Часть седьмая. Новороссия продолжается
Часть седьмая. Новороссия продолжается
* * *
Говорить о случившемся за прошлый год можно двумя способами.
Россия доказала, что она страна-изгой, которой управляет диктатор, живущий «в своём мире», население её аморфно и внушаемо – по сути, это отсталые люди, наподобие северных корейцев.
Или другой вариант.
Россия продемонстрировала готовность к риску, возможности стремительной аннексии чужих территорий в случае Крыма, или способствованию создания хаоса на определённой территории – с целью усиления политического влияния и расширения собственных границ. Население страны при этом в целом способно поддержать любые государственные, в самом низком или высоком смысле, авантюры, и безо всякого участия государства мобилизовать на военную и политическую деятельность десятки тысяч людей.
То есть, ещё раз повторим, это важно: безо всякого участия государства в крымских и новороссийских событиях добровольно участвовали десятки тысяч россиян: армия людей, оставивших «личную жизнь» и переместившихся в зону смертельной опасности. Если государство при следующих ситуациях подобного толка, например, «положит жалование» добровольцам – эта цифра может возрасти, скажем, в десять раз.
Россия и русские люди способны на следующие вещи, перечисляем.
Ставить на кон существование собственной государственности, будучи при этом движимы идеалистическими, а не меркантильными побуждениями.
Вести партизанскую войну в соседней стране, причём участники партизанского движения тоже оказываются движимы идеалистическими, а не меркантильными побуждениями.
Проводить успешные военные операции, используя, скажем, всего 5 % от своих общих государственных возможностей.
И это далеко не весь список.
Всем убеждённым в том, что Россию, которую мы наблюдаем сегодня, непременно уничтожат тем или иным способом, раз «весь мир против неё», – нужно задуматься, отчего же до сих пор не уничтожены Северная Корея или Куба.
Россию можно уничтожить только в том случае, если она в очередной раз покончит жизнь самоубийством. Но после 1991 года прошло слишком мало лет, чтоб это повторилось в ближайшей перспективе.
* * *
Русские не могут вывести пятьсот тысяч на протестный митинг. Зато русские (в самом широком смысле – русские) могут выставить тысячи и тысячи ополченцев на войну.
Европейские народы могут отстаивать свои права – и выводить миллион на митинг. Русские не отстаивают свои права. Уличная активность – не по их части. По их части «дубина народной войны…».
Кому-то нравится принадлежать к народу, который в огромном количестве выходит решать конкретные проблемы профсоюзов. Кому-то нравится принадлежать к народу, который высылает десятки тысяч гонцов – и они стремительно срываются за тридевять земель (или в соседнюю область, по недоразумению ставшую другой страной) за самой главной правдой.
* * *
Есть один хороший мужик в парламенте Новороссии, отец украинец, мать сибирячка, – мы с ним дельно пообщались в прошлый заезд в Донецк.
Он рассказывал, как хорошо выучил украинский в советское время: достать Жюля Верна или Дюма на русском было проблемой, а на украинский переводили сразу – и спросом это пользовалось очень малым: вся страна читала на русском.
А ребёнку хочется всё это прочесть без отлагательств – вот он и постигал библиотеку приключений по-украински.
Говорил (и не он один, много раз слышал такое), что огромное количество слов в украинском языке появилось за последние двадцать лет – его спешно приводили в нормальный вид, заменяя в числе прочего слова, похожие на русские – или, прямо говоря, не похожие, а просто русские. Чтоб язык отличался сильней.
В разговоре он неожиданно, с ностальгией сказал: «А хорошая страна была Украина. Свободы здесь было побольше, чем в России». Я не стал ни спорить, ни соглашаться. Но он не продолжил тему.
Спустя пять минут сказал другое. «Знаешь эту надпись над писсуаром в общественном туалете? “Мужчина, не льстите себе, подойдите ближе”. Вот это надо сегодняшней Украине говорить и повторять: “Украина, не льсти себе, подойди ближе”. Ещё не вырастила себе ничего такого, чтоб с трёх шагов попадать».
* * *
Поэт, соратник Щорса и партизан Дмитрий Петровский пишет:
«Выросши под небом украинской песни, я в первых же стихах Хлебникова угадал земляка (украинца), и потянулся к нему, потому что к этому времени идея интернационализма увлекала меня во всех областях, и проблема взаимообогащения славянских языковых возможностей – и, прежде всего, проблема взаимообогащения славянских языков – меня занимала не только как проблема искусства.
От юношеских моих столкновений с украинскими националистами (гуртов Коцюбинского в Чернигове) – остался неприятный привкус, и позже это оправдалось персональным шовинизмом большинства этих моих врагов-земляков: в будущем они стали по ту сторону баррикады советской власти.
Я видел в языковых работах Хлебникова какой-то путь и развязывание узла будущей культуры социализма».
В общем, примерно такая картина: есть богатое, щедрое, здоровое украинское землячество, и есть мелкозубый, прокисший украинский национализм.
Первое – это взаимообогащение языков, расцвет культур, Гоголь, Хлебников, социализм, украинские футуристы, украинская песня, революция.
Второй – это шовинизм, антирусские пляски, контрреволюция, затхлый мирок этнического противостояния и совершенно смехотворного этнического превосходства – мнимого, позорного и скучного.
Второй вырос из первого, как глист, и теперь жрёт своего родителя, выпучив от напряжения глаза.
* * *
По утрам я напоминаю себе своего дедушку, крестьянина Рязанской губернии Нисифорова Николая Егоровича. Он, умывшись, шёл чистить коровник, я же второпях проглядываю всевозможную почту однообразного содержания («сдохни, мразь!», «я тебя сожру, тварь», «подонок и негодяй, презираю тебя»).
И я думаю вот о чём.
Многим (творческим) людям не достаётся какого-то, прости господи, внимания и успеха вовсе не потому, что Господь их обделил. Но потому, что он бережёт людей. Я знаю музыкантов и поэтов, которые впадают в хандру от одного мелкого критического замечания и начинают по этому поводу презирать человечество, – сложно представить, что они испытывали бы, если б им ежедневно желали погибели десятки людей и всякая мелкая тварь стремилась бы доплюнуть из, как сказал один сочинитель, глубины своей ямы. Не каждая психика такое выдержит.
Господь милостив.
Помогай, Николай Егорович.
* * *
Последние двадцать пять лет нам очень часто повторяли: займись собой (пройди духовный путь, самосовершенствуйся для начала, позаботься о душе, даже книжек не читай, а то они отвлекают) – а потом уже занимайся всякими великими делами: рожай детей, плыви через океан, замахивайся на огромное, поддерживай экстремистов, присоединяй сибирские ханства, сноси тиранов, спасай тиранов, воюй, твори, владей народами.
Давно хочу сказать: это всё обман, по-моему.
Духовный путь и самосовершенствование – это как раз и есть: рожать детей, плыть, присоединять, устраивать революции и контрреволюции, воевать, творить, владеть народами.
Пока ты всё это делаешь – ты правишь себя, строишь себя.
(Как моя жена говорит: всё, что мешает нашему духовному совершенствованию, – это и есть путь нашего духовного самосовершенствования.)
А пока ты сидишь как пень – ты и есть пень. И мошки вокруг тебя летают.
И не думай, что ты Серафим Саровский. Ты не Серафим Саровский. Ты никто. Пень с мошками.
* * *
Крым, Новороссия, всё случившееся не должно заслонять от нас чудовищного воровства и непрестанного скотства наших дельцов и самозванных аристократов из списков «Форбса».
Более того: все эти санкции сделали многих из них ещё злее, ещё жаднее.
В целом, национальный праздник и война, и катастрофа, и победы – всё это прошло мимо подавляющего большинства из них. Ну, что-то там они разок перетёрли по пьяни, устроили салют на своём участке в заповеднике, застрелили кабана, пожарили, раскинули пальцы между собой на тему: «…а пусть знают». Или ещё на какую-то другую тему.
Потом протрезвели, успокоились.
В конечном итоге надо понимать, что деньги были их родиной – и остались их единственной родиной. Любить большую, из плоти и крови, Родину, пахать на Родину и делиться с Родиной их можно только заставить, принудить.
…Собирая средства на тёплые вещи ополченцам (нужно одеть целое подразделение), я обошёл три дюжины деляг и долларовых миллионеров. Сорок девять из пятидесяти не дали ни рубля.
Знаете, что они обычно говорят? Косят глазами в сторону и скороговоркой отвечают: «Я уже помогаю по другой линии», – норовя повернуться боком – в руке бокал шампанского, они увидели более важного собеседника.
Все линии, по которым они могли бы помогать, в сущности, известны. Если точнее: этих линий – нет. Кто-то из них помогает хотя бы малороссийским беженцам. Большинство из них не помогают вообще никому. Потому что они больше всего в жизни боятся за своё распухшее до гомерических размеров бабло. «А вдруг что не так?» «А вдруг я открою заслонку и моё бабло начнёт разносить сквозняком – как я его буду собирать?»
Хотелось бы желать им зла.
Но ведь есть и те, которые помогают. Искупают ли они последовательное скотство остальных?
* * *
Собирался снова на Донбасс, с посылками. Ребята там вызволяют пленных, ребята занимаются медпомощью в городах и на передовой, ребята много чего доброго и вечного делают на территории, где по-прежнему идёт война – им должно быть как минимум тепло.
Бросил клич – люди, помогите! – и за три дня собрал три миллиона русских денег.
Люди писали с переводами. «Русские своих не бросают. Это закон». «Держитесь, молимся за вас». «Миром мы сильны». «Городу детства». «С миру по нитке». «От украинки». «В помощь людям Донбасса». «Православным братьям». «Пусть ребята не мёрзнут». «Победа будет за нами!» “No pasaran!” «С нами Бог!» «Кому-то сейчас хуже, чем мне». «Благодарю за возможность помочь». «На шерстяные носки и варежки». «Нашим братьям». «На победу». «Ребята, мы с вами!» «У нас всё получится». «Всё для фронта, всё для победы». «Русский, помоги русскому». «От русского украинца». «Из Сибири с любовью». «Помоги вам Господь в добром деле». «Малая помощь от многодетной семьи». «Захар, наконец-то. Молодцы!» «За мир в Новороссии». «За Россию. Держитесь». «Выжить и победить!» «Русь, храни веру православную». «С любовью к Новороссии». «Мира и справедливости людям Украины». «За себя и за маму украинку». «Нашим».
Тысячи переводов – и тысячи коротких писем.
«И – ничего не кончится, так и будет дальше, только так»: цитата из романа «Санькя», я узнал, Зинаида Петровна.
Валерий Иосифович: «Простите, что мало. Пенсионер, 76 лет». Вы нас простите, Валерий Иосифович.
Не мог не обратить внимание на многие имена: Денис Шамилевич – «Своих не бросаем», Таймураз Вячеславович, Татьяна Назимовна, Руслан Ильдарович, Анастасия Тимуровна, Мария Иосифовна и Русина Ивановна, и сотни добрых людей со всех, со всех концов страны.
Помните такие стихи? «Я узнал, что у меня есть огромная семья».
И, наконец, Ольга Владимировна: «Тем, кто вернул мне веру в русских людей!»
И сотня других пожеланий. Кланяюсь в ноги вам, люди.
* * *
И вот мы с братом Илюхой в Луганске (1300 км – провёл семнадцать часов подряд за рулём).
Осваиваемся на месте.
Поселились в гостинице в центре города. Большой отель, красивый. Нет отопления, воды тоже нет. В комнате +10, какая-то грелка всю ночь гонит тёплый воздух, но почти не спасает.
Людей селят только на южной стороне отеля.
Впрочем, людей я тут не видел пока. У огромного отеля стоит одна машина. Эта машина – моя.
В холодном холле сидят трое нахохлившихся от холода, но приветливых мужика.
– В каком номере хотите жить? – и показывают сразу гроздь ключей.
Проводили нас до номера, сразу давай включать телевизор – вот, мол, работает.
– Выключи, бога ради, – говорю, – я и дома его не смотрю.
Он без обиды:
– А мы тут три месяца без света были, для нас в новинку!
В Луганске, да, появился свет – там, где свет, возможен хоть какой-то обогрев. Свет – жизнь.
Если в прошлый раз я первого человека увидел в городе через полчаса езды, то в этот раз их… ну, как выразиться… чуть не сказал: много. Как в российском городе ночью. На каждой улице есть два, пять, семь человек, а то и десять. Видел даже одного весёлого хипстера, он деньги менял вместе со мной. Ушёл куда-то, едва не приплясывая, в белой курточке.
На многих ополченцев даже смотреть холодно: в осенних куртках, каких-то шарфиках, в летней обуви. Зато все бодрые и крайне мотивированные.
…Хотя на передовой, в окопах, вообще все смерзаются и там не так весело. И света там нет. Разве что светопреставление случается.
* * *
На российском пограничном пункте словоохотливая женщина в окошечке, разглядывая мой паспорт, спросила: «И что, все ваши?» Глянул, что она там смотрит: страницу с детьми, оказалось.
– Мои.
– Все четверо?
– Ну да.
– И чего вы туда едете тогда, когда у вас четверо детей?
– Чужим детям тоже надо помогать.
– О своих надо заботиться, – сказала она мне строго и вернула паспорт.
Хотел ей ласково сказать:
– Что ты понимаешь, глупая баба.
Но мне груз надо провозить было. Ещё не пустили бы.
* * *
С утра Луганск почти оживлён в районе рынка – много машин, люди. Цены безумно высокие. Сейчас тут активно работают челночники – завозят продукты из России, здесь перепродают, выгода в сто процентов, как минимум. Местные, по лицам видно, ребята, греют честные трудовые руки на войне.
Немного общались с одним командиром – позывной Змей. Мужик лет пятидесяти, тонкие, почти аристократические черты лица, спокойный, радушный, улыбчивый. По типу – учитель рисования из очень хорошей советской, а то и досоветской школы. Руководит разведкой здесь. Закинули им сигарет и тушёнки.
С утра в станице неподалёку от Луганска была артиллерийская перестрелка. Работали гаубицы.
* * *
Заезжали в расположение подразделения «Ночных волков» («русские мотоциклисты», как они сами себя охарактеризовали) – феерические ребята, гостеприимные, ну и, надо сказать, очень стильные: совмещение военной формы с байкерскими фишками выглядит отлично.
Один из них из Киева, у него, что называется, «семейная трагедия». «Мне, – рассказывает он, посмеиваясь одними глазами, – мама говорит: ты предал флаг своей родины. Я ей отвечаю: мама, какой “флаг”, какой “родины”? – я родился в 1976 году в СССР!»
Происходящее в Новороссии их командир – позывной Прокурор – называет «одиннадцатым сталинским ударом» (их было в Отечественную, как известно, десять).
Белый бюст Сталина стоял тут же и присматривал за нашим скромным застольем. (Водку подали в канистре.) Приехавший вчера к нам Саша Скляр дал здесь третий концерт за день. «Когда война на пороге», песни Высоцкого, казачьи песни – Саша был нереально крут.
* * *
«Ночные волки» рассказывали, что их ополченцы-осетины заехали к украинскому блокпосту на БМП. Один вышел и спрашивает с характерным акцентом:
– Пацаны, а где тут укры стоят?
Им отвечают:
– Укры? Ну как где. Везде.
Тут другой осетин вылезает из люка и кричит:
– Как дела, брат?
Осетин, который на блокпосту стоит среди украинских солдат, на своём осетинском ему отвечает с улыбкой:
– «Как дела, брат»? Это украинский блокпост, брат!
Короче, они вежливо попрощались, сели в свою БМП и поехали обратно.
На блокпосту, к счастью, стояли совсем молоденькие украинские призывники – то ли не поняли ничего, то ли сделали вид, что ничего не поняли. Вслед стрелять не стали.
Тут много интересного, друзья.
* * *
В Луганске встретил Гришу Тишина – легендарного нацбола, пришедшего в партию лет в двенадцать, он был такой «сын полка».
С него во многом был списан Санькя Тишин, главный герой моего романа «Санькя».
Гриша по второй раз уже заезжает в Новороссию. Первый раз – ещё в мае.
В качестве ополченца.
* * *
По дороге из Луганска в Донецк на некоторых участках случаются пробки. Количество бронетехники, которое в ближайший день окажется под Донецком, мягко говоря, впечатляет.
На броне оригинальные надписи, судя по всему, имена личные: «Казак», «Зевс», «Гарант» и т. д.
Видимо, трофеи. Очень много трофеев. Эпическое количество трофеев.
Но в прошлый мой заезд я с ними не встречался.
* * *
Во что вылилось бы наступление для украинской стороны в эти дни, представить сложно. Но можно.
…Если отойти чуть в сторону, вдруг увидишь, как целое государство стоит на табуретке. Вот-вот прыгнет. Одно непонятно: оно прыгнет с табуретки – и во все стороны полетят обломки всего подряд – или прыгнет – и зависнет ногами в воздухе над повалившимся набок табуретом.
* * *
Среднестатистический пост среднестатистической женщины с той стороны. На этот раз из Одессы, зовут Зоя.
«Вернулась вчера львовским поездом. До сих пор не могу прийти в себя от увиденного, услышанного там, на западе нашей страны. Патриотизм зашкаливает! Пофиг, на каком языке ты обращаешься, хоть на языке племени “мумба-юмба”, не говоря уже о русском. Доброжелательно расскажут, покажут, даже проведут. Моментально переходят на русский. Ходила по Львову и думала: “Где же повешенные москали?” А НЕТУ! Все хотят МИРА! Но… Не дай бог туда сунется х…ло. От мала до велика встанут на защиту родной земли. Витает в воздухе: “Не віддамо рідну Україну!” Я в захваті від нашого народу. СЛАВА УКРАЇНІ!»
…Брату Илюхе сейчас вслух прочитал, он говорит: «…В конце всё-таки не хватает “Москаляку на гиляку!”. Так и напрашивается».
Посмеялись.
…Гуляет женщина по городу и думает: где же повешенные москали, где же они? «Нету!» – отвечает сама себе, и радость её становится огромна.
Здесь, на Донбассе, тоже все хотят мира. Но его тут гораздо меньше, чем во Львове.
Я тоже люблю Львов, прекрасный город. Тоже не видел там повешенных москалей. Хорошо всё-таки, что там не вешали москалей. Здесь тоже никто не вешал украинцев. Но бомбят всё-таки Донецк.
Что-то не склеивается всё время.
…Тут нас с утра встречали двое ополченцев. Оба молодые парни. Один – с Луганска. Другой – с Краматорска. Местные, коренные. Имейте в виду, друзья мои, что и здесь, с противоположной стороны АТО, тоже вполне можно сказать: я в захваті від нашого народу.
* * *
Развозим по Донецку гуманитарку.
Два месяца назад тут был полумёртвый город с ежедневными бомбёжками. Сейчас Донецк полон машин, девок в ресторанах, ополченцев, уставших без войны, или войны так или иначе избегающих (в аэропорту по-прежнему воюют подразделения Гиви и Моторолы – но, кроме них, в городе стоят тысячи других ополченцев), город столичных гостиниц с дикими ценами, заматеревших очаровательных и прожжёных военкоров, рекламных огней и…
…И неожиданно, часа четыре назад, отработавшие (отсюда) «Грады» вообще никого, кажется, не удивили.
* * *
Украинская сторона возводит оборонительные укрепления и периодически постреливает в эту сторону. (Выяснять, кто первый стреляет, давно уже не имеет никакого смысла – откуда начинать? С утра? С обеда? С минских соглашений? Никто ничего не соблюдал – откуда ни начни.)
Украина не имеет никаких шансов закончить войну с победой. Если начнётся обещанное наступление – оно станет крахом политической системы Украины.
Новороссия хочет отдыха, зарплат и праздника (в Донецке) или хотя бы тепла, и всё тех же зарплат и пенсий (в Антраците, Луганске, деревнях и сёлах).
Ополчение перетаптывается и всё-таки, наверное, не имеет полностью убедительных шансов развить удачное наступление по всем фронтам с далеко идущими целями. Как мне сегодня сказали: «Мы партизаны – просто действуем не в лесу, а в городах. Партизаны бетонных высоток».
Россия смотрит на всё это очень внимательно. Иногда кажется: это внимание удава. Кольца играют и отсвечивают на предзимнем солнышке. Хотя, может, он спит, этот удав.
* * *
Общались с главой парламента Донецкой народной республики Андреем Пургиным, очень интересный тип. Немного похож на русского писателя-почвенника – который не стал писателем-почвенником, а стал политтехнологом.
Если б с одной стороны от Пургина можно было посадить писателя Василия Белова, а с другой писателя Владимира Личутина – они смотрелись бы как братья.
Говорит, посмеиваясь: «Страна Украина загибается. Для фашиствующих обществ нет разницы, загнётся оно, сдохнут ли все с голоду – не важно. Они всё равно все будут мобилизоваться, ставить кого-то под ружьё и колоннами гнать на убой. Фашистский режим должен с треском проиграть, и проиграть, по большому счету, военным путем.
Я не вижу мирного пути, я в это не верю. Потому что слишком далеко зашла фашизация, плюс это прямая заточка против Российской Федерации, и рано или поздно придется её использовать…
Есть у вас один сочинитель, не очень сильный, но, тем не менее – и он попал в такую интересную ситуацию. Он мальчиком молодым был в штабе у Навального и одновременно был у националистов, и умудрился написать книжку “Куда ведёт Украину свобода Тягныбока?”. Она пережила три или четыре переиздания, маленькая такая книжка. Он нам не единомышленник ни разу, но он интересен тем, что считает себя научным деятелем.
И он начал с того, что, прочитав за двенадцать лет все газеты и журналы, изданные “правыми” организациями на Украине, препарировал, как лягушку, украинский национализм. Его “Свобода” приговорила к смерти, Навальный выгнал из штаба, а коммунисты прокляли за пропаганду “правых” идей.
Он везде попал впросак, хотя всего-навсего постарался быть безэмоциональным. В итоге он сделал парадоксальный вывод: если убрать юдофобию и русофобию, причём в основном русофобию, то весь этот украинский правый конструктор разваливается. Его нет, то есть он становится неоднородной кучей маргиналов, которые друг друга съедят.
У них всё рушится к чёртовой матери, и один из доводов я приведу: украинских националистов всех изгнали из европейского правого интернационала потому, что это единственные белые “правые”, которые готовы сотрудничать с мусульманами против русских.
Поэтому здесь всё предопределено.
Это только начало и путь к финалу неблизкий.
Украина живёт в зазеркалье. У неё отдельная история мира. Вы за неё не переживайте, она сама себя грохнет, а вот нам надо спастись».
Пургин – это прямое свидетельство того, что всё, чем здесь занимались девяностые и «нулевые» Дугин, Проханов, Лимонов, – это всерьёз.
Всё это «евразийство», вся эта «Другая Россия», весь этот синтез «правого» и «левого».
У нас многие думали, что всё это – позапрошлый век, что это забавы городских сумасшедших и политических маргиналов. А потом вдруг выяснилось, что всё это работает и неожиданно оживает с такой силой, что не только отдельная Украина заваливается набок – но всё человечество начинает резонировать.
* * *
Журналистка Ксения Собчак интересуется в Твиттере: «Кто же устраивает этот адский военный туризм Кобзону, Скляру и актёру Пореченкову?»
Я так понимаю, вопрос заключается в том: есть ли длинная рука Кремля за всеми этими историями.
За всех не скажу (хотя подозреваю, что и в случае Кобзона и Пореченкова – это личная инициатива) – а вот Скляр приехал сюда следующим образом.
Мы с ним встретились в Москве, практически случайно.
Я говорю:
– Саш, я еду в Луганск, везу гуманитарку, поедешь выступить?
Он тут же:
– Да!
Вот так делается «адский военный туризм».
Я заехал в Луганск, осмотрелся, потом вернулся и встретил Скляра – перевёз через границу и привёз в Луганск, где он отыграл пять концертов за два дня.
Если какие-то известные исполнители хотят «адского военного туризма» – могу устроить.
…В Луганске общаюсь с одним специалистом.
Он говорит:
– Ты что, на своей машине приехал?
Я говорю:
– Ну да, а на чьей же.
– Ну ты же договорился «там»? – и показывает пальцем вверх. – Тебя же кто-то прикрывает.
– Да нет, никто не прикрывает. Взял и заехал. На своей удобней – ни от кого не зависишь – еду куда хочу.
Он смотрит на меня и пытается понять: отморозок я или разыгрываю его.
Решил, что разыгрываю.
Он засмеялся, хлопнул меня по плечу:
– Ладно, ладно, понял я всё.
* * *
Автоинспекции здесь нет совсем на дорогах.
Очень удобно. На блокпостах стоят приветливые ребята, которые просто проверяют документы. Никаких особых пропусков не надо.
На днях российские журналисты в Донецке проехали наш блокпост и оказались на следующем блокпосту – уже украинском. Их отпустили обратно. Нехотя, но отпустили. Мы тоже вчера чуть так не выехали в ту сторону. Не уверен, что нас бы отпустили – у меня в машине сидели два ополченца.
* * *
Недавно праздновали двухсотлетний юбилей Лермонтова – я ещё в Чечне, в девяностые, заметил, что русские поэты перестали ездить на войну, традиция Лермонтова, Гумилёва, Тихонова и Симонова словно бы прервалась.
Молодая русская поэзия свелась к частному лирическому высказыванию («я поранил палец, видите – болит»). Представить поэта, который напишет «Полтаву», «Двенадцать», «Пугачёва» или «Хорошо», – невозможно. Поэт утратил длинное дыхание, его дыхалки – только до курилки дойти хватает.
Люди не помнят современных стихов не потому, что стихи стали плохими (много прекрасных стихов пишется, очень много), – а потому, что эти стихи, в целом, мало кого касаются, кроме самого сочинителя.
Молодые поэты всё реже мыслят масштабами державными, национальными, имперскими – хотя ещё Бродский продолжал эту традицию – в том числе через Ахматову и Цватаеву, Пастернака и Мандельштама.
По сути, то, что наблюдалось в Чечне (отсутствие поэтов и поэтических рефлексий по поводу этой трагедии), – наблюдается и в Новороссии. Сложно представить младого поэта, который туда доберётся. Современные российские поэты нового поколения всё больше стремятся в Киев.
Зато Новороссия может дать нам нового поэта.
* * *
В середине ноября Порошенко объявил о желании мира. Он не желает, чтоб кто-нибудь кое-где у нас порой разжигал третью мировую. Кого же он имеет в виду?
На первый взгляд, может показаться, что Порошенко понадобилось немногим меньше полугода, чтоб дойти до мысли о мире.
На самом деле ему понадобилась всего неделя. Последняя неделя.
В конце октября украинцы, понукаемые своими советниками из-за кордона, решили устроить блицкриг. Решить проблему сепаратизма раз и навсегда.
Это в любом случае было безумием. По самым внешним прикидкам, в Донецке стоит до десяти тысяч ополченцев – большинство обстрелянные ребята с безупречным боевым опытом, и в Луганске ещё тысяч пять.
Там из каждого дома и в Донецке, и в Луганске можно устроить сталинградский дом Павлова – а украинские подразделения это, как ни крути, не Красная армия под Сталинградом.
Но советники… советники настоятельно советовали Порошенко устроить ад и фейерверк.
Кряхтя и всё проклиная, Порошенко дал приказ частям собраться в указанном месте, расставить свои гаубицы и развернуть знамёна.
Наступление должно было начаться в районе 7 ноября. В Киеве, как мы заметили, имеют слабость всякий раз приурочивать очередной блицкриг к какой-нибудь дате, важной для москалей.
Но тут случилось непредвиденное. Которое, впрочем, можно было предвидеть.
В первые дни ноября ополченцы вырыли из-под земли некоторое количество «Градов». Ну, или не ополченцы и не вырыли. Колонны шли в город с завидным постоянством.
Энное количество артиллерии и бронетехники заняли позиции ровно напротив украинских позиций.
И. Накануне. Запланированного. Блицкрига…
…Началась тотальная бомбёжка украинских позиций. Их бомбили непрестанно два дня и местами срыли там всё на два метра в глубину.
Киев предпринял судорожные попытки (две или три) совершить танковые атаки в разных местах (где не бомбили) под Донецком и под Луганском – но и они закончились ничем. (Одну из атак отбило подразделение «Интербригад» – проще говоря: нацболы.)
И тут, наконец, Порошенко произнёс ключевые слова: нужен мир, третья мировая не нужна. Кто бы спорил.
…Вся вышеописанная ситуация важна чем.
Планета сегодня устроена так, что могут случиться наиважнейшие события, и о них нам никто не расскажет.
Вот они случились – и тишина.
Киев не расскажет, потому что у них произошёл облом и блицкриг провалился.
Москва не расскажет, потому что она тут вообще ни при чём: какой блицкриг? Вы что? Мы ничего об этом не знаем.
Украинские солдаты не расскажут об этом, потому что их Родина об этом не спрашивает. Но когда я общался с украинскими пленными, взятыми на мариупольском направлении – в то ещё, прошлое наступление, когда некие «вежливые люди» прошли за пару суток двести километров, как сквозь масло, – пленные говорили мужественно, откровенно и просто: мы не видели никакого противника – русские бомбят так, что не остаётся вообще ничего ни от каких укреплений: когда русские приходят – нас уже нет.
США не расскажут, потому что у них тоже постоянный облом с этим Порошенко.
Ополченцы тоже не расскажут. У них своих забот хватает. Да и вообще они не очень разговорчивы.
В итоге вся эта история – её как бы и не было.
А если б случился блицкриг, что было бы, ой! Киев доложился бы всему миру, как они разметали российских федералов, чеченский воздушный флот и спецназ ВДВ. Европа вздохнула бы о разнесённом в пух и прах Донецке и констатировала: силы сепаратистов побеждены государственными войсками в рамках АТО, допущен ряд военных нарушений, мы обязательно их расследуем.
В России бы радостно и белозубо хохотал Борис Немцов и компания: что, ватники, Путин слил? Погодите, вам ещё устроят «русский мир» и «евразийскую империю»! Крым на очереди!
Патриотическая общественность тоже бы расстраивалась и печалилась: Путин всё-таки слил, Путин всё-таки слил, потому что Путин – охранник бензоколонки, вот кто он.
Но так как нам никто ничего не сказал, все безмолвствуют.
Ну, вроде там что-то постреливает на Донбассе. Но кто поймёт, что там постреливает.
…На этом месте история, конечно, не заканчивается.
Мы были свидетелями всего лишь одного акта: как не получился блицкриг.
Послезавтра Порошенко велит подогнать свеженабранные части на прежнее место и попытается повторить то, что провалилось теперь. У него ещё много людей в стране.
Точно одно: Порошенко лжёт про мир, лжёт, как и лгал до сих пор. Он просто понял, что на данный момент в случае реального противостояния его армия может развалиться и открыть пути на Одессу и Харьков.
Но всё может измениться: это же третья мировая, она уже началась. Тут ежедневно появляются или исчезают козыри, рушатся репутации, пропадают миллиарды, но и появляются козыри, появляются прибыли, рождаются герои.
Нам просто захотелось рассказать вкратце, как обстоят дела на сегодня.
* * *
Иногда кажется, что про донбасских ополченцев спорят, как про инопланетян.
Словно их никто толком не видел – поэтому сочинять о них можно что угодно.
Одни предпочитают думать, что ополченцев вообще не существует – это всё переодетый российский спецназ им. Кадырова.
Другие уверены, что под покровом ночи террористом Стрелковым был сломан замок на местной зоне и оттуда вырвались на волю насильники, бандиты и мошенники, которые расхватали автоматы и пошли защищать родимую землю, на которой стояла их любимая тюрьма.
Третьи, напротив, рисуют ополченцев в небесных тонах, наделяя их чертами, которые особенно симпатичны: «правые» патриоты уверены, что ополченцы – это националисты, «левые» уверены, что ополченцы – истинные коммунисты.
Чтоб снять все эти вопросы – надо больше общаться с самими ополченцами.
Во многом ещё надо разбираться бережно и благодарно. Они ведь не сразу на войне родились – у них были родители, было детство, кто-то их воспитал – это всё не случайно, правда?
Что-то должно важное произойти с человеком, если он оставляет свою такую прекрасную мирную жизнь и идёт туда, где его ежедневно могут убить.
Ополченец Ринат, думаю, в каком-то смысле показательный.
Он местный, но не украинец – таких много. Он молодой – а воюют сегодня, в большинстве своём, молодые. Он в ополчении почти с самого начала.
И он рассказывает:
«Я с Донецка.
Отец мой – казах. Родился он в селе на самой границе с Казахстаном в волгоградской области. Сын офицера, до пятнадцати лет был пастухом, чабан. Типичный советский двоечник. Много хулиганил, но и очень много читал, до сих пор любую книгу за один день прочитает. После армии у него было много бакланки и неудачный брак. Ну, отец и решил поехать к брату в Донецк. Там и остался. Обычный строитель, работяга, вспыльчивый и средне выпивающий. По жизни ему очень не везёт с деньгами, хотя имя его – Сансизбай – переводится как “бесчисленно богат”.
Мать – женщина с интересной родословной. Вообще она русская, но дед её был немец, прадед соответственно – немецкий аристократ, директор конезавода. Мама – женщина необычная, очень красивая, очень начитанная, хоть и без высшего образования. Любое стихотворение Есенина может продолжить по памяти. Я у них ребенок довольно поздний. Им сейчас уже обоим за шестьдесят…
Я считаю себя русским. Но русскость присутствует на уровне менталитета, душевного строя. А кровь – это да. Видишь лошадей, и – какая-то тяга непонятная… Ещё малым попробовал кумыс – и хорошо помню этот вкус; жаль только, у нас его вообще делать не умеют…
Вырос я в нормальном для пацана районе, с репутацией наихудшего, на Петровке. Было много драк, если честно, но для моего сверстника из шестидесятых – восьмидесятых годов – это, думаю, в пределах нормы. Просто на районе было очень много понтов – особенно черных рэперских: все хотели быть похожими на группу Wu-Tang Clan и черных парней из американских фильмов; ну и вообще старшие обижали младших и так далее. Из-за этих самых драк, как на улице, так и в школе, мама в девять лет меня отвела на бокс.
В девятнадцать лет получил травму плеча. И – прощай, спорт. Долго хотел вернуться, зарабатывал деньги на операцию. Где только не работал: на стройке, грузчиком на рынке, на конно-спортивной базе… Несмотря на учёбу в технаре, всё равно без спорта было много времени. Я почитывал и до этого, но в то время литература ещё больше заинтересовала. Любимые книги были “Спартак” Джованьоли, “Диво” Павла Загребельного, “Десять меченосцев” Ёсикавы. Ну, все книги мужских писателей: Хемингуэй, Джек Лондон, стандартный набор.
В историческом плане мои любимые темы – Запорожское казачество и УПА.
Ну, про казачество понятно, объяснять не надо: там и романтики хоть отбавляй, и героев предостаточно. Литературы об этом – завались, всё-таки предмет “История Украины” был один из основных.
Ну а про УПА стал копать из любопытства. Учебники говорили одно – герои, освободители, а моё окружение из взрослых людей – совсем другое. А вдруг меня обманывают папы, мамы и тёти? Вдруг – это и вправду были борцы за свободу и справедливость, а не кровавые бандеровцы?
Пообщался с ветеранами, спрашивал мнение знакомых поляков. Попросил соответствующей литературы у местных историков… В общем, мне уже тогда стало понятно, для чего на Западной Украине создают таких героев. И как легко они купились на исторические лазейки! Они всегда кричали: “Бандера тоже был в лагерях у немцев! Бандера с немцами ничего не подписывал! Они сражались как львы против всех!”
Взгляды мои уже тогда “левели” – и точно не из-за литературы. Вся эта современная элита была непонятна, интеллигенция казалась чужой: все они хаяли Советский Союз, многие стали ряжеными монархистами. Может, в моём случае сказалось влияние товарища Чернышевского, но я тогда уже думал, что в XIX веке были не только балы, гусарство и Наташи Ростовы.
Да и чего они так ненавидят СССР? Я жил возле когда-то мощнейшего домостроительного комбината, который был разворован и закрыт в девяностые. Мама мне рассказывала, как она на свою посредственную зарплату объездила весь Союз в туристических походах. Тренер говорил про нереальное развитие спорта в те времена. А отец всё ностальгировал по заводу. Да и весь район алкоголиков и смурных работяг состоял из некогда веселых и вполне уважаемых пролетариев. Ну и все эти рассказы происходили на фоне блядства и коррупции девяностых и “нулевых”, в которых я жил.
Когда начался Майдан – я на фруктовом складе грузчиком работал. Думал про Майдан: обойдётся. В марте застал начало протестов в Одессе: я там заочно учился и на сессию приехал. Когда мне говорят, что Одесса сделала свой выбор – я просто посылаю нахер этих людей. Потому что видел, кто на эти Украинские марши ходил.
В Одессе есть пара очень хороших вузов, в которые едет учиться молодежь из Западной и, ещё чаще, из Центральной Украины. Именно они всю движуху и создавали. Плюс заезжие гастролеры: хунвейбины и гитлерюгенд чистой воды, только украинской закваски! Без них никуда.
Еле себя сдерживал, когда их шествия проходили прямо под моим балконом на Французском бульваре.
Уже вернувшись домой, смотрел видео, как наши пацаны разгоняли сторонников Майдана. Тогда ещё ни одного флага ДНР видно не было.
Заметьте разницу в жестокости. При донецкой расправе, когда наших было больше, а их только два автобуса, – у них погиб один человек. Я не говорю “только лишь один”: и один – много, – но могло быть хуже. Люди не давали забивать гастролёров до смерти, поднимали, отряхивали и отпускали.
В ополченцы пошёл после случившегося 2 мая в Одессе. Я знал сотни настоящих отморозков с Донецка. Но я никогда не поверю, что они так смогли бы бесноваться и так гордиться тем же кошмаром, что устроили эти, в Одессе. Это выше моего понимания! Девочки, делающие коктейли, и девочки, равнодушно смотрящие на обгорелых людей, – думаю, у многих это засело в памяти. А когда останавливали пожарную машину там, помнишь? Так и хочется крикнуть во всю глотку: КАК?! Как они могли это сделать? Тут ни одни аргументы не помогают.
Знаешь, если бы вместе с нами ужаснулась Западная и Центральная Украина, и они обвинили бы сами себя за перебор – мне правда, кажется, что всё можно было замять.
Но об этом случае промолчали все медийные личности! Где этот… Вакурчук, певец из “Океана Эльзи”, который беседовал о единстве с донецкими студентами? Куда он делся сразу? А Михолок из группы “Ляпис Трубецкой”, интересно, сильно гордился своими “воинами света” и в этот раз?
Все сделали вид, что этого не было: это же не “небесная сотня”!
В Донецке тогда началась своя волна. У людей был пример Крыма, и чего греха таить – многие надеялись на тот же вариант. А кто не надеялся – просто понял, с кем он жил в одной стране эти двадцать с лишним лет.
Когда бои в Славянске пошли полным ходом – был очень важный момент: абсолютное большинство местных поддержали восставших.
Я понял, что моё время настало, когда уже не мог спать по ночам. И все аргументы закончились – “это братоубийственная война!”, “мы лишь марионетки!”, “убить человека – страшный грех!”, все… Всё это так – но моих земляков убивали люди, которые, судя по всему, эти аргументы даже не рассматривали, им же всё понятно. У них же никаких сомнений: “Слава Украине, смерть ворогам!”
С середины мая до конца июня я был в подразделении, которое базировалось в Донецке. Командиром был Мансур. Бегал по родному Донецку с автоматом с двумя рожками и в спортивном костюме – не было ни формы, ни б/к. Хотя обучали там неплохо.
Потом перебрался в Иловайск. Там были пацаны, которые вышли из Славянска – с дисциплиной у них поначалу обстояли дела не очень… Но потом там главным стал Гиви, и всё сразу наладилось.
Нас в роте было не больше ста человек. Ну и мы были те, кто, собственно, этот город держал.
Позже мы уже стали батальоном “Сомали”, в котором я и был до последнего времени.
У меня четыре ранения, ты знаешь. Первое было в Иловайске, я тогда впервые работал из РПГ. Дурак был – слов нет. Мне тогда кто-то сказал, что обычная осколочная морковка на РПГ – это страшный прожигающий снаряд. Ну, я и поверил. Мы мост держали. И когда на нас пошел БТР – я и выстрелил. Но он, естественно, только на секунду остановился – и опять пошёл. Потом я взял в руки термобар и отправился на ту же позицию, пацаны меня, как они потом рассказывали, даже перекрестили: думали, что это самоубийство. А я, если честно, от выплеска адреналина даже не понимал, что нельзя два раза стрелять с одной и той же позиции, но там трасса была – другую позицию и не найти. В общем, лупанул славно, на два часа их атаку задержал. Сразу после своего выстрела услышал звук их ПКВТ. Пацана, который меня, так сказать, прикрывал, серьёзно ранило в задницу, а я себя щупаю – вроде всё только по касательной: они разрывными работали, на свои дырки в одежде потом смотрел и удивлялся – многое прошло просто в миллиметрах от тела. Короче, ничего серьёзного впопыхах на себе не заметил.
В первый день серьёзных боев – жарко было, за день, наверное, выстрелов двадцать я из шайтан-трубы сделал. Контузило слегка после работы танков. В те дни впервые на моих руках ополченец погиб, он местный был, двое детей у него осталось. Но потом один из осколков в груди у меня загнил – я с ним три дня бегал, – и мне его в Харцызске доставали.
Достали – я сразу обратно. Уже второй штурм готовился. Мы держали блокпост “Церковь”. Под конец дня нас уже на этом перекрёстке глушили со всех четырёх сторон. Десять человек “трёхсотых” у нас было, раненых вывозили с боем. Очень хорошо проявил себя командир взвода Кисель. Будь на то время я старшим – возможно бы, и струхнул.
Конечно, помню момент, как Шустрый из мотороловских шёл к нам на блокпост с флагом Новороссии. Наверное, это – один из самых счастливых моментов в моей жизни.
Представляешь? Это ты не деньги выиграл, не с красивой девчонкой переспал и даже не взял очень важный турнир по боксу. Это что-то большее: наши пришли.
Ну и когда мотороловские продолжили зачистку и стали окружать укров, на наш блокпост опять пошла их штурмовая группа. Я, как всегда, с РПГ чистил зелёнку. И мне прилетело из АГС в спину…
Насчёт раненых – это вообще отдельная история.
Тому же Киселю в Иловайске чуть ли не наживую нос зашивали. А Жук выпивал и ножом сам себе осколки доставал…
После был донецкий аэропорт и при штурме нового терминала мне или пулёмет, или что-то снайперское в плечо сработало, мяса оттяпали чуть ли не с кулак. И, сука, угодили прямо в моё травмированное плечо.
Но аэропорт – это вообще мясорубка. И все их рассказы про киборгов умиляют. У них потерь было уж точно не меньше, чем у нас. Но им нужно было как-то реабилитироваться… Вот мы и получаем сведения о том, что в аэропорту то всю “Альфу” захерачат, то полсостава “Вымпела” убьют…
От пулевого я быстро очухался – за две недели: спасибо хирургу из ОЦКБ.
Вернулся опять на позиции, чуть больше недельки повоевал и, как говорится, “и снова здравствуйте”.
Мы стояли на пожарке в аэропорту. По нам танк сработал… Когда вытаскивали осколок из ноги – задели нерв. Он долго восстанавливается, теперь особо не побегаешь.
Многие из близких друзей теперь инвалиды.
…С той стороной – я мириться не буду. А всех “мирил” провожу на могилку к пацанам. Да, я обозлился. Моего сослуживца, после долгих побоев, застрелили и бросили в кусты. А второго – наряжали в женское платье и подвешивали на петле, не раз. У нас такого обращения с пленными не было. Ну, побили раз плотно, а потом максимум – заставляли прыгать и орать их сокровенное: кто не скачет, тот…
Да и бабушку, которая к нам выскочила из одного дома, причитая, что укры к ней в дом попали – а на ней халат дымился, – мне не забыть. И мужика помню, пришедшего пьяным с годовалым ребенком на наш блокпост: у него жену разорвало на куски после первого полёта “сушек” над Иловайском. И девчонок изнасилованных. И детей, убитых в Донецке на футбольном поле. А они, суки наглые, всё поют себе любимую песню про распятых мальчиков…
Многое я понял ещё во время первого штурма Иловайска, когда люди, которые находятся рядом с тобой, на глазах превращаются в былинных персонажей. Не все, конечно, – но самых смелых хватает для нужного сопротивления и чтоб ободрить других.
В какого бы мудака и мизантропа жизнь меня ни превратила, в чулане памяти останутся моменты настоящего героизма на войне.
В том же Иловайске девчонки – поварихи и медички – всего с тремя мужиками-бойцами держали оборону бригадного дома, и на крики укров “Сучки, сдавайтесь!” отвечали: “Донбасс не сдаётся!” – и кидали в них гранаты через окно.
И как мы стояли на блокпосту, когда нас глушили со всех сторон. У нас уже почти не было б/к, и не было связи; и командир принял решение держаться до того момента, пока не останется по рожку патронов – и лишь в этом случае отходить. И мы тогда, благодаря его стойкости, всё сделали правильно.
А Гиви, не спавший неделями и посыпавший укров из всего тяжёлого?
Да всё, что творилось тогда рядом с нами и на других направлениях, показало мне, что, со всеми нашими ужасными ошибками, мы умеем воевать.
Поэтому даже если представить самый нереальный вариант – при котором у ополченцев не осталось бы ничего, кроме стрелкового оружия, – я всё равно не поверю в захват и поражение Донбасса. Просто всё будет ещё ужасней и кровавей – с ужасными городскими боями.
В полный военный захват, думаю, и сами укры не верят. Единственный их шанс – купить верха, чтоб всё было по-старому, только мы при этом будем одевать георгиевские ленточки на 9 Мая и говорить на русском свободно.
Но… будем верить в лучшее».
Фамилия этого ополченца: Есеналиев. Мне почему-то кажется неслучайным, что в корне его казахской фамилии спрятан «Есенин». Недаром он там спрятался.
* * *
Центральная российская пресса публикует статью о том, как на саммите «большой двадцатки» в Австралии пытались издеваться над Путиным: в аэропорту встретили какие-то клерки, гостиницу дали четырёхзвёздочную, на одной из совместных фотографий поставили с краю и тому подобная ерунда.
Впрочем, совершенно очевидно наслаждение автора, когда он начинает рассказывать, как, в противовес Путину, встречали Обаму, как все вокруг него суетились, как американский спецназ высаживал (или засаживал?) его из вертолёта и так далее.
Под статьей 25 тысяч лайков – видимо, весь Марш мира сбежался на радостях. Ликование. Маленькое народное ликование.
Мой в прошлом близкий товарищ, любящий всяческую объективность, сетует в своих записях, что ему тоже обидно за президента – всё-таки это и его президент.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.