Рецепт нового коктейля, или Гимн голодным Тело, твоей культуре посвящается

Рецепт нового коктейля, или Гимн голодным

Тело, твоей культуре посвящается

Чтобы хорошо выглядеть, надо меньше есть и больше двигаться. Всё просто.

Честно говоря, я не очень понимаю, зачем люди так много едят. Они что, так же много работают?

Взрослому городскому мужчине в наши дни, когда прежние великие стройки завершены, а новых нет и в проектах, есть, грубо говоря, вообще не обязательно.

Выпил чашку крепкого чаю с утра, просто для того, чтоб проснуться, в обед съел кусок чёрного хлеба, на ужин опрокинул рюмку водки, зализал солью. Ну, оливку проглотил.

Больше ничего не надо, на жизнь хватит. Остальная еда — по обстоятельствам.

Путнику можно всё, особенно собственноручно пойманную дичь.

Сидишь на земле — закопай дичь в землю, разожги сверху костёр, это стоит попробовать.

Ушедшим в самоволку можно всё, особенно ворованное.

Ходишь по саду, размышляя: а не выйдет ли сейчас приглянувшаяся вам хорошенькая горничная проверить, высохло ли господское бельё, — сорви яблоко, надкуси. Всё равно ведь кислое.

Долго шёл босиком по снегу на Родину — выпей горячего бульона, как придёшь. Обуйся заодно.

Покидаешь Родину — нажрись на дорогу малинового варенья, гадина. Тульский пряник с повидлом окунай в варенье и жуй.

Если вдруг дуэль — тогда черешня очень к лицу, ей можно эдак плевать в сторону противника, пока он не попадёт вам в лоб.

Сел на берегу реки с сыном — расколи арбуз, черпай сахарные внутренности рукой.

Если решил свести счёты с жизнью — бокал шампанского, ириску. Пока будешь в зубах ковыряться — может, раздумаешь.

Мужчина к тридцати годам уже съел бо?льшую часть того, что нужно, а к сорока? — начинает есть чужое. Всё своё он давно уже носит на себе.

Существует несколько вещей, которые унижают человека нашего пола. Например, омерзительное высказывание «Путь к сердцу мужчины лежит через желудок». Какая гадость! Через желудок лежит путь к сердцу свиньи. Путь к сердцу мужчины лежит через рассудок и само сердце.

Даже дельный и красивый пёс — самый верный друг человека — больше ценит не того, кто его кормит, но того, кого слушает и считает равным себе. Если он пресмыкается за кормёжку — это подонок, а не пёс.

Хорошо питаться надо до шестнадцати лет. С семнадцати до двадцати одного — жадно жрать. Потом, покинув казармы и университеты, заводя детей и ещё новых детей, понемногу минимизировать рацион так, чтоб к пятидесяти годам перейти на изюм.

Я тут неделю пил три стакана молока в день (и всё) — ничего не изменилось. Даже не проголодался к воскресенью. Просто молоко кончилось в доме.

Скоро попробую перейти на воду — потом расскажу, чем дело кончилось. Воды много — река рядом.

Хватит себя баловать; нас ещё никто не огорчал до такой степени, чтоб успокаивать себя, каждый день ужиная в ресторане.

Известные мне мужчины, которые отвратительно много едят, делятся на две категории.

Первым нечем заняться, и они себя не уважают. Поэтому отваривают себе по двенадцать сосисок, заливают всё это, включая плошку макарон, майонезом, и давятся. Перед сосисками — суп из трёхлитрового горшка, после сосисок — ведро компота. Потом расстегнут восемь верхних пуговиц у рубахи и сидят сырые.

Вторые ужасно заняты и очень себя уважают. Так заняты, что обедают только всерьёз и обстоятельно: рестораны посещают как службу в церкви: неукоснительно, благоговейно. Так уважают, что кормят себя и кормят. Чем больше кормят — тем крепче самоуважение.

Первые, естественно, относительно бедные, вторые — так или иначе обеспеченные.

Бойцовский, красивый, быстрый как скорый поезд мужчина после тридцати в России — редкость, исчезающий вид. Слишком большие лица, слишком много мяса на теле. Вы заметили, что у нас стало модным не торопиться? Раньше так себя вели только блатные на зоне, теперь у нас все стремятся в блатные.

Пятнадцать раз подтянется один из ста, стометровку — да, пробегут, но только медленно, зато отметку пятьсот метров никто не возьмёт. А если в атаку? А если динозавр за вами побежит? Да мало ли что бывает.

История наших достижений стала превращаться в кулинарную: где, да когда, да на какую сумму.

Мы столько съели всего — ну и где плоды нашего труда? Где высотки, цветущие нивы, кудрявые дети, плотины, ракеты, коньки на избах?

Офисные работники должны питаться бумагой, исполнительная власть — осознанием власти, парламент — друг другом.

Что посеяли — то и пожрали.

Здесь положено было бы восславить физкультуру и физзарядку, но я треть жизни провёл в спортзалах: сам тип этой бройлерной курицы с яйцами, которая разглядывает в зеркале свои ягодицы, — о, как он отвратен мне.

Вот они приходят туда — и шесть часов бродят от железяки к железяке, сверяются с записями, что твои естествоиспытатели, ведут свои восхитительно глупые разговоры и запивают их смесью из кефира, сырых яиц и детского питания.

Где они работают вообще, эти люди? — думал я иногда. У кого они своровали детское питание и кефир?

Меня восхищает тип бойца, к которому я себя никак не отношу, — но, право слово, я так и не знаю, куда тратят свою мощь большинство известных мне посетителей тренажёрок.

Нет, лучше пойти в ресторан и нажраться с друзьями водки, с пивом, с вином, с вискарём, с хреновухой, с коньячиной, съев при этом ведро шашлыка и таз пельменей, подраться при этом с такими же дурными соседями по соседнему столику, протрезветь и снова надраться — так, чёрт возьми, честней.

Мужчина, маниакально обихаживающий своё те-ло только ради того, чтоб обихаживать своё тело, — какой-то неправильный мужчина.

Что до меня — я никогда не качал железо ради всей этой сомнительной красоты пропорций, но последовательно и старательно издевался над собой. Отжимался, подтягивался и толкал железо до той стадии, пока не начинал орать в злобе и перенапряжении, — потом отмокал в ледяной ванне, дрожа от усталости и странного душевного остервенения.

Есть, кстати, после этого совсем не хотелось.

В хорошие дни я могу подтянуться тридцать раз и сто пятьдесят раз отжаться на кулаках, но никаких особенных мышц на себе не наблюдаю до сих пор.

Мне вообще куда симпатичней сухие (куда суше меня самого) и стремительные (куда стремительней меня) мужики, наделённые замечательной (особенно для их скупого на детали внешнего вида) силой и вполне объяснимой тем же самым внешним видом выносливостью.

От таких мужчин должны рождаться сухие и стремительные дети, много сухих и стремительных, как Маугли, детей.

Однако ж мужчина в нашей милой державе избалован.

Мужчины осталось мало, мужчине всё прощается. Мужчина стал двигаться меньше, самые подвижные мышцы у него находятся в челюстях, остальные мышцы временно отдыхают.

Перекусил кого-нибудь напополам, чем-нибудь закусил жареным — вот он, современный идеальный мужчина в работе.

Такой не нуждается в наших советах, и мы ему их не дадим.

Мы будем думать не о конкретных людях, а про коллектив.

Гнаться в одиночестве за своим личным здоровьем — какой-то, боже мой, моветон. Таких вещей стоило бы стесняться.

Нужно затеяться с какой-то огромной замутой, которая коснётся если не всех, то многих.

Надо менять моду, менять ориентиры — так мы станем лучше выглядеть. Русскому джентльмену пристало выглядеть хорошо, он не американская женщина.

Вот, скажу навскидку.

Меньше контрацептивов — больше детей, они съедят нашу еду, избавят нас от лишних проблем с весом, заставят больше работать. Потом, они всё время разбегаются — их надо догонять и собирать в кучу.

Одно время у меня не было машины, и я трёх своих детей отводил зимой в садик на себе. Сначала пешком, потом на маршрутке (попробуйте в 8 утра запихнуть в переполненную маршрутку троих малых чад, а затем извлечь их оттуда, расползшихся по салону), потом опять пешком. После этого их надо было ещё и раздеть, а затем снова нарядить — но уже в детсадовское. Ни один, зуб даю, культурист такого не повторит. Человек с лишним весом просто погибнет, исполняя этот номер.

Идём дальше.

Меньше города — больше воздуха.

Меньше медленных подходов — больше самоистязанья.

Меньше серьёзных людей — больше весёлых.

Стремительней! Не надо делать вид, что мы всё успели, — мы прожили реальную часть жизни едва ли не в самое пустое и бесстыдное время из возможных — и за плечами у нас куда больше пустоты, чем поводов для понтов.

Меньше скептицизма, меньше цинизма — от этого надуваются щёки, а глаза пустеют.

Больше голода, больше жажды.

Меньше офисов — больше митингов. Больше влюблённости и больше верности. Больше маршей и больше танцев на улице. Чтоб не осталось времени ни на что.

Вместо того чтобы взбить очередной молочный коктейль — давайте взобьём до розовой пенки время вокруг нас.