Да, это была удивительная игра!

Да, это была удивительная игра!

Театр «Русская антреприза» имени Андрея Миронова (Санкт-Петербург) под руководством Рудольфа Фурманова с 11 по 20 февраля показал одиннадцать спектаклей на сцене Театра имени Станиславского и совершенно покорил московскую публику.

Бедные петербургские актеры, дико талантливые, умные, нервные, не обласканные, не обогретые в суровом родном городе, где человеконенавистничество – это норма жизни, чуть не плакали, увидев, как все-таки Москва умеет и любит любить. Ведь в Питере нет телевидения, нет передач об искусстве, никакой славы не светит никому, о деньгах я вообще помолчу…

А тут – зал замирал, почуяв крупную, большую актерскую игру. Кричал «браво», не отпуская артистов. Многие были удивлены и потрясены уровнем неизвестного им театра – люди спрашивали, а почему о нем так мало пишут и говорят?

А потому, что картина театральной жизни Москвы, Петербурга и России в целом – злонамеренно искажена в СМИ. Перехваленные театры и спектакли, которые завалены наградами и показаны по каналу «Культура» – на восемьдесят процентов дурная самодеятельность, мертвечина или дегенерация. Всё настоящее, ценное, живое пробивается с огромным трудом.

Я лично все спектакли нынешнего зацелованного критиками Александринского театра или Театра Вахтангова отдам за один только выход на сцену актера Сергея Русскина (в «Русской антрепризе» он играет Иудушку Головлева в «Господах Г…» по Щедрину, Штольца в «Обломове» и несколько персонажей в «Мертвых душах»). Это настоящий, большой русский актер масштаба, может быть, Николая Гриценко, на которого отчасти похож. Огромная психологическая глубина при острейшем внешнем рисунке, пиршество интонаций, самобытность, парадоксальное, злое очарование – Русскин мог бы украсить любую академическую сцену. Лично видела, как приятно изумленный Эдвард Радзинский после «Головлевых» жал ему руку.

А Русскин, как и все остальные фурмановские молодцы, выходит на крошечную сцену «Русской антрепризы», которая в Петербурге чуть больше стенного шкафа. И это пространство – все, что нам, любителям обыкновенного, классического русского психологического театра, осталось. Ютимся в щелях и подвалах!

А Сергей Кузнецов? Появился на пять минут в «Днях нашей жизни» Леонида Андреева в роли немца-врача, тайного сладострастника. И создал прелестный этюд о том, что глупый и одинокий мерзавец может быть и отвратительным, и трогательным одновременно. Он же, Кузнецов, веселит публику в роли профессора в «Плодах просвещения» Толстого без всякой карикатуры, ведь это захватывающе интересно – понять и представить публике психологию безнадежного дурака, к тому же ученого.

И так в каждом спектакле – сплошное наслаждение от актерской игры. Вспоминаешь то бешеные, безумные глаза Сергея Дьячкова – благородный преступник, генерал Хлудов (спектакль по «Бегу» Булгакова), то несчастного, простодушного Евгения Баранова – Кисельникова (герой «Пучины» Островского). То блистательного во всех ролях Сергея Барковского, с его особенной темой упрямого противостояния души враждебному миру. Гомерически смешного и трепетного Аркадия Коваля (третий мужик в «Плодах просвещения»). Нежного, душераздирающего Александра Чевычелова («Обломов»)…

Хороши и женщины – Нелли Попова, Мария Лаврова, Полина Толстун, Наталья Парашкина. Хороша, я бы так сформулировала, общая атмосфера полной осмысленности происходящего. Ведь режиссеры спектаклей «Русской антрепризы» – Влад Фурман и Юрий Цуркану – хоть и ученики самого Товстоногова, но вовсе не замшелые какие-то архаисты. Они знают толк в сценической форме, разрабатывают и пластику спектакля, и его звучание. Могут и пофокусничать, и пошалить – пожалуйста. Но главное в театре, который носит имя, наверное, самого чудесного артиста второй половины ХХ века, Андрея Миронова, – это актеры. Такой закон.

Этот закон утвержден душой, влюбленной в актерское искусство – душой Рудольфа Фурманова.

О сила мечты! Как далеко может завести страстную душу деятельная любовь! Вообразите: Фурманов, контуженный в блокаду, без дикции, без координации, без надежд на театральное образование, простой советский инженер, начинает с 1958 года организовывать актерам гастроли. Подыгрывает им в поездках по необъятной родине. Честно платит. Хорошо улаживает дела. Завязывает дружеские отношения с Симоновым и Лебедевым, Смоктуновским и Яковлевым, да что там! Практически со всеми большими актерами конца прошлого века.

И он счастлив, подыгрывая им, питаясь их лучами, живя хотя бы с краешку их «земляничной поляны».

И вдруг счастье обрывается.

Любимые – уходят. И вместе с ними уходит великий театр.

А как жить дальше?

И Фурманов делает решительный шаг: если больше нет того, что он так страстно любил, придется заняться практической магией. Он пробует воскресить то, что дорого сердцу! Он строит свой театр, где принимается шаманить и колдовать: увешивает все стены портретами любимых актеров, берет в репертуар пьесы, которые видел в юности, заманивает к себе талантливых людей. Если вы когда-нибудь видели бледного человека в очках, небольшого роста, который начинает волноваться и кричать, как раненый олень, как только речь заходит о театре, – это он и есть, «сумасшедший антрепренер», «Рудик», «Рубздилка» – как ласково именовал его Миронов. Этот театр – его дитя, его сон золотой, его великая иллюзия, его голубая мечта. О своем театре Фурманов думает двадцать четыре часа в сутки.

У него контрактная система (артисты заключают контракт на спектакль и получают за выход), так что бунтов, как в стационарном театре, не предвидится: хозяин определяет все один. Цепким хищным глазом высматривает себе актеров, ходя по другим театрам. Декорации в «Русской антрепризе», конечно, не богаты (приходится считать деньги – не бешеные совсем), но изобретательны весьма: и О. Молчанов, и В. Фирер (основные художники театра) умеют максимально разнообразить коробочку сцены. Всегда есть то, что можно назвать «пространственным решением», – а что костюмы не пышут богатством, так оно, может, и к лучшему. Не отвлекает от игры…

Сегодня Фурманов выходит на сцену в моноспектакле «Ах, какая это была удивительная игра!» и устраивает почти что спиритический сеанс, вызывая ушедших актеров (он живой – общается с ними, оставшимися на пленке). И это вовсе не слезливая сентиментальность. Наши великие актеры отнюдь не были пушистыми лапочками (как не является пушистой лапочкой и сам Рудольф Фурманов).

Но они, великие-то, были сокрушительно ярки, полнокровны, победны. Свидетельствовали и о могучей природе, и о работе над собой. С ними было каждую минуту интересно.

Потому что Россия – это, прежде всего, интересно.

И русский театр – это интересно.

Ни на что не похоже. Представьте себе: от актера в России требуют, чтобы он переживал вместе с персонажем!! Никогда, ни в одной театральной системе этого не было.

А эти русские – добились. Переживают сами и заставляют публику!

Люди пришли отдохнуть, а им душу рвут всякими историями: как студент, чистый мальчик, полюбил девочку, а она оказалась проституткой («Дни нашей жизни»). Как в одном семействе завелся сынок вообще без души, и в эту черную дыру всех родственников затянуло, а он-то думал, что он ангел («Господа Г…»). Как жил-был парень, добрый, но слабый, не смог сопротивляться житейскому болоту и жизнь свою угробил («Пучина»)… Правда, и посмеяться можно, но тоже как-то на очень уж высоком уровне – скажем, вместе с Львом Толстым («Плоды просвещения») над бездельниками, толкующими о «мистике», когда земля родная пропадает…

И ни капли скуки, ни грана занудства. Легкие, заразительные спектакли.

Радость и наслаждение. (И не стоит «Русской антрепризе» досадовать, что нет у нее каких-нибудь там золотых масок и хрустальных башмачков. Грустно, но факт: в фазе подъема не бывает наград. Награды обычно начинаются, когда с творчеством уже большие проблемы.)

Резюме гастролей «Антрепризы» в Москве: да, у нас были великие актеры, но, честное слово, и сейчас есть на что приятно посмотреть.

Добро пожаловать в уголки, не затронутые дегенерацией!

2011