким производством, дающие возможность установить сразу прямой продуктообмен, без рынка, без товарооборота, без денежного хозяйства. Отказ от НЭПа означает, что пролетарская революция должна сразу после захвата власти пролетариатом встать на почву экспроприации средней и мелкой буржуазии, взвалив на свои плечи неимоверное бремя устроения на работу и обеспечения средствами к жизни искусственно созданных миллионов новых безработных. Из всего этого, подчеркивал Сталин, следует, что НЭП является неизбежной фазой социалистической революции во всех странах.

Что касается военного коммунизма, то он есть навязанная военной обстановкой и интервенцией политика пролетарской диктатуры, рассчитанная на то, чтобы установить прямой продуктообмен между городом и деревней не через рынок, а помимо рынка, мерами главным образом внеэкономического и отчасти военного порядка, и имеющая своей целью организовать такое распределение продуктов, которое могло бы обеспечить снабжение революционных армий на фронте и рабочих в тылу. Ясно, что не будь военной обстановки и интервенции, не было бы военного коммунизма. Поэтому нельзя утверждать, что военный коммунизм является экономически неизбежной фазой развития пролетарской революции.

Пролетарская диктатура начала у нас свою строительную работу вовсе не с военного коммунизма, а с провозглашения основ так называемой новой экономической политики. Сталин указывает при этом на работу Ленина «Очередные задачи Советской власти», вышедшую в 1918 году, в которой Ленин дал первое обоснование начал НЭПа. Эта политика была прервана интервенцией, и к ней пришлось вернуться лишь спустя три года, после ликвидации гражданской войны и интервенции. Но это все с очевидностью говорит о том, что пролетарская диктатура на другой день после революции должна базировать свою строительную работу, прежде всего, с новой экономической политики, если исходить, конечно, из экономического порядка.

И все-таки применение политики военного коммунизма не обязательно связано с гражданской войной, отмечает Сталин. Можно вполне представить состояние гражданской войны без применения методов военного коммунизма, в России так и было до начала 1918 года, до интервенции. Гражданская война шла уже с октября 1917 года, но НЭП продолжалась. И поскольку уже есть СССР, который укрепляется, постольку пролетарская революция, победив даже в какой-либо одной изолированной стране, может обойтись и без интервенции, и, значит, без военного коммунизма. Вместе с тем, продолжает Сталин, отрицать вероятность и интервенции, и военного коммунизма в какой-либо стране Западной Европы, где победит пролетарская революция, нельзя.

Что касается национализации земли в капиталистически развитых странах, то, по мнению Сталина, необходимо после революции определенно заявить о последующей (не сразу, не немедленно) национализации всей земли, с добавлением требования об обеспечении права на землепользование для мелких и средних крестьян.

Сталин возразил тем товарищам, которые считают, что чем более развитая капиталистическая страна, тем легче провести там национализацию всей земли. Наоборот, чем развитее капиталистическая страна, тем труднее провести национализацию всей земли, ибо сильнее там традиции частной собственности на землю и тем труднее, стало быть, бороться с этими традициями.

Другое дело страны, капиталистически менее развитые, где принцип частной собственности на землю не успел еще войти в плоть и кровь крестьянства. У нас, в России, крестьяне даже говорили одно время, что земля ничья, земля Божья. Но на Западе немедленно выдвигать лозунг национализации всей земли нельзя. Крестьянство западных стран, проникнутое собственническим инстинктом, не переварит сразу этого лозунга.

Сталин возразил также тем товарищам, которые считают проект программы Коминтерна не вполне интернациональным — он-де носит «слишком русский» характер. Но разве наша революция является по своему характеру национальной и только национальной, а не интернациональной по преимуществу? Наша революция есть революция советская, а советская форма пролетарского государства есть более или менее обязательная форма для диктатуры пролетариата других стран.

Несомненно, что интернациональный характер нашей революции накладывает на пролетарскую диктатуру в СССР известные обязанности в отношении пролетариев и угнетенных масс всего мира. Ленин говорил, что смысл существования пролетарской диктатуры в СССР состоит в том, чтобы сделать все возможное для развития и победы пролетарской революции в других странах. Но и пролетарии всех стран имеют некоторые серьезные обязанности в отношении пролетарской диктатуры в СССР. Эта обязанность состоит в поддержке пролетариата в СССР в его борьбе с внутренними и внешними врагами.

Чего стоила бы программа Коминтерна, если бы она обошла основной вопрос о характере и задачах пролетарской революции в СССР, об ее обязанностях в отношении пролетариев всех стран, об обязанностях пролетариев всех стран в отношении пролетарской диктатуры в СССР? (См. выступление Сталина на пленуме ЦК ВКП(б) 4-12 июля 1928 года, а также разговор по поводу программной Комиссии VI Конгресса Коминтерна).

Вместе с тем Сталин понимал, что нельзя навязывать всем странам безоговорочное следование «русской модели», что зарубежные революционеры должны учитывать особенности, традиции своих стран.

И сам он стремился изучать, осмыслять проблемы освободительного движения в той или иной стране, в том или другом регионе мира.

Сталина особенно интересовала китайская революция. Анализируя революционные события в Китае, он в ленинском духе требовал учитывать национальную специфику Китая. «Ленин вовсе не говорил, что китайская революция будет копией революции 1905 года в России. Ленин говорил лишь о том, что у китайцев будет свой 1905 год. Это значит, что, кроме общих черт с революцией 1905 года, китайская революция будет иметь еще свои специфические особенности, которые должны наложить свой отпечаток на революцию в Китае, — заявлял Сталин. — Что это за особенности? Первая особенность состоит в том, что китайская революция, будучи революцией буржуазно-демократической, является вместе с тем национально-освободительной революцией, направленной своим острием против господства чужеземного империализма в Китае. Этим она отличается, прежде всего, от революции в России в 1905 году.