Культура: пространство свободы

Культура: пространство свободы

На неделе между 26 ноября и 2 декабря. – Путин в Красноярске сказал, что думает о «Единой России»: много примазавшихся, структура бюрократическая, но лучше все равно ничего нет. – Малоизвестный предприниматель Олег Шварцман в интервью «Коммерсанту» с гордостью рассказал о «плане Сечина» по бархатной национализации среднего бизнеса под контролем силовиков. – В Москве тем временем проходила ярмарка интеллектуальной литературы.

Три года назад Путин произнес слова, способные сегодня стать паролем: прекратите истерику! Все, что мы видим вокруг, что слышим и уже почти обоняем, – истероидно; хочется спросить: если все так хорошо, то почему же все так плохо? Кажется, нас загоняют в какой-то странный кинотеатр повторного документального фильма: то процесс Промпартии покажут, то вождя народов, который говорит об усилении классовой борьбы по мере укрепления социализма, но все чаще, чаще, чаще крутят Лени Рифеншталь с ее «Триумфом воли». Эти старые картинки наложены на реалии сегодняшнего дня. Вы думали, нацизм уже исторически невозможен? А он вполне себе актуален – по крайней мере стилистически и пропагандистски. Вы считали, что игра с тоталитаризмом отыграна? Так нет же, послевоенные лозунги лихо рифмуются с началом XXI века…

Верховная истерика, охватившая широкие номенклатурные массы, как некий психический грипп, неизбежно заразила бы и нас, если бы вокруг не расцветало другое пространство. В которое не нужно уходить, потому что мы его не покидали. Это пространство культуры. Я имею в виду не филармонические концерты (хотя их – тоже). Не драматические театры как таковые. Не кино – в отдельности. Не книжные магазины – обособленно. Я имею в виду всю совокупную среду неполитического обитания. От публичных лекций до клубных споров. От чтения до общения. Мы это пространство, повторю, не покидали, но чувствовали: оно пока не восстановилось после периода самораспада. Несколько лет назад стало ясно: санация началась. Сегодня очевидно: процесс набрал обороты, включился на полную мощь.

В эти дни в Москве проходит очередная книжная ярмарка «Non/fiction». Народу – не протолкнуться. Молодежь – повсюду. Если целыми днями гулять по ярмарке и совершенно не смотреть телевизор, можно подумать, что мы живем в сверхсовременном обществе. Развитом, спокойном, уверенном в себе, устремленном в будущее, равным по статусу самым развитым странам. Если смотреть телевизор и не ходить по ярмарке, можно решить, что ты в консервной банке, в албанском доте, а вокруг враги, враги, враги; всюду рыщут иностранные спецслужбы, правозащитники шакалят по посольствам, а олигархи спят и видят, как бы поскорей сгубить великий русский народ; торжествуют образы отсталости, как будто мы в Нигерии, Замбии, на самый худой конец, в Венесуэле. Если же наблюдать и за тем, и за другим, за веселой и развитой жизнью умственной культуры – и за массовым российским телевизором, возникает опасное состояние раздвоенного сознания.

Что-то тут явная неправда. Либо мы свободные и состоявшиеся, либо мы рабы своих страхов. Либо мы преодолели комплексы провинциальной неполноценности и говорим с мировой культурой на равных, либо мы сползаем на обочину мира, на коленях молим батюшку-царя и готовы отстреливаться до последнего патрона. Если патроны эти подвезут.

Есть опасная точка зрения: культура расцветает лишь тогда, когда сгущается атмосфера эпохи; как только становится невыносимо жить в истории, люди возвращаются к культуре, воспринимая ее в качестве суррогата и замены ужасающей действительности. Это роковая ошибка, подмена тезиса. Обновленная культура и новая политика начинают свой параллельный путь в одной точке, точке кризиса. Экономического, духовного. После революции 1917 года. После развала СССР. Они набирают силы, накапливают мощь, говоря экономически, копят ресурсы. И накапливают их – практически одновременно. В тот самый момент, когда национальная культура встает на ноги, начинает дышать полной грудью, государство тоже чувствует в себе силы, возможности и желание подмять страну, а порою и мир. И тут происходит наложение двух логик: логики роста и логики выживания. Людям неуютно в государстве, и они думают, что прячутся в культуру. А на самом деле она просто доросла до них, они – до нее.

Дальше следует развилка. Либо государство, следуя инстинкту самосохранения, немного отступает и под воздействием внешних обстоятельств начинает сдерживать себя, либо оно старается все подмять – и подминает вместе с перспективой. После чего неизбежен новый кризис и новый путь навстречу новой развилке.

Так вот, что касается России образца 2007 года. Очень важно понимать: мы никуда сейчас не прячемся от жизни. Культура для нас – не замена истории, не боковое ответвление жизни, не анклав и не пещера вроде пермского укрывища, куда недавно спрятались сектанты, ожидающие близкого конца света. Культура – это закономерная часть исторического процесса и, если хотите, один из ее ключевых центров. Да, она слишком хрупка, чтобы ее нельзя было раздавить чекистским сапогом; она слишком зависима от условий обитания, чтобы государство не могло при желании ей помешать развиваться. Но смысловые решения принимаются – здесь. Будущее определяется – здесь. И прошлое сохраняется именно в ее пределах. И культурное пространство обладает способностью постепенно разрастаться и восстанавливать силы, даже после того как его, казалось бы, вытоптали до основания.

То, что мы наблюдаем сегодня, и есть медленное самовосстановление культуры. Понимаемой не как набор разрозненных искусств, а как средоточие осмысленной жизни. Самовосстанавливается и российское общество; из мозаичного состояния оно переходит в мягкую объединительную стадию. Вопрос в одном: рухнет ли наше истероидное государство под собственной тяжестью при полной атрофии мышц, либо, на что надежд все меньше, начнет внутренние преобразования, поучится у русской культуры и российского общества искусству собственного переобустройства.

Ярмарка интеллектуальной литературы открылась 28 ноября, закроется вечером 2 декабря. Так что лозунг дня: вплоть до 2 декабря – все на выборы хорошей книги. После которых, утром 3-го, никто не заподозрит нас в фальсификации.