Латинский квартал Сен-Жермен-де-Пре

Латинский квартал Сен-Жермен-де-Пре

Я показал вам три сердца Парижа. А вот его мозг. Начиная со средневековья гора Сент-Женевьев — район высших учебных заведений. Где же его центр? По-моему, площадь Сорбонны. Здесь вы увидите самое молодое население Парижа. Здесь возраст почти всех прохожих от восемнадцати до двадцати пяти лет. Они незнакомы с головными уборами; большинство ходит парами, некоторые ватагами. Одни из них поднимаются по бульвару Сен-Мишель, направляясь к юридическому факультету, к лицеям Генриха IV и Сен-Луи, другие спускаются по этому бульвару, чтобы попасть в Сорбонну.

Чаще всего встречаются французские лица, однако очень много иностранцев всех цветов кожи. Студенты приезжают со всего мира, чтобы слушать лекции в Парижском университете. Взгляните — это своеобразное лицо, обрамленное, как у художника Греко, черной бородой, может принадлежать мавру или андалузцу; а эта очаровательная блондинка похожа на англосаксонку или шведку. Впрочем, не исключено, что и мавр и блондинка тоже парижане.

Можно вообразить, что мы находимся во дворе одного из больших американских университетов. Тем не менее разница есть. В Париже студенты живут не в зданиях Сорбонны, а либо во французских семьях, либо в университетском городке, который вы увидите у парка Монсури. Здесь у каждой страны есть свой большой национальный дом, куда принимают и несколько французских студентов. Каждое утро большие автобусы привозят этих молодых людей из университетского городка в Латинский квартал. В американском коллеже мало взрослых: только преподаватели или обслуживающий персонал. Жизнь Латинского квартала тесно связана с жизнью студентов. Однако на террасах кафе юные пары составляют большинство. Кафе «Ле Вашетт» на углу улицы дез Эколь — любимое место писателей начала века; «Ле Вашетт» времен Мореаса и Жироду исчезло. Буль-Миш, особенно в настоящее время, известен своими прекрасными книжными магазинами: «Университетские издания», «Жозеф Жибер», «Центр Ришелье» и двадцать других, переполненных молодыми людьми, живые свидетели вкусов времени.

В саду музея Клюни вы увидите красивые развалины дворца Юлиана-Отступника, покрытые листвой, и почувствуете себя очень близкой этой эпохе в истории Франции, которую хорошо знаете.

Диспуты в Сорбонне продолжают интересовать корпорации ученых всего мира, как в те времена, когда там преподавал Абеляр. Рядом с Сорбонной — Коллеж де Франс; рядом со Средневековьем — Возрождение. Этот свободный прославленный дом был основан Франциском I. В центре фасада — статуя Клода Бернара в сюртуке; гигантский бюст поэта Ронсара. Поднимемся по бульвару Сен-Мишель. Вот Пантеон… И еще раз вы мне процитируете Гюго:

«Так ради мертвецов открыто и радушно

Подъемлет Пантеон в туманности воздушной

Колонны стройные…»

Пантеон красив своей массивной симметрией. До него на этом месте было аббатство, построенное во имя святой Женевьевы, покровительницы и защитницы Парижа; квадратная колокольня (она схожа с башней Сен-Жак) все еще существует позади желтого фасада лицея Генриха IV, священного для меня места — в нем преподавал философию мой учитель Ален. Надеюсь, вы знаете сочинения Алена. Если нет, мы войдем в первый попавшийся книжный магазин, и я вам их подарю. Это «Суждения о счастье», «Любовные похождения», «Теория искусств», «Боги».

Пантеон был построен Людовиком XV и в то время назывался церковью Сент-Женевьев. Архитектор Суффло часто бывал в Риме, вот почему он и создал такой гигантский собор. Нужно войти в него, чтобы почувствовать его величие. Здание было закончено во времена Революции. В момент смерти Мирабо Национальное собрание решило отвести этот храм для его могилы и впредь хоронить здесь всех великих людей. И в самом деле Пантеон — это собрание великих. Но встречаются и люди малоизвестные, так как в каждую эпоху политические страсти оказывают свое влияние. В этом склепе захоронены Вольтер и Руссо, так же тесно соединенные после смерти, как глубоко разъединенные при жизни;

разумеется, Виктор Гюго; химик Марселен Бертло, некоронованный король своего времени, лишивший себя жизни, дабы не пережить жену, похороненную с ним рядом; Эмиль Золя — за его мужественную позицию во время дела Дрейфуса; и Жан Жорес, чей могучий голос, провозглашавший мир во всем мире, мне довелось слышать.

Спускаясь по древней узкой, извилистой улице де ла Монтань Сент-Женевьев, мы подходим к Эколь политекник, куда главный вход ведет, как и подобает, с улицы Декарта. В Эколь политекник царит картезианский метод; здесь Франция превращает математиков в правительственных чиновников. Результаты не так уж плохи, говорят французы, весьма склонные к самокритике. И действительно, во Франции правят страной не хуже, чем в соседних странах, а в административном отношении, пожалуй, даже лучше. Было бы заблуждением считать, что картезианский метод и дополняющий его экспериментальный метод могут быть врагами тонкого ума и действия. Декарт создал современную математику; он был солдат по профессии и великий прозаик, но в своем роде мистик — глашатай божественной воли. И то, что в этом квартале Декарт сосед Клода Бернара и святой Женевьевы, — неплохой символ. О, как Франция сложна!

В последнее время в вашей стране вам много говорили о Сен-Жермен-де-Пре. Некогда он считался кварталом церкви и издательств, но начиная с войны 1939 года стал равным по значению Монмартру и Монпарнасу. В 1947 году, путешествуя по двум Америкам, я был поражен количеством вопросов, задаваемых мне журналистами о «Кафе де Флор», о кафе «Дё Маго», об отеле де ла Луизиан. Был ли знаменит Сен-Жермен-де-Пре в глазах многих молодых людей как место увеселения? Не совсем так. Конечно, в квартале были кабаре, ночные кафе, такие, как знаменитая «Роз руж», где слушали четырех братьев Жак, остроумие которых столь же тонко, сколь и смешно, и которые вовсе не братья; были такие погребки, как «Табу». Но для расспрашивающих меня иностранцев Сен-Жермен-де-Пре был прежде всего выразителем душевного состояния и той философии, которая является частью экзистенциализма.

Что знали мои собеседники о доктрине экзистенциализма? Почти ничего. Их сильно смутил вопрос: почему, когда речь идет о человеке, размышляющем о самом себе, сущность предшествует существованию? Из произведений Сартра они знали только «При закрытых дверях», «Грязные руки» и «Почтительную проститутку». Но когда речь шла о любимых кабачках Сартра и Симоны де Бовуар, эрудиция моих собеседников была неистощима. Они знали, что сюрреалисты предпочитают «Дё Маго»; экзистенциалисты — «Кафе де Флор», а пивную Липп, которую некогда посещали Фарг и Сент-Экс, иногда посещал Андре Жид. Эти священные места были для молодых людей Гарварда или Иела, Сан-Марко или Меделлен тем, чем для молодых греков Среднего Востока были Лицей или Академия во времена наивысшей славы Греции. Америка, с ее строгими нравами, всегда мечтала найти в Париже какой-то налет вольной фантазии, пусть даже слегка безумной. Монмартр, а затем Монпарнас отвечали этому стремлению. Сен-Жермен-де-Пре их продолжает.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.