ПРОЗРЕНИЙ ДИВНЫЙ СВЕТ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПРОЗРЕНИЙ ДИВНЫЙ СВЕТ

Есть боговдохновенные поэты. К их строкам обращаешься всю жизнь: в любви, в радости, в тоске — и всякий раз находишь если не ответ на вопрос, то, по крайней мере, врачующее созвучие своему сердцу. А это и отличает подлинное искусство от бесчисленных подделок и поделок, к которым современники норовят привешивать ценники со многими нулями, превращающимися со временем просто в ноль.

К таким боговдохновенным поэтам принадлежит и Сергей Александрович Есенин. Его стихи не столько факт русской литературы, сколько фактор, определяющий и формирующий своеобычие духовного мира русского человека XX века. Если сделать фантастическое допущение и изъять Есенина из нашего культурного обихода, то лишь по одной этой причине следующие поколения людей, думающие по-русски, будут резко отличаться от своих предшественников. И подозреваю: не в лучшую сторону…

Много сказано и написано о простоте есенинской поэзии, о «моцартовском» начале в его творчестве, позволявшем как бы в обход книжного знания, «премудрости скучных строк», находить путь к людским душам. Это — миф, который в известной мере лукаво поддерживал и сам поэт, по образованию стоявший вполне «с веком наравне», но в своих поэтических озарениях намного опережавший современников.

Талант — самый короткий путь к истине. Навязывание литературных авторитетов (явление, характерное Для переломной эпохи с ее попыткой тотальной смены художественной элиты) очень задевало Есенина, видевшего в этом то, что мы сегодня называем «манипуляциями общественным сознанием». И он писал:

Я вам не кенар!

Я поэт!

И не чета каким-то там

Демьянам.

Пускай бываю иногда

я пьяным,

Зато в глазах моих

Прозрений дивный свет…

А прозрения Есенина очень беспокоили людей, которые в ту пору калифствовали над страной, ибо они, прозрения эти, были связаны с главной болью эпохи — трагедией «отчалившей Руси». Честно говоря, эту боль поэта долгие годы трактовали упрощенно, в духе «смешного дуралея», жеребенка, неспособного догнать «стальную конницу». Любили приводить признания поэта о том, что он «остался в прошлом одной ногою…». И только теперь, пережив это страшное состояние, когда не понимаешь, «куда несет нас рок событий», и только теперь, увидев страну, «вздыбленную на пики звездные», гораздо глубже осознаешь смысл исторической тоски автора «Анны Снегиной». Консерватизм — всегда от глубины. Радикализм — всегда от поверхностности. И нет на свете ничего страшнее людей, стоящих в будущем обеими ногами!

Сергея Есенина мучил не страх перед «электрической лихорадкой» преобразований, его терзала мысль, почему любой рывок России к новизне происходит за счет необратимых утрат того, что делает Россию Россией. Почему обещания поднять Отечество на небывалую высоту неизменно заканчиваются тем, что страну опускают на колени? Почему за приобщение к очередной версии прогресса необходимо расплачиваться отчими землями, целыми сословиями, миллионами загубленных жизней?! Расплачиваться выморочными судьбами, которые

…несжатой рожью

на корню

Остались догнивать и рассыпаться.

Эти строки мне часто приходят на ум, когда сегодня я вижу на улицах бесчисленных нищих стариков, честно проработавших всю жизнь и оказавшихся вдруг никому не нужными. Есенин одним из первых задался вопросом, который и сегодня мучает любого совестливого человека: почему каждый раз ценой страшных лишений нужно подгонять народ под прогресс, а не наоборот и почему всякий раз на крутых поворотах истории мы оказываемся бессильны перед Чекистовыми и Рассветовыми, для которых

Россия пустое место,

Россия лишь ветер да снег.

Не стоит, правда, впадать в другую крайность и представлять себе поэта яростным врагом революционных перемен, одно время он называл себя «самым яростным попутчиком». Колоссальные исторические сдвиги всегда завораживают, и появляется чувство: если это случилось, если в этот вихрь вовлечены миллионы, то должна быть в этом какая-то правота, обязана быть. И этой правоте можно и должно служить.

Хочу я быть певцом и

гражданином,

Чтоб каждому как

гордость и пример

Быть настоящим,

а не сводным сыном

В великих штатах СССР!

Но видел поэт и другое: стремление людей к лучшему почему-то чаще всего используется как таран для разрушения хорошего. Что это — глумливый закон истории? Или подобно тому как сам Есенин не смог спастись от своего «черного человека», так и мы не можем спастись от «черных людей», живущих в нас самих?

О мучившей и жегшей поэта любви к родному краю написано очень много. Но вспомним: о своей любви к Отечеству он настойчиво и безоглядно писал в те годы, когда многими Россия мыслилась всего лишь как огромная вязанка хвороста, приготовленная для мирового революционного костра, когда все, что составляло славу дореволюционной державы, было объявлено позорным историческим хламом, когда за отчетливый и даже безотчетный патриотизм можно было угодить в ЧК, что, собственно, и случилось с поэтами есенинского круга. Сегодня, когда многое повторяется, совершенно по-особенному воспринимаются слова, вложенные Есениным в уста одного из обитателей «Страны негодяев»:

Страна негодует на нас.

В стране еще дикие нравы.

Здесь каждый Аким и Панас

Бредит имперской славой.

Еще не изжит вопрос,

Кто ляжет в борьбе из нас.

Честолюбивый росс

Отчизны своей не продаст…

Эти «дикие нравы» через шестнадцать лет после гибели поэта спасли Отечество в войне с фашизмом, когда мировой пожар все-таки взметнулся, но совсем не тот, на который рассчитывали. Полагаю, и ныне эти же «дикие нравы» вызволят Россию из теперешней вялотекущей катастрофы. Если переводить поэзию Есенина на современный политический язык (иногда, очень редко, это стоит делать!), можно сказать: наш национальный гений никак не хотел смириться с тем, чтобы во имя «общечеловеческих ценностей» жертвовали интересами страны, ее геополитическими константами, укладом жизни, культурой. Просто в те годы под «общечеловеческими ценностями» понимались социализм и революция, а сегодня — как раз наоборот. Поэт отчетливо сознавал: общечеловеческие и национальные ценности противостоять друг другу не могут. Если они противостоят, то какая-то одна из «ценностей» фальшива… Даже в моменты оптимистического очарования, в минуты готовности «идти по выбитым следам», даже допуская счастливое завершение начатого большевиками социального эксперимента, Есенин был непреклонен в одном:

Но и тогда,

Когда на всей планете

Пройдет вражда племен,

Исчезнут ложь и грусть,

Я буду воспевать

Всем существом в поэте

Шестую часть земли

С названьем кратким «Русь».

И еще об одном трагическом парадоксе мучительно размышлял поэт: на самых крепких цепях, как правило, вычеканено красивое слово «Свобода». Вообще у Есенина, человека, пережившего развал Российской империи, уничтожение сформировавшего его жизненного уклада, были непростые взгляды на те противоречивые, порой взаимоисключающие явления общественной и духовной жизни, которые мы обыкновенно объединяем одним словом — «свобода»:

Еще закон не отвердел.

Страна шумит,

как непогода.

Хлестнула дерзко,

за предел

Нас отравившая свобода…

Нет, речь не о свободе личности на выбор пути и символа веры. Этой свободы не было с самого начала, когда штурвал взял в руки «застенчивый и милый» капитан Земли. Хотя, впрочем, и те времена, которые поэт именует «царщиной», тоже слишком уж идеализировать не стоит. Есенин ведет речь совсем об иной «свободе» — страшной свободе от нравственности, от долга перед Отечеством, замененного на партийную или мафиозную дисциплину. И он остро предчувствовал, что наследники Ленина «страну в бушующем разливе должны заковывать в бетон», ибо диктатура, даже тирания — это не козни отдельного прорвавшегося к трону властолюбца, а возмездие народу, вольно или невольно пренебрегшему своей исторической миссией.

Именно об этом горько думаешь сегодня, перечитывая многие строки Есенина. Ведь и мы с вами живем в пору «неотвердевшего закона» и «хлестнувшей за предел свободы». И все-таки Есенин не был бы для нас тем, чем он стал, если б от его поэзии, несмотря на всю ее трагичность, не исходил целительный ореол надежды и веры в торжество добра. Наверное, это самое главное в нем, этом, быть может, самом русском гении из всех гениев, рожденных на нашей земле.

…В первый раз я

от месяца греюсь,

В первый раз от прохлады согрет,

И опять я живу и надеюсь

На любовь, которой уж нет.

Это сделала наша равнинность,

Посоленная белью песка,

И измятая чья-то невинность,

И кому-то родная тоска.

Потому и навеки не скрою,

Что любить не отдельно, не врозь —

Нам одною любовью с тобою

Эту родину привелось.

«Российская газета», октябрь 1995 г.