Глава 45 РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ НА ЗАСЕДАНИИ МЕЖДУНАРОДНОГО ПЕН-КЛУБА, В КАЧЕСТВЕ ЛЕКЦИИ ДЛЯ ФОНДА АРТУРА МИЛЛЕРА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 45

РЕЧЬ, ПРОИЗНЕСЕННАЯ НА ЗАСЕДАНИИ МЕЖДУНАРОДНОГО ПЕН-КЛУБА, В КАЧЕСТВЕ ЛЕКЦИИ ДЛЯ ФОНДА АРТУРА МИЛЛЕРА

В марте 1985 года Гарольд Пинтер и Артур Миллер посетили Стамбул. Они по праву считались наиболее значительными фигурами мировой театральной культуры, но в Стамбул их привели, к сожалению, не премьера и не событие в литературной жизни — поводом послужили жесткие ограничения свободы слова в Турции, повлекшие многочисленные аресты писателей. В 1980 году в Турции произошел военный переворот, сотни тысяч людей были брошены в застенки. Как всегда, самая горькая участь ожидала именно писателей. Когда я просматривал подшивки газет и альманахов, чтобы освежить события тех лет, в моей памяти возник образ, символизирующий ту эпоху: мрачные, обритые наголо мужчины в зале суда, окруженные жандармами… Среди них было много писателей, поэтому Миллер и Пинтер приехали в Стамбул, чтобы встретиться с ними и с членами их семей, поддержать их и привлечь к происходящему внимание мировой общественности. Их приезд был организован Международным ПЕН-клубом совместно с Хельсинкским комитетом по защите прав человека. Я встретил Миллера и Пинтера в аэропорту, поскольку нам с другом предстояло быть их гидами в Стамбуле.

Я получил это предложение не потому, что интересовался политикой, — просто я был писателем и хорошо говорил по-английски. И я с радостью согласился, поскольку мог оказать помощь попавшим в беду собратьям-литераторам и насладиться общением с великими писателями. Мы посетили несколько небольших, с трудом державшихся на плаву издательств; душные и тесные редакций газет и журналов; мы навещали писателей, попавших в беду, и их семьи, мы ходили по домам и ресторанам. Я всегда держался в стороне от политики, и теперь мне было тяжело слушать леденящие душу рассказы о пытках, притеснениях и насилии, о торжестве зла. Я испытывал угрызения совести и ощущал сопричастность к происходящему, это отвлекало меня от гармоничного мира книг, и я подумал, вероятно пытаясь оградить себя от опасности: я не должен заниматься ничем, кроме сочинения хороших романов. Когда мы с Миллером и Пинтером ехали по многолюдному Стамбулу с одной встречи на другую, мы говорили об уличных торговцах, телегах, запряженных лошадьми, киноафишах и о женщинах с покрытыми и непокрытыми головами — именно это всегда привлекает особое внимание западных наблюдателей. Мне отчетливо запомнилась одна сцена: мы с другом взволнованно перешептываемся в одном конце длинного коридора стамбульского отеля «Хилтон», где остановились наши гости, а в укромном уголке противоположного конца этого же коридора оживленно перешептываются Пинтер с Миллером. Думаю, этот эпизод запомнился мне потому, что он символизирует солидарность писателей, разделенных несхожестью историй и культур.

Атмосфера напряженности сопровождала нас повсюду — на каждой встрече, в каждом зале, полном нервных, непрерывно курящих мужчин, наполняя одновременно чувством гордости и стыда… Иногда мы говорили о своих чувствах открыто, иногда я ощущал это по взглядам и жестам собеседников. Почти все писатели, мыслители и журналисты, с которыми мы тогда встречались, придерживались левых взглядов. Теперь же, двадцать один год спустя, мне безмерно грустно видеть, что многие их этих людей перешли в лагерь националистов, противостоящих европеизации и демократии.

Опыт тех дней, как, впрочем, и более поздние ситуации, убедили меня в одном: в какой бы стране вы ни жили, свобода мысли и слова — право любого человека. Эта свобода необходима каждому современному человеку как хлеб, она никогда не должна зависеть от националистических взглядов, моральных ценностей и, что хуже всего, от коммерческих или военных интересов. Постыдная нищета многих стран, не относящиеся к западному миру, обусловлена именно отсутствием свободы слова. Эмигрирующие в поисках лучшей жизни представители этих стран на Западе зачастую подвергаются унижениям и гонениям на почве расизма. Но мы должны быть терпимы к иммигрантам — представителям национальных меньшинств, ограждая их от ненависти националистов и расистов.

Однако уважение к правам человека и его религиозным верованиям не означает, что мы должны приспосабливаться к ним — кто-то лучше понимает Запад, кто-то предпочитает жизнь на Востоке, кто-то — как я, например, — может сохранять свое сердце открытым для обеих сторон, учитывая, что разделение это, в общем-то, носит условный, искусственный характер; однако стремление понять людей, не похожих на нас, никогда не должно превалировать над уважением к свободе слова.

Мне всегда было сложно четко сформулировать свои политические взгляды: я заранее знаю, что мне не удастся свести свои размышления о жизни к одной-единственной точке зрения — я писатель, для которого умение отождествлять себя со всеми персонажами своих романов, особенно с отрицательными, — часть профессии. В мире, в котором я живу, угнетенный может внезапно превратиться в угнетателя, и я знаю, насколько трудно быть верным своим взглядам на жизнь. К тому же, как известно, человеческая натура крайне противоречива и изменчива. Вот именно поэтому-то нам так необходима свобода слова — чтобы понять себя, проникнуть в потаенные уголки своей души, познать суть гордости и стыда.

Мне хочется рассказать одну историю, которая, возможно, поможет понять природу чувства стыда и гордости, которое я испытывал двадцать лет назад во время визита Миллера и Пинтера в Стамбул. За те десять лет, что прошли после этого знаменательного события, я, в силу объективных и субъективных причин, а также личных амбиций, превратился в «политическую фигуру», более влиятельную, чем хотелось бы: это не имело никакого отношения к литературе, а было связано с несколькими моими публичными заявлениями о свободе слова. Тогда же в Стамбул прибыл один индиец, пожилой джентльмен, сделавший в ООН доклад о проблемах свободы слова в той части света, где находится моя страна. Он позвонил мне и договорился о встрече. Так совпало, что встреча произошла в том же отеле «Хилтон». Как только мы сели за столик, индийский джентльмен задал вопрос, который и сейчас, спустя много лет, странным эхом звучит у меня в голове: «Господин Памук, о чем вы, живя в Турции, хотели бы рассказать в своих романах, но не можете из-за политических запретов?»

Воцарилось долгое молчание. Неожиданно для себя я, вроде героев Достоевского, погрузился в мучительный самоанализ. На самом деле джентльмен из ООН намеревался спросить: «О чем нельзя говорить в вашей стране из-за существующих табу, политических запретов и возможных репрессий?» Он просто хотел проявить вежливость по отношению ко мне, молодому, энергичному писателю, спросив о романах, а я по неопытности воспринял его буквально. Из-за политических преследований и репрессий в Турции 90-х годов было гораздо больше запретных тем, чем теперь; но, перебирая их в уме, я понимал, что ни одну из них не хотел бы использовать «в своих романах». Хотя знал, что мой ответ: «В Турции нет ничего, о чем бы я хотел написать, но не могу» — будет истолкован превратно. К тому же я уже начал довольно часто открыто высказываться на столь непростые и опасные темы. Пока я размышлял, мне стало вдруг стыдно за свое молчание, и я вновь всем сердцем ощутил, насколько глубоко связана свобода слова с чувством собственного достоинства человека.

Многие известные, весьма достойные писатели обращались к запретным темам только потому, что этот запрет ущемлял их гордость. Я во многом похож на них. Когда хотя бы один писатель в мире несвободен, его собратья по перу не могут наслаждаться свободой. Именно в этом заключается дух солидарности, именно поэтому существует ПЕН-клуб.

Часто друзья справедливо упрекают меня: «Если бы ты написал об этом, у тебя не было бы сейчас таких проблем». Но согласитесь: подыскивать приемлемые для всех формулировки, упаковывая свои мысли так, чтобы они никого не задели, унизительно и постыдно.

Тема нынешнего ПЕН-фестиваля — разум и вера. Я рассказал все эти истории для того, чтобы объяснить: свобода выражать мысли йеотделима от осознания человеческого достоинства. Поэтому давайте спросим себя: насколько «разумно» во имя демократии и свободы мысли унижать другие культуры и религии, безжалостно бомбить другие страны, унижая и оскорбляя их жителей? В той части мира, где я живу, от всех этих убийств демократии не прибавилось. Война в Ираке и жестокое, хладнокровное уничтожение почти ста тысяч людей не принесло на Ближний Восток ни мира, ни демократии, ни свободы слова. Напротив, усилились националистические, антизападные настроения. Эта варварская, жестокая война — позор для Америки и всего Запада. Зато такие организации, как ПЕН-клуб, и такие писатели, как Гарольд Пинтер и Артур Миллер, — гордость Запада, что отчасти способствует поддержанию его авторитета.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.