Искусство как снятие кожуры

Искусство как снятие кожуры

Понедельник, школа искусств в городе Канн. Меня попросили объяснить, почему я ставлю доброту выше, чем ум или талант. Я объяснил, как смог, хоть и не без труда, но я знаю, что сумел все объяснить правильно. Затем я посетил мастерскую художницы Рашель Пуаньян, которая использует в качестве элементов композиции муляжи различных частей своего тела. Я ошарашенно остановился перед узкими полосками ткани, на которых сплошь, во всю длину, были наклеены муляжи одного из ее сосков (уж не знаю, правого или левого). По консистенции, похожей на резину, и по форме это удивительно напоминало щупальца спрута. Тем не менее спал я ночью довольно крепко.

Вторник, школа искусств Авиньона, «день неудач», организованный Арно Лабель-Рожу. Мне надо было говорить о сексуальных неудачах. Начиналось все почти весело, с показа короткометражных фильмов, объединенных в цикл под названием «Фильмы без свойств». Одни фильмы были забавные, другие – странноватые, а в некоторых сочеталось и то и другое (я предполагаю, что эту кассету все еще показывают в различных центрах искусств, – не пропустите). Затем я посмотрел видеофильм Жака Лизена. Он одержим своими сексуальными страданиями. Его член выглядывал из дырочки, проделанной в листе фанеры, на него была надета скользящая веревочная петля. Художник долго дергал за веревочку, рывками, как тормошат вялую марионетку. Мне было очень не по себе. В этой атмосфере распада, характерной для современного искусства, среди этих жалких потуг на самовыражение начинаешь задыхаться, начинаешь жалеть о Йозефе Бойсе с его щедро расточаемым творческим богатством. И тем не менее такое искусство отражает нашу эпоху с пугающей точностью. Я размышлял об этом весь вечер, постоянно приходя к одному и тому же выводу: мне претит современное искусство, но я сознаю, что оно является самым полным и верным отчетом о положении вещей, какой только возможен. Я представлял себе набитые мусором мешки, откуда выпадают

фильтры с кофейной гущей, яблочная кожура, вчерашнее жаркое в застывшем соусе. Я думал об искусстве как снятии кожуры, о клочьях живого мяса, приставших к очисткам.

Суббота, литературный симпозиум на севере Вандеи. Несколько «региональных писателей правого направления». (Откуда видно, что они правого направления? А вот откуда: говоря о своих корнях, они не упускают случая упомянуть прадедушку-еврея; таким образом, каждый может судить о широте их взглядов.) В остальном публика весьма разнообразна, как и повсюду. Их объединяет только то, что они читают одни и те же книги. В местности, где живут эти люди, существует бесконечное количество оттенков зеленого цвета, однако под серым, пасмурным небом вся зелень меркнет. Так что приходится иметь дело с померкшей бесконечностью. Я подумал о круговращении планет после исчезновения всякой жизни в остывающей Вселенной, где звезды гаснут одна за другой, и чуть не заплакал от сказанных кем-то слов о человеческом тепле.

В воскресенье я сел на скоростной поезд в Париж; мой отпуск закончился.