Шестое декабря Одноактный репортаж о форуме творческой молодежи г. Москвы
Шестое декабря
Одноактный репортаж о форуме творческой молодежи г. Москвы
Действующие лица:
Владилен Иванович, литератор, 56 лет
Вениамин Полуэктович, литератор, в ожидании юбилея
Борис, издавшийся молодой литератор, 33 года
Виктор, неиздавшийся молодой литератор, 28 лет
Славик и Вовик – журналисты
«Человек у подоконника»
К-критик
Незнакомка
Геофизик (женщина)
Голоса выступающих
Место действия – кафе «Ангара», где собралась «литературная секция» форума. Действующие лица сидят за одним из длинных столов, стоящих перпендикулярно внешней стене и обращены к центру зала, откуда доносятся усиленные микрофонами ГОЛОСА. Рядом с Владиленом Ивановичем и Вениамином Полуэктовичем два свободных места.
СЛАВИК: У рокеров в «Метелице» – толпа с бубенчиками. У киношников тихо. В «театре» вяло. В «фольклоре» деловито. В «классической музыке» из пятидесяти человек двадцать – члены Союза, так что гиблое дело. Художники колготятся – наверное, к чему-то придут. У вас как?
ВОВИК: У нас даже возраст-то неясный. «Творческая молодежь», – а все, как я погляжу, пережили Лермонтова. Иные – давно.
СЛАВИК: Ну, я побегу?…
ВОВИК: Послушай хоть немного. Литераторы все-таки, основа основ.
СЛАВИК: Сейчас телевидение основа основ…
ГОЛОС 1-й: «Площадка молодняка», «лягушатник», «30-летние», – эти термины придуманы для обоснования удобной легенды о «буйных мальчиках». Пройдет, мол, перебесятся. И проходит – жизнь-то идет. Очень удобная ситуация для бюрократов. С этой позиции мы все уязвимы…
ГОЛОС 2-й: Средний возраст делегатов I Съезда писателей – 33–35 лет. На пятом люди до тридцати составляли треть делегатов. Расклад на седьмом, последнем: до тридцати – трое, до 40 – пятнадцать, 420 – в возрасте от 50 до 70 лет… Мы словно литературные мальчики и девочки. И содержать нас в таком качестве – это политика. Те, кто начинал писать в течение последних пятнадцати лет – это удушенные временем ли, бюрократией ли литераторы. Целое поколение выпало, как пьяный из троллейбуса. Во всем разуверились и позакрывались в комнатах. Работали «в стол». Выработался комплекс неполноценности. В чем-то помощь опоздала. Так давайте же 18-20-летним включим «зеленый свет»!
ГОЛОС 3-й: «Адмирал Нахимов» был давно списан. Но документы на списание оформлялись так долго, что он успел утонуть. Бюрократия убивает, и мы сталкиваемся не с государственной, а с ведомственной, убийственной структурой…
ВЕНИАМИН ПОЛУЭКТОВИЧ: Послушаешь – прямо-таки непризнанные гении. А по сути и выбрать нечего из груды исписанного. Журналы завалены рассказами-романами-стихами – аж шкафы трещат. Рецензенты неврозы зарабатывают в считанные месяцы…
ВЛАДИЛЕН ИВАНОВИЧ: Не больно-то их много, журналов-то.
В. П.: В нашу бытность еще меньше было. Только мы, написав по пять стишков или по три рассказика, в гении не лезли. Надо бы понять, что на писание десять процентов энергии потребно. Остальные девяносто – на пробивание. Это закон литературной жизни, компонент творчества, если хочешь.
В. И.: Разве ж это нормально?… Ребят можно понять. Поколение какое-то… несчастненькое, невыкрикнутое.
В. П.: Читывал. Одни натюрморты из селедочных голов.
В. И.: Да что они видели?… – то и выдавали. Откуда взяться бодрости, когда во лжи плаваешь?
В. П.: У порядочного человека в такой ситуации должно быть чувство «капитанского мостика». Он должен быть свеж и подтянут, даже сознавая, что корабль тонет, и до конца выполнять свой долг.
В. И.: Ладно тебе! Мы-то – когда еще на компромиссы пошли? А эти не хотят.
В. П.: Не могут! Слышал, как они нас-то чихвостили? «Молодые 60-х сгорели… Литература у нас плохая, никакая. Нарушено соотношение понятий литература и читатель. За исключением нескольких имен, остальные плодили духовную нищету и пассивность…» Ничего себе обвиненьица! Дети малые, ей-богу!
В. И. Знаешь текст первого, самого старого из найденных, папируса? «Времена не меняются. Дети не слушают родителей и всякий норовит написать книгу». Что же теперь делать? А если зуд. Невыносимо, когда невысказанное давит, – нам-то теперь это трудно понять. А надо бы… Надо помягче к ним…
ГОЛОС 1-й: В шестидесятых погибли многие начинания, потому что бездарности удалось натравить друг на друга людей одаренных… Я против «возрастного расизма», с чьей бы стороны он ни исходил. Представьте, Толстой говорит о Достоевском: «40-летний». Эта градация навязана нам каким-то сумасшедшим бухгалтером. Данте всегда шестнадцать. Нике Турбиной – всегда восемьдесят… Я призываю не вступать в унаследованные, навязанные конфликты – «Восток – Запад», «правые»-«левые», народное – индивидуальное, город-деревня и так далее. Сейчас литературная ситуация настолько сложна, что ее невозможно разделить надвое, не упрощая.
ГОЛОС 2-й: Московские молодые литераторы находятся словно в безвоздушном пространстве. У них нет защиты против неграмотного редактора, бюрократа и злобной молвы. Нет никакого журнала, в издательства не протолкнуться…
В. П.: Обличители… Образованные, а гулкие какие-то, незаполненные, мягко говоря.
В. И.: А знаешь, как Маяковский свою первую книжку издал? Она называлась «Я». Размножил на гектографе, сам разнес по книжным магазинам. Ведь нигде книга не проходит такой долгий путь, как у нас… Помягче надо к ним. (Обращается к Вовику.) Что же ваш товарищ ушел?
ВОВИК: Он все кафе обегает: репортаж в номер.
В. И.: А лучше б здесь посидел-послушал.
ВОВИК: Вы думаете, что-то решат?
В. И.: Всерьез затеяно, как я понимаю: комсомол…
ВОВИК:…«Общество трезвости». Вы знаете, есть у комсомола программа «Инициативы молодежи». Так там литобъединения стоят в одном ряду с секциями картинга, мотоциклетного спорта и тому подобным. По-моему, это о многом говорит… А вы думаете, «форум» – это не метафора?
В. И.: Эк как вы ничему не верите!
В. П.: Потому что это легче всего. А Гегель сказал, между прочим: «Считать последним словом мудрости сознание ничтожества всего, может быть, и есть на самом деле некая глубокая жизнь, но это – глубина пустоты». Так-то!..
В. И.: Да не забивай им голову Гегелем. Дай высказаться…
ГОЛОС 1-й: За последние годы у меня на квартире прошло около 400 литературных вечеров. Многие из присутствующих – их участники. Творчество молодых – это духовное достояние времени. Нужны постоянные места встреч: литературные клубы и кафе, где раз в неделю можно читать стихи. Газета «Досуг в Москве» или «Вечерка» печатает программу выступлений. Вечера пусть оплачиваются: негоже, когда поэт зарабатывает, работая грузчиком, и не может заработать творчеством. А малотиражные издания – 20-200 экземпляров – позволят тут же, в кафе, купить сборник понравившегося поэта, только что услышанного.
ГОЛОС 2-й: Нужен безгонорарный журнал, какие были в начале века. Тираж пусть – одна тысяча для начала. Уйдет ажиотаж: мнимо смелые, мнимо сильные обнажат свою мнимость… Вместо «Юности» трехмиллионной – десять молодежных литературных журналов тиражом по триста тысяч каждый!
В. П.: Или три миллиона по одному экземпляру… Смех и грех…
«ЧЕЛОВЕК У ПОДОКОННИКА» (Вовику): Простите, можно попросить пару листков из блокнота?… Спасибо!
В. П.: Кто это?
В. И.: А это кто? (Жестом обводит зал кафе.) Не знаю я! А что?
В. П.: Да ничего. Странный какой-то: баки, глаза насмешливые. Вон – застрочил, застрочил…
Появляются Виктор с Борисом.
ВИКТОР (к В. П.): Прошу прощения, у вас места не заняты?
В. П.: Это в каком смысле?
ВИКТОР: Нет, на ваши места никто не претендует. Стулья я имею в виду.
В. И.: Пожалуйста, пожалуйста! Очень даже приятно с молодыми не заочно, а тет-а-тет, так сказать.
БОРИС (в великолепном костюме английского сукна): Еще не разогнали утренник?
В. И.: Да почему ж вы так думаете? (Вопросительно смотрит на Вовика.)
ВИКТОР (ерничая): А мы иначе не научились еще!
В. П. (оглядывая костюм Бориса): Вас тоже, бедного, не печатают? Или как?
БОРИС: Печатают, да не радует. Годами все преет и тает, кромсается потихоньку. А выйдет – критика набрасывается на тебя, прежнего, каким ты был, когда сочинял в праведном порыве.
В. П. (убежденно): Значит, тленно!
БОРИС: Извините, вас я читывал…
ВОВИК: А я о вас пописывал…
В. П.: Польщен.
БОРИС: Зря.
ВОВИК: А меня так переписали-обстругали-отлакировали, что пришлось псевдоним придумывать.
В. И. (Виктору): А вы сюда – с конкретными предложениями?
ВИКТОР (мрачнея): Без толку… Лито бы централизовать. Даже КСП-шному автору надо в пяти местах пройти фильтры, если он собрался выступить перед аудиторией в 30–50 человек. И в каждом месте по пятой части выделяют для урны. И кто выделяет!..
В. И.: Значит, вы – поэт?…
ВИКТОР: «… зовусь я Цветик». Извините, сыну сейчас Незнайку читаю.
В. П.: Экие вы все нежные!
В. И.: Зато у нас шкура выдублена: зиму от лета уже не отличим.
БОРИС: Предлагаю все-таки послушать…
ГОЛОС 1-й: Надо выпустить сборник «Неизвестная Москва» – альманах молодых поэтов – я веду много лет поэтический клуб и могу сказать с уверенностью: это будет событие! Это неизведанный пласт современной поэзии, поверьте…
ГОЛОС 2-й: Нужна конкурсность – нет ведь никаких конкурсов! Анонимно – на существующих печатных площадях. Выезжаем сейчас на произведениях 20-30-летней давности, а новых практически нет. Масса поэтических сборников залеживается на прилавках – не пора ли ввести понятие о «дисквалификации» поэтов особо залежалых?…
ВОВИК: В письменных предложениях, знаете, есть предложения более радикальные: ввести юридическую ответственность за неиздание талантливых произведений.
В. И.: Это как?
ВОВИК: Например, не пропускает редактор рукопись – а она выходит в другом месте. И редактор штрафуется. Тогда будут бояться не издавать талантливых авторов.
В. П.: Вот это да-а!.. Ты видишь, Владилен Иванович, сколько цепкости обнаруживается? А вот я, молодые люди, общался не далее как вчера с Издателем. Так он говорит, что некоторым авторам просто лень написать о том, что рецензии на их рукописи необъективны. Лень защищать свои права, нет умения доказать свою правоту, искать аргументы для обоснования. Лень! – и все.
БОРИС: Браво, Вениамин Полуэктович! По-моему, сейчас нужно немалое мужество, чтобы рискнуть показаться ретроградом!
ВИКТОР: А я сомневаюсь, что не пишут из-за лени. Разуверились.
В. И.: Все вас бросает в крайности… Боюсь, вы все-таки унаследовали инстинкт фракционности, который громогласно порицаете…
БОРИС: Меня волнует, куда все предложения пойдут. Под сукном и так немало.
ВОВИК: Обещают обработать…
БОРИС: Обработают – своих не узнаешь… (Виктору, вдруг.) Смотри, смотри, какая бабца!.. Да вон, в том конце стола!
ВИКТОР: Около нее какой-то типчик (кивает в сторону подоконника).
ВОВИК: Он у меня бумаги просил…
БОРИС (поворачивается к центру зала, услышав голос К-критика): Сейчас нам ска-ажут!..
К-КРИТИК (многозначительно растягивая слова и заикаясь в микрофон): М-Мы собрались здесь, в центре столицы государства, с тем, чтобы высветить то наболевшее, которое терзало и продолжает терзать души российских писателей, собрались в надежде, что наш голос будет услышан… Сегодня я испытываю особое чувство… Глубины отечественной словесности… Отчетливо ощущаю, что… Многие годы ушли на то, чтобы… Та самая болевая точка, которая…
Звенит колокольчик.
БОРИС:… Слава богу – а то он бы до ночи говорил.
В. П.: Вот! Дали вам возможность говорить – а сказать толком ничего не можете! Агрессивная инфантильность… Что в том, что Лермонтова переросли? – это не кому-то минус, а вам, вам!
БОРИС: Все же лучше, согласитесь, когда язык еле ворочается с непривычки, чем от маразма.
В. П. (слегка тушуясь): Посмотрим, посмотрим…
В. И.: Должен сказать, что вы в ваших препирательствах оба хороши.
ГЕОФИЗИК (у микрофона): Я инженер-геофизик. Я удивлена: столько творческих людей собралось, а разговоры идут какие-то… мелкие. Докажите же, что вы творческие люди. стихи бы послушать, рассказы. Из Клуба самодеятельной песни здесь люди – спели бы, ей-богу!..
В. П.: Что это она?
ВОВИК: Сорок процентов пригласительных выделено комсомольским активистам района. «Против лома нет приема», как говорится.
ВИКТОР (громко): Мы к вам обязательно приедем на съезд геофизиков!
В. П. (Вовику): Слушай, глянь-ка, что там этот, у подоконника, строчит – не в службу, а в дружбу! (кивает на человека у подоконника. Вовик бочком подходит к тому и заглядывает через плечо).
ГОЛОС 1-й: А я бы вообще начал о месте, на котором мы собрались. Об Арбате. То, что в Риме было форумом, в Москве – Арбат. Его восстановили, но оказалось – фактически подменили. Люди ходят недоуменные. На площадке, издревле называемой Дурацкой, выступала Алла Пугачева. Когда? 1 апреля, в День Дурака. Это прикажете считать апофеозом возрожденного Арбата? Дрыгались, визжали от восторга. Это – творческое общение, которое планировалось? Думают создать два кафе друг против друга – «Мастер» и «Маргарита». Давайте уж тогда заделаем «Войну» и «Мир», «Преступление» и «Наказание». Восстановили «Дом с привидениями» на Собачьей площадке, а забыли, что на этом самом месте был дом, где родился – ни много ни мало – Суворов!! Воистину недовольство архитектурой Москвы превращается в политическую проблему!
ГОЛОС 2-й: Нужен журнал по отечественной истории объемом с «Вокруг света». Статистика подтверждает: фантастика не расходится – а книги по истории разлетаются мгновенно. Это о многом говорит. Сорок пять лет назад, в трудную годину, вспомнили и Суворова, и Невского, и Донского. Давайте же не дожидаться новых испытаний, иначе своим беспамятством приблизим их!
ГОЛОС 3-й: Необходим и театр русской истории, «Дебют». Два года Марк Захаров морочит голову молодым драматургам. Исторической тематики нет. Кто вырубил историю на московской сцене? Островский говорил, что в каждом театре Москвы должно идти одна-две таких пьесы, что москвичи с их богатейшей историей имеют право лицезреть своих героев… «Слову» отметили недавно 800 лет. И ни один театр не отозвался. Вы представляете себе, чтобы так поступили со своим «Словом» грузины или литовцы?! Это наш позор!
Человек у подоконника подходит к журналисту и о чем-то его спрашивает, затем отходит обратно.
В. И.: Вот это золотые слова! Это молодцы. (Обращаясь к В. П.) Что, нечем крыть?
В. П. (делает вид, что не слышит, обращаясь к журналисту): Ну что? Стихи небось?
ВОВИК: Стихи… Странный… Спросил меня, кто такой Островский… Неразборчивый почерк, все исчеркано. Только первую строчку и разобрал: «Художник-варвар кистью сонной…».
В. П. (волнуясь и стесняясь своего волнения): Странный тип!
БОРИС: Прошу обратить внимание, как бред реформаторства набирает силу.
В. П.: Цинизм у вас все же наигранный.
БОРИС: А вы послушайте…
ГОЛОС 1-й: При МОСХ есть молодежная секция. Такую же при Союзе писателей! 2–4 года проходит – уже видно, случайный человек пришел в литературу или не случайный…
ГОЛОС 2-й: Творческий совет молодых литераторов…
ГОЛОС 3-й: Центральное молодежное объединение…
ВСЕ ТРИ ОДНОВРЕМЕННО: Союз!.. Коллегию!.. На самом высоком уровне!..
ГОЛОС 1-й: Голосуем!
В. П. (громко): У нас тут что, учредительное собрание или что?
В. И. (тихо, обращаясь к В. П.): Сядь! Ты тоже не Мирабо.
В. П.: Коллективные формы борьбы за творчество остались только в Северной Корее!
В. И.: Что это ты так разгорячился!
В. И. (ни к кому не обращаясь, но тихо): Астафьев, Белов, Распутин ни у кого не просили помощи…
В. И.: Другое время было… Ну нельзя же быть таким нетерпимым!
БОРИС: А я согласен с Вениамином Полуэктовичем.
ВИКТОР: А я не согласен.
БОРИС: Измямлились…
В. И.: Думаю, образ поколения вашего сложней и трагичней, чем вы себе представляете, Борис. И это печально.
ВИКТОР: Уж это точно. Здесь же случайных людей много.
ВОВИК: Что поделаешь, все – второпях…
В. И. (Борису): Вас печатают, поэтому вы так изысканно меланхоличны.
В. П. (к В. И.): Ты хочешь, чтоб школьные сочинения на ротапринте издавались?
В. И.: Лучшие? А почему бы нет… (Наклоняется к В. П.) Ты помнишь свою «Бетонную грудь»? Когда она вышла?
В. П. (озирается): В 50-х…
В. И.: В начале 50-х. И тираж у нее был – дай боже. И я тоже, грешен, издал кое-что… Так что и иные школьные сочинения – почему бы нет?
В. П.: Ну и память у тебя… Опять он!
ЧЕЛОВЕК У ПОДОКОННИКА (подходит к Вовику): Вы меня очень обяжете, если ссудите еще пару листков.
ВОВИК (вырывая листки из блокнота): Пожалуйста… Вам совсем не интересно, что здесь происходит?
ЧЕЛОВЕК У ПОДОКОННИКА: Что вы, очень интересно… Весьма благодарен… (отходит)
ГОЛОС 1-й: Не нужны тимуровские команды по литературным интересам. Рабочую группу из серьезных критиков…
ГОЛОС 2-й: Надо найти тех, кто способен бескорыстно заняться «пробиванием» рукописей…
В. И. (разочарованно): Как они трезво рассуждали…
В. П.: Вот именно – «рассуждали»! Смысл творчества – в создании произведений. Разговоры же о творческих исканиях в печенках сидят. Поиск самодовлеет. Все ищут, все выглядят непонятными, интересными до мистицизма…
В. И.: Милый мой, и от нас с тобой кое-что зависит. Допустим, комсомол даст деньги, помещение…
В. П.: И я буду три раза в неделю по три часа кормить их сахаром, как на арене… Избави бог. И так одурел от дел.
В. И.: Ну не ты, так другие…
В. П.: Но выступить-то надо, провалиться мне на этом месте. (Проваливается. Его исчезновения никто не замечает.)
БОРИС (обращается к В. И.): По-моему, окна запотели от выпущенного пара, провалиться мне… (Проваливается. Его исчезновения никто не замечает.)
В. И. (Виктору): А где тот странный человек?
ВИКТОР: Не знаю…
ВОВИК: Он навыдергивал еще чистых салфеток, полюбезничал вот с той дамой и – ушел… Ой! Смотрите! Ей плохо!
Виктор и В. И. подбегают к незнакомке и подхватывают ее, падающую в обморок. Вовик поднимает выпавшую у нее из руки записку и читает.
ВОВИК (читает): «… Жду вас в доме Ренкевича на Собачьей площадке, у Соболевского…» Ничего себе, финал!
СЛАВИК (вбегая): У рокеров аппаратуру отключили – отпад! Архитекторы… Что с тобой?
ВОВИК: Вот это финал репортажа!!!
СЛАВИК: Да что случилось?
ВОВИК (улыбается и напевает): «Былое нельзя воротить и печалиться не о чем…».
Конец первого, но, надеюсь, не последнего акта.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.