Как в СССР ухитрялись улучшить литературу путем цензуры

Как в СССР ухитрялись улучшить литературу путем цензуры

Дико звучит, но цензура и сверхтщательная работа с рукописями очень помогала издавать хорошие книги. Во-первых, у каждого, даже самого замечательного автора выходило не все. И как-то так всегда получалось, что выходило-то самое лучшее. Скажем, у Ивана Ефремова есть, по крайней мере, пять неопубликованных произведений.

Все, что вышло у В. Шефнера в 1990 году, заметно слабее его рассказов и повестей, опубликованных в 1960–1970 годах.

То же самое при переводах. Самые сильные произведения и Д. Лондона, и Конан Дойла и Р. Киплинга были давно переведены. Когда стало «можно все» и перевели «все» — бедность этого «всего» на фоне давно известного сделалась очевидна.

Во-вторых, работа над рукописью заставляла «вылизывать» текст по многу раз. А необходимость убрать из него прямую полемику с властями и все «сомнительные» места делала его более емким, кратким и интересным. Эта книга — не литературоведческое исследование, но я берусь показать это на примере текстов и Стругацких, и Вадима Шефнера… На всех, которые стали известны.

При переводах — то же самое. Сравните «Маугли» — фактически самостоятельную сказку для детей, изданную еще в 1950-е, и «полный Маугли», чуть ли не подстрочный перевод Киплинга, осуществленный в 1990-е. В первом переводе изменили много чего, включая пол пантеры Багиры. Вообще-то «Багира» на хинди — это «воин» (так же как шер-хан — это тигр, а хатхи — слон). Багира у Киплинга был самцом и сделался самкой исключительно в русском переводе. Несмотря на все эти вольности, получилась поэтичная сказка для детей. А у Киплинга тот же «Весенний бег» — я бы сказал, не совсем детская глава… Что-то все звери в этой главе активно занимаются любовью: писал-то Киплинг не для детей, а для взрослых. А в «детском» варианте все стерильно, но притом очень романтично.

Так же точно своего Айболита Корней Чуковский «сделал» с персонажа книги Хью Лофтинга доктора Джона Дулиттла, который лечил зверей. В 1992 году книгу X. Лофтинга издали в России, «уличив» К. Чуковского в плагиате. Чуковский тоже не просто перевел книгу и выдал за свою… Нет! Он все в ней переиначил, переделал и тоже изменил пол некоторых персонажей. Филина он превратил в сову Бумбу, утку Дад-даб «обозвал» Кикой… Вставил он и много эпизодов, которых у Лофтинга не было… В общем, ужас… Мало того, что спер, так еще и переиначил все по-своему! Он даже предупредил на первой же странице, что его книжка сделана «по Гью Лофтингу». Но ведь книги Чуковского явно лучше историй Лофтинга! Переделал или нет — все равно лучше…

Так же и Алексей Толстой нахально «списал» своего Буратино с итальянского Пиноккио… И тоже честно предупреждал, что «просто» пересказывает чужую сказку. Только он пересказал ее лучше, чем написал автор. Не верите — сравнивайте.

Тот же вывод приходится сделать при сравнении великолепного «Волшебника Изумрудного города» A.M. Волкова с множеством продолжений и «Волшебника из страны Оз» американца Лаймена Фрэнка Баума.

Добавлю еще, что почти забытые в западном мире, в СССР жили «Маленький оборвыш» Гринвуда и рассказы О.Генри, книги Войнич и «Без семьи» Мало. С Мало, кстати, обычная история — переведен и был широко известен его шедевр: «Без семьи». А остальные книги этого плодовитого писателя намного слабее. Так же как широко известна была книга Жозефа Анри Рони-старшего «Борьба за огонь»… Переведенный позже «Вамирэх» уже намного слабее. Остальные не переводились, и это к лучшему. Потому что творения Рони-старшего «Юный вампир» или «Удивительное путешествие Гертона Айронкестля» просто скучны.

Так же и непереведенные творения Агаты Кристи намного хуже переведенных. Издали целое 30-томное собрание сочинений… А лучшее-то уже у нас было!

Читатель вправе не согласиться со мной, но получалось, что в «годы застоя» советский человек жил в самом интенсивном и качественном литературном «поле». Среди тщательно отобранных книг, составлявших сокровищницу мировой литературы.

Люди, собиравшиеся и обсуждавшие это в 1970-м или в 1980 году, не согласились бы со мной. Избирательность переводов, глухие слухи о «других книгах» известных писателей, которые не были изданы или переведены, будили, во-первых, глухой протест: нас чего-то лишают помимо нашего желания и воли.

Во-вторых, мы ждали, что «во всем мире» все еще лучше, чем в СССР. Мы ждали, что за рубежом среди эмигрантской литературы, среди неизданных книг советских писателей скрыты невероятные шедевры. В годы «перестройки» эти «шедевры» стали доступны. И что? Оказалось — никаких шедевров и нет. Кое-что пришло, конечно… И Оруэлл, и Замятин, и прочие «антисоветчики». Но литературной революции как-то явно не произошло.

Что еще поразительно: в «годы застоя» всерьез обсуждалось, могут ли быть в СССР неизвестные талантливые писатели и поэты? Они есть, а мы их не знаем! Это воспринималось как несправедливость, как нечто скверное. А вдруг таланту помешали «пробиться», стать известным?! А если человек проживет жизнь и так и не узнает, что талантлив?! Нас это действительно всерьез волновало. Это были вопросы, которые общество готово было решать. Говоря откровенно, не знаю, были ли неведомые миру гении в «годы застоя»… Но вот сейчас они наверняка имеются.

Получается: «годы застоя» — время активнейшего, буквально взрывообразного литературного процесса. Намного более активного, чем сейчас в Российской Федерации. И ничего с этим фактом не поделаешь, потому что факты — очень упрямая вещь.