Насколько мы были неблагополучны?

Насколько мы были неблагополучны?

Вся криминальная статистика в СССР оставалась прочно засекреченной. Никто, кроме допущенных и дававших подписки, не знал, сколько совершается в стране преступлений, самоубийств, сколько в СССР сумасшедших.

Сегодня и в литературных источниках, и в Интернете можно найти весьма различные цифры. Пишут, что только за десятилетие с 1973 по 1983 год «общее число ежегодно совершаемых преступлений увеличилось почти вдвое, в том числе тяжких насильственных преступлений против личности — на 58 %, разбоев и грабежей — в два раза, квартирных краж и взяточничества — в три раза».

Может быть и так, но интересно было бы сравнить эту статистику с аналогичной статистикой других стран.

Специально такой работы я не проделывал, но кое-какой материал есть: «После смерти Сталина преступность какое-то время продолжала снижаться, но с 1960-х гг. эта тенденция сменилась на противоположную, и эта тенденция соответствовала общемировой динамике преступности. Послесталинский рост преступности в СССР частично объясним увеличением степени личной свободы граждан, ростом экономики, а значит, потенциальных доходов от преступной деятельности».

И: «даже после ухудшения положения дел при Горбачеве уровень преступности в России и других странах СНГ накануне перехода к рынку не слишком отличался от западноевропейских стран и был гораздо ниже, чем, например, в США и многих латиноамериканских странах».[134]

В целом СССР оставался страной очень спокойной. О тяжелых преступлениях-то писали — о разбойных нападениях в Ростове-на-Дону в 1973 году, например. Могли и не писать ничего — например, о «деле Перцовича» в Красноярске в начале 1980-х. Или о похищениях и убийствах детей в Киеве конца 1960-х. Но слухи ходили всегда… Потому что серьезных преступлений совершалось мало, к ним было приковано острое внимание людей.

Но вот такой вопрос: в наше время многие ли позволят своему 10—12-летнему ребенку гулять по нескольку часов без присмотра? Можно сказать, конечно, что родители постоянно были заняты, дети бегали без присмотра с ключом от квартиры на шее, и это было одним из преступлений власти. Но ведь получается, особой опасности для ребенка все-таки не было.

Я сам гулял по 3–4 часа в 11–12 лет и не подвергался практически никакой опасности. А вот своих детей — не отпускал.

Разумеется, СССР был государством очень разным в разных частях. В 1987 году мы с моим другом после активного употребления спиртного пошли на поиски приключений. Причем «дать по морде» или «получить» было для нас одинаково интересно! Мы искали приключений часа два… и не нашли. Дело было в Ленинграде, в любом городе Сибири мы, скорее всего, «нашли бы» приключений на свои пятые точки. Но, как видно, даже большие города в СССР были очень безопасными местами, хотя и не все, и не везде.

Дедовщина в армии? Она особенно расцвела, когда в конце 1960-х в армию стали призывать лиц с криминальным прошлым. Это было уже намного опаснее, возникала реальная угроза жизни и здоровью парней. Но, по разным данным, от 30 до 40 % парней в армии не служили по разным причинам.

Было в СССР и бродяжничество. Официальное название им было БОМЖи — то есть «без определенного места жительства». В народе же чаще всего бродяг называли иностранным словом «бич» — слово, сокращенное от «бичкомер». Так англосаксы называют моряка, который не торопится уйти в море и долго торчит на берегу, пропивая заработанное в прошлом рейсе. В СССР развлекались, «расшифровывая» слово как аббревиатуру: «Бывший интеллигентный человек» или «Безнадежно испорченный человек».

Общее число «бичей» назвать трудно, но в 1989 году зарегистрировано их было 168,6 тысячи. Среди этих лиц 48,2 тыс., или 28,6 %, молодежи в возрасте 18–29 лет (88-й год — 81,9 тыс.). Каждый пятый из них ранее совершил преступление.[135]

Много это или мало? В США в том же 1989 году насчитали 5 млн бродяг постоянных и временных. У нас тут так же, как с пьянством: непривычное и нетипичное вызывает интерес общества, даже неопасная проблема кажется крайне тяжелой.

Да и были бичи очень разными… Был привокзальный планктон… В книге «Орден костяного человечка» я его описал, и достаточно близко к реальности, выдумывать просто не было необходимости.

«Пять часов предстояло Володе проторчать на вокзале в Красноярске — поезд на Абакан отходил только в восемь часов вечера. Вид его опять не вызывал доверия у милиционеров, и они провожали Володю нехорошими, какими-то уж очень профессиональными взглядами.

Володя присел на каменной ступеньке подъема на виадук, сделал еще один глоток, и к нему тут же подсел кто-то благоухающий так, что Володя чуть не отодвинулся. Что говорит сосед, он тоже как-то не очень понял. Хорошо, что дожди все пролились еще западнее Омска, и было здесь тепло и очень сухо.

— Па-апрашу документики!

Три мальчика в форме, стальные взгляды из-под фуражек, служебное рвение на лицах. Но интеллектуал — он и после недельного запоя интеллектуал, и речь его, обращенная к властям, будет убедительна и логична.

— Пожалуйста… А что случилось?

— Проверка паспортного режима… Па-апрашу!

— Вот…

Володя протянул парню в форме удостоверение сотрудника Института археологии, командировочное и с интересом наблюдал, как у него меняется выражение лица. Сосед Володи по ступеньке пытался эдак бочком свалить куда-то в сторону, его попытки пресекли другие люди в форме.

— Что, тоже археолог?

— Наверное, он из другого отдела: мы не знакомы.

Какое-то время милиционер внимательно разглядывал

Володю и, наконец, попросил паспорт. Володя пожал плечами, дал ему паспорт с пропиской в Санкт-Петербурге. В паспорте был и билет.

— А! Так вы от нас скоро убываете?

— Ну да… Я профессор Петербургского университета, нахожусь в командировке, еду на раскопки.

— Вы и правда профессор?

— Могу дать и это удостоверение.

— Не надо. Что же вы с такой шушерой общаетесь?

— Да я с кем угодно могу… Хотите?

Володя протянул парню недопитую бутылку. Милиционер опять долго изучал Володю.

— Пройдите в зал ожидания!

— Там душно…

— Тогда сядьте вон там и не отсвечивайте!

Володя перебрался на перрон, где стояли какие-то сомнительного вида скамейки. Одна из них была в тени, и он допил все из бутылки и попытался дописать стихи.

Почти сразу опять замелькали какие-то ароматные личности, стали влезать в разговор:

— Эй, ты Федю Косого знаешь?

— Чужой, тебе торба нужна? Совсем новая.

А одна личность с ободранной мордой пыталась даже подчинить себе Володю:

— Ты, новенький… А ну давай звездуй за водкой, живо!

Володя не ответил и, кажется, правильно сделал — от него постепенно отвяли. Хуже другое — его опять клонило в сон, а спать Володя побоялся: он совсем не был уверен, что, проснувшись, найдет свой рюкзак на прежнем месте.

Вдруг шелупонь разбежалась. Володя это понял, потому что вокруг стало как-то свободнее, и ветер вместо привычного уже смрада принес совсем другие, вполне симпатичные запахи — нагретых земли и металла, свежей листвы, городской пыли, мазута, угольного дымка. Опять тот же милиционер.

— Вы что, для них медом намазаны?!

— Ну и при чем я тут, секи, начальник?! Они сами ко мне зачем-то лезут.

— Сами виноваты… Ведете себя, как бич, они и лезут.

— Я скоро уеду, начальник…

— Ага! А это что?!

На скамейке после бегущих осталась какая-то бутылка; на самом донце бутылки плескались остатки жидкости такого свекольно-химического, нездорового цвета.

— Они что, вас угощают?!

— Чужое шьешь, начальник. Я сам себе спиртное покупаю, я человек обеспеченный.

— Гм… И насколько обеспеченный?

— Хотите, вам взятку дам?

— Пошел вон!

— С удовольствием…

Судя по выражению лица, милиционер дорого заплатил бы за маленькое счастье — треснуть Володю по башке. Если бы не документы — точно треснул бы. Володя решил его больше не раздражать и свалил на другой угол вокзала. Хорошо, поезд подавали уже скоро».[136]

Другой случай… Однажды, после пьянки в Институте археологии, мы сдавали бутылки. Перед нами стояли два натуральных бича — оборванные, дикие, небритые. И вот один бич говорит другому:

— Вот когда перечитывал Тургенева, обратил внимание-

Очередь была длинная, пока стояли — познакомились. Один — кандидат химических наук. Другой — доктор физико-математических. Ушли из семей. Бросили престижную работу. Один стал дворником, получил комнатку. В этой комнатке живут вдвоем, читают книжки…

Как видно, встречались и такие.

Если всерьез говорить о неблагополучии в СССР, только один показатель заставляет бить в колокола: это непрерывный рост числа самоубийств — с 17,1 на 100 000 населения в 1965-м до 29,7 в 1984 году.[137] СССР и современная Россия — страны с очень высоким количеством самоубийств, чуть ли не первые в мире.

Самоубийства — очень серьезный признак личного неблагополучия. Вероятно, это было вызвано трудностями в самореализации, невозможностью заработать на жилье, решить какие-то личные проблемы. И инфантильностью. «Я такой несчастный, бедный, неприкаянный, да еще жена от меня ушла! Пусть чувствует, стерва…»

Вообще же общество в СССР было очень, очень неоднородным! Существовали национальные и общественные группы, где самоубийц практически не было.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.