23 июля 1945 года Максуэллу Перкинсу Финка Вихия

23 июля 1945 года

Максуэллу Перкинсу

Финка Вихия

Дорогой Макс,

боюсь, что я не писал тебе со времени последней автомобильной катастрофы… На этот раз голова не очень пострадала — рана на лбу довольно глубокая, но трещины в черепе или сотрясения мозга не было. Сильно ударил левое колено, и оно до сих пор беспокоит — плохо сгибается. Грудная клетка уже в порядке…

Был первый дождливый день после восьми месяцев засухи, и дорога на холме, по которой возят глину, была такой скользкой, словно ее натерли мылом. Не повезло. Чтобы замять шумиху, я велел прислуге сказать газетчикам, что ничего серьезного не произошло и что я уехал на рыбалку. Но вообще-то мне досталось. Рана на голове от зеркала заднего вида… Рулевую колонку я погнул грудью… Четвертая авария за год. К счастью, в печать просочилось сообщение только о двух из них.

Бамби был здесь, но уже уехал. Славный мальчик. В плену он похудел, но уже немного отошел[28]. Однажды он бежал из лагеря. Ранения у него были тяжелые, но в удачные места. Врачи хотели ампутировать руку, но он уговорил их не делать этого, и они удалили только мышцу в спине для дренирования. Он говорит, что это сказывается только на силе его подачи при игре в теннис… После первой выброски он провел в тылу у немцев шесть недель — организовывал сопротивление… Прошлый год был очень тяжелым. Все, чему научился, досталось мне нелегко и, честно говоря, Макс, это далеко не то, что прописал бы доктор хорошему писателю 45 (46) лет, имеющему дело с таким деликатным инструментом, как голова… Но за прошедший год я узнал много больше, чем за все предшествовавшие годы, и надеюсь со временем написать об этом что-нибудь приличное. Я буду очень стараться.

Пожалуйста, попроси прислать мне книгу Эдмунда Уилсона о Скотте (Фицджеральде). Меня гложет то, что я ничего не написал о Скотте, хотя знал его, возможно, лучше других. Но как можно написать правду, пока жива Зельда… Конечно, он никогда не закончил бы своей книги[29]. Скорее она нужна была ему для получения аванса — карточный домик, а не книга. Поразительная напыщенность таких книг производит впечатление на тех, кто не знает секретов писательства. Эпические произведения, как известно, часто бывают фальшивыми. А он взял такую высокую эпическую ноту, какую никому не под силу вытянуть… Законы прозы столь же непреложны, как и законы авиации, математики или физики. Скотт не знал никаких законов. Он всё писал не так, как надо, а получалось хорошо. Но геометрия рано или поздно напоминает о себе. Мне всегда казалось, что мы с тобой можем рассказать правду о Скотте, потому что оба восхищались им, понимали и любили его. В то время как другие были ослеплены его талантом, мы видели и сильные и слабые его стороны… Малодушие и мир грез всегда отличали его героев… Скотт мнил себя знатоком футбола, войны (о которой он вообще ничего не знал), и хотя он не смог бы перебежать даже Пятую авеню с ее движением, он всегда считал себя «мастером бега с препятствиями».

В следующий раз напишу о его положительных качествах… Но оценивая лошадь, полк или хорошего писателя, я прежде всего стараюсь разглядеть их недостатки. То, что они хорошие, — это само собой разумеется, иначе вообще не стоит обращать на них внимания…

ЭРНЕСТ