Последняя надежда Гитлера

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Последняя надежда Гитлера

Весной 1943 г. немцы сообщили миру, что они отрыли под Смоленском в Катыни захоронения польских офицеров войны 1939 г. и «установили», что эти офицеры убиты советскими евреями. Именно евреями. С того времени и по сей день Катынское дело никогда не было предметом уголовного или исторического расследования, оно всегда было акцией пропагандистской войны. В 1943 г. это было понятно всем, да немцы и не скрывали, что это удар их пропаганды по союзникам. И в этот момент правительство Сикорского вновь предает союзников и смыкается с гитлеровцами в этой пропагандистской кампании. А для немцев это была необычайно ценная услуга Сикорского. Чтобы пояснить ее ценность, придется сделать ряд пространных отступлений в историю того времени.

До конца 1942 г. союзники (Красная Армия и британцы) дрались отчаянно, но надежды на победу им заменяло упорство.

И до этого же времени у немцев не было никаких сомнений в их победе. Первый звонок для немцев прозвенел в начале 1943 г. под Сталинградом. И дело было не в том, что немцы потеряли в окружении 300 тысяч человек. Немцы – это не американцы, их потерями не смутишь. Дело было в другом.

Основная тактическая идея немцев той войны заключалась в уничтожении противника огнем оружия, т. е. издалека. Они свою пехоту даже штыковому бою не учили. Соответственно, немцы продумали все оружие, оснащение и обучение своих войск под эту тактику. Но эта тактика давала блестящие результаты только в поле – тогда, когда противника можно увидеть издалека. Когда расстояние между противниками уменьшалось до удара штыком, советский солдат начинал превосходить немецкого, и не столько за счет штыка, сколько за счет достаточно порочной идеи советской армии, что точку в атаке ставит сближение с противником вплотную. И хотя Красная Армия до осени 1942 г. практически только и делала, что отступала, но в случаях, когда немцы по каким-либо обстоятельствам не могли достать наших солдат огнем и вынуждены были сближаться, советские солдаты получали преимущества и били немцев очень эффективно: в лесу, в городах, на сильно пересеченной местности. Смешно говорить, но советская кавалерия наносила исключительно эффективные сабельные удары, если немцы не успевали сосредоточить по атакующей лаве огонь. По этой, кстати, причине немцы отказались брать Ленинград, поскольку заведомо знали, что потеряют при штурме очень много.

Поле, простор нужны были немцам и для внедрения в боях главной оперативной идеи. Главная сила немцев – сухопутные войска – включала в себя пехоту просто и очень сильно вооруженную и защищенную пехоту – танковые войска. Их задача – проломить оборону, впустить в прорыв обычную пехоту, а самим броситься уничтожать противника в преследовании, бить его тылы, захватывать неготовые к обороне опорные пункты и стремиться окружить врага. А входящая в прорыв простая пехота занимала оборону по внешнему и внутреннему кольцу окружения, предоставляя противнику себя атаковать и нести в этих атаках тяжелые потери. Но противник мог создать в данном месте такую оборону, что и танковые войска без огромных потерь не могли бы ее прорвать. Тогда немцы, используя подвижность танковых дивизий, отскакивали, искали другое место, более слабое, и снова били. Но для этого опять-таки нужен был простор. Если наступление идет по ущелью в горах, то в какое место отскочишь, куда еще ударишь?

То есть немцы были исключительно сильны в поле и были уверены, что в поле им нет и не будет равных.

После тяжелого и неожиданного для Генштаба РККА поражения советских войск под Харьковом в мае 1942 г. Сталин воспользовался ситуацией и стал заманивать немцев к Волге и предгорьям Кавказского хребта на заранее подготовленную там оборону. Немцы чрезвычайно растянули свой фронт, подвесив все южное крыло на единственную нитку снабжения через единственный мост через Днепр в Днепропетровске. А в результате они уперлись в развалины Сталинграда, тянущиеся на 70 км вдоль Волги, и в перевалы Кавказских гор. Их коронную тактику негде было применить, их оружие (главным образом артиллерия) потеряло эффективность, они вынуждены были сближаться с советскими солдатами и несли большие потери, понимая, что это «не их война». (Точно так же и фельдмаршал Роммель в Африке одерживал блестящие победы над британцами, пока те не отступили в теснину Аль-Аламейна, в которой Роммель уже не способен был применить ни немецкую тактику, ни немецкое оперативное искусство. Где немцы должны были не уничтожать англичан издалека, а бросаться на них. А англичане, кстати, тоже гордятся стойкостью своих войск в штыковой атаке.)

Но вот в ноябре 1942 г. советские войска вышли из укреплений своей обороны в чистое поле и окружили под Сталинградом 6-ю армию немцев. Немцам показалось, что это подарок судьбы – советские войска оказались в чистом поле. И немцы (Гитлер и фельдмаршал Манштейн) разрабатывают операцию «Зимняя гроза», согласно которой совместными ударами танковой армии Гота с юга, группы Голидта с запада, 6-й армии на Калач и вспомогательного удара с Нижнечирской на Калач немецкие войска должны были окружить и уничтожить все войска Красной Армии в этом районе. И вот это у немцев не получилось. В боях в чистом поле Красная Армия и маневрировала соответственно, и ее артиллеристы перестали уступать немецким, и авиация превосходство немцев в воздухе пресекла. И не потеря 6-й армии, а вот этот факт потери превосходства в боях в поле и стал для немцев первым тревожным звонком. Надежды выиграть войну немцы не теряли, но для них пришло время и подумать, как отстоять то, что они завоевали в Европе.

А для этого необходимо было сплотить Европу против СССР. Надо сказать, что и до этого Европа в стороне не стояла, достаточно посмотреть на национальность тех пленных, которых взяла Красная Армия в ходе Второй мировой войны.

Национальный состав военнопленных в СССР в период с 22.06.1941 г. по 2.09.1945 г.[274]

За годы войны только в составе вермахта и войск СС воевало 1800 тыс. граждан из всех стран Европы[275], и это не считая войск официальных союзников Германии.

Но для сплочения Европы в этот монолит угроз было мало – опасно угрозами загонять человека в армию и там давать ему оружие. Для сплочения Европы нужна была идея: сплочение Европы было задачей пропаганды, а не гестапо.

О том, что пропаганда это сильнейший род войск, первыми догадались британцы, по крайней мере Гитлер в «Майн кампф» по использованию пропаганды в Первой мировой им отдает пальму первенства в этом вопросе: «Английская пропаганда прекрасно поняла примитивность чувствования широкой массы. Блестящим свидетельством этого служит английская пропаганда по поводу «немецких ужасов». Этим путем англичане просто гениально создавали предпосылку для стойкости их войск на фронтах даже в моменты самых тяжких английских поражений. Столь же превосходных для себя результатов достигали англичане своей неустанной пропагандой той мысли, что одни немцы являются виновниками войны. Чтобы этой наглой лжи поверили, необходимо было ее пропагандировать именно самым односторонним, грубым, настойчивым образом. Только так можно было воздействовать на чувство широких масс народа, и только так англичане могли добиться того, что в эту ложь поверили.

Насколько действенной оказалась эта пропаганда, видно из того, что мнение это не только целых четыре года удержалось в лагере противника, но и проникло в среду нашего собственного народа.

…В Англии пропаганда считалась орудием первого ранга. Между тем у нас, в Германии, пропаганда стала занятием для безработных политиков и для всех тех рыцарей печального образа, которые искали теплых местечек в тылу.

Вот чем объясняется тот факт, что и результаты нашей военной пропаганды равнялись нулю».[276]

Гитлер, на нашу беду, исправил эту ошибку кайзеровской Германии и сделал пропаганду оружием «первого ранга». Английский историк Д. Фуллер отдает Гитлеру должное: «Его тактика основывалась на использовании пропагандистского наступления и последующего молниеносного удара. Гитлер пересмотрел теорию Дуэ с точки зрения последовательности действий: нужно подорвать моральное состояние мирного населения противника до, а не после начала военных действий, не физически, а интеллектуально. Гитлер говорил: «Что такое война, как не использование хитрости, обмана, заблуждений, ударов и неожиданностей?.. Есть более глубокая стратегия, – война интеллектуальным оружием… Зачем мне деморализовать его [противника] военными средствами, когда я могу достичь того же самого лучше и дешевле другими путями».[277]

Но, повторяю, понимание важности пропаганды как рода войск у гитлеровцев было, теперь осталось найти идею, которую надо было пропагандой вложить в головы европейцев и этим сплотить их вокруг Германии. Для немцев такая идея была жизненно необходима, тем более что выбор у них был очень ограничен.

Союзникам было проще. Их главная пропагандистская идея – освобождение Европы от немцев. Теперь бери и обосновывай ее зверствами немцев, смертью европейцев в войне, ухудшением их материального состояния и т. д. Вид командующего тобой чужеземца никому радости не доставляет, поэтому основная пропагандистская идея союзников была идеальной.

А вот теперь давайте встанем на место немцев. Что они могли предложить Европе?

Идеи национал-социализма были расистскими и предназначались только для германских арийцев, а большая часть Европы не имела чести входить в этот узкий круг избранных.

Попробовать сплотить Европу страхом перед Коммунистическим интернационалом? Мысль интересная, но время ушло. Ведь Сталин заставил Гитлера два года громить противников Коминтерна – капиталистические страны, – и Гитлер в этом деле здорово преуспел – всю Европу погромил. Поди теперь докажи, что Германия боролась с Коминтерном таким оригинальным способом. Кроме того, страх перед коммунистами непросто привить основной массе населения – ведь коммунисты были во всех странах, и трудящиеся видели, что это их защитники. А ведь именно эти трудящиеся должны стать солдатами армии Третьего рейха. Да и как быть с Англией и США – они ведь союзники коммунистической России.

Страх Европы перед русскими, которые, войдя в Европу, всех поубивают и все разграбят? Мысль, в общем, неплохая. Но дело в том, что Европа и Россия живут рядом много веков и армии царской России случалось хаживать и в Европу. Да, в XVIII веке, когда брали Берлин, то казачки, башкиры и калмыки окрестности, само собой, пограбили. Но какая армия тогда не грабила? Зато в 1814-м, когда ходили в Париж, даже казаки мешка овса не брали без оплаты. Кроме того, от Первой мировой войны остались миллионы ветеранов, сражавшихся с русскими, и сотни тысяч бывших в России в плену и переживших там революцию. То есть пропаганда об ужасах русского нашествия наткнулась бы на контрпропаганду ветеранов и вызвала бы недоверие вообще ко всему тому, что вещает ведомство доктора Геббельса.

Таким образом, из видимых идей, которые можно было бы положить в основу сплочения Европы вокруг Германии, не было ни одной достойной.

Оставалась старая и хорошо себя зарекомендовавшая идея, о которой сегодня все историки молчат и о которой, по сути, впервые заговорил А.К. Дмитриев[278]. Это идея борьбы с еврейским засильем Европы. Эта идея хороша по всем параметрам. И Коммунистический интернационал, и верхушка СССР были во многом представлены евреями, а то, что в Англии еврейское лобби всесильно, а в США оно, по сути, правит Америкой (президент Рузвельт был, как говорят сегодня, «демократической» национальности), было всем известно. Под эту идею союз СССР, США и Великобритании легко было представить сплочением еврейских сил, а Коминтерн – органом этого союза.

Сегодняшнему читателю, воспитанному сегодняшними СМИ, сама постановка этого вопроса может показаться нелепой и дикой. Ведь известно, что европейцы, после самих евреев, это самые цивилизованные люди. А цивилизованные люди никогда не бывают антисемитами и искренне любят евреев. Как же можно было Европу сплотить под идею антисемитизма?

Но сегодня почти все в мире находятся под воздействием подконтрольных евреям СМИ, и, соответственно, многие полагают, что так, как внушают эти СМИ, думают все европейцы. Возьмем, к примеру, информационную европейскую телепрограмму «EuroNews». По идее, эта программа должна давать новости, которые интересны жителям европейских стран. Но можно месяцами смотреть эту программу и ни разу не услышать даже напоминание о таких странах, как Португалия, Норвегия, Словения, Хорватия, не говоря уже о какой-нибудь Литве или Эстонии. Но нет дня, чтобы европейцам не напомнили о евреях либо прямым репортажем из Израиля, который европейской страной не является, либо возмущенным репортажем о том, что где-то в Европе на такой-то синагоге свастику нарисовали или какой-то политик проявил в своих высказываниях антисемитизм и т. д. и т. п. Естественно, что у потребителя такой информации со временем сложится мнение, что все европейцы по утрам просыпаются с единственной мыслью: как там евреи? Никто их не обижает? Тем не менее даже при такой тотальной подконтрольности евреям всех главных СМИ Европы антиеврейское высказывание или действие политика может резко повлиять на результаты голосования на выборах, причем в его пользу.

Вспомним Хайдера в Австрии, который в предвыборной гонке лишь безобидно покритиковал евреев, показав, что интересы Австрии для него важнее еврейских, и его партия «Свободы» неожиданно для себя получила пятую часть голосов всех австрийцев, до этого, казалось бы, молчаливо соглашавшихся с существующим положением дел. Или вспомним выборы 2002 года в Германии. Правые, которые устроили торжественное аутодафе и изгнали из своих рядов «антисемита», осмелившегося сказать, что Израилю надо бы вести себя поприличнее, получили вдвое меньше голосов, чем на предыдущих выборах, на которых они не каялись в своей верности евреям. А социал-демократы, которые до самых выборов не стали изгонять не только из партии, но и с поста министра юстиции женщину, назвавшую Буша Гитлером, победили. Победили, несмотря на то что по итогам своего жалкого правления страной должны были эти выборы проиграть. То есть даже сегодня нельзя сказать, кто из европейцев и что думает по еврейскому вопросу.

А в те годы в европейских СМИ была еще масса чисто национальных изданий и радиостанций, европейцы были еще не так забиты своим «комплексом вины» перед «несчастными евреями». Вот такой пример предвоенных лет.

Гитлер принял в Германии комплекс законодательных мер, ограничивающих право евреев на занятие профессий, особо ими любимых. Кроме этого, настойчивой антиеврейской пропагандой евреи стимулировались к выезду, причем к выезду в Палестину. Англичане согласились принимать в Палестине по 1500 очень бедных евреев в месяц и неограниченное число евреев с 1000 фунтов стерлингов. По расчетам немцев, выехать должно было всего-навсего 200 тыс. человек, и эти евреи хотели выехать, но хоть с деньгами, хоть без них, они ни в коем случае не хотели выезжать в Палестину, где им предстояло заниматься производительным трудом. А другие страны наотрез отказывались их принимать. Представители, как считается, самой гуманной профессии – английские медики – предупредили правительство, что объявят забастовку, если оно впустит в страну хотя бы одного еврея.[279]

Наконец, по этому пустячному вопросу (напомню, что в это же время эмиграция из Польши почти 2 млн поляков не встретила в мире никакого протеста) США собрали во Франции конференцию 32 стран летом 1938 г. Много дней дипломаты рассказывали друг другу историю своих стран, заканчивая выступления отказом от приема евреев. Отказывались не только европейские страны, отказывались даже те страны, которые в это время активно принимали эмигрантов со всего мира, скажем, Австралия или сами инициаторы конференции – США. Причем не было ни грамма антисемитизма, т. е. никто не был против евреев из-за их внешнего вида, обычаев или религии. Наиболее точно причину сформулировали представители Коста-Рики, Гондураса, Никарагуа и Панамы в своем совместном заявлении: «Ни одно из четырех государств не может взять на себя финансовую заботу об устройстве хотя бы одного беженца. Коммерсантов и интеллектуалов у нас и так уже сверх меры, для нас это нежелательные элементы»[280]. (Хотел бы я посмотреть сегодня на страну, которая заявила бы, что ей не нужны еврейские коммерсанты и интеллектуалы. Наверное, уже через неделю ее бомбили бы США как «ось зла».) Но отсюда, между прочим, и следовало, что Европа, сурово поступая с еврейскими «коммерсантами и интеллектуалами», должна была опасаться их, когда те ворвутся в Европу вслед за русскими казаками и индийскими сипаями.

Кроме того, консолидация сил для защиты от еврейского нашествия была не просто идеей, не пустым теоретизированием, а хорошо зарекомендовавшим себя оружием в битвах психологической войны. Поясню.

После советско-польской войны, когда Красная Армия потерпела от поляков жестокое поражение на своем Западном фронте, командовавшая этим фронтом военная бездарность Тухачевский издал цикл своих лекций, в которых оправдывался и, в частности, заявлял, что красным не хватило немного времени, чтобы по всей Польше поднялось восстание крестьян и пролетариата против войск Пилсудского. Действительно, Красная Армия передавала помещичью землю крестьянам, национализировала банки, предприятия. Логично было ожидать, что трудящиеся Польши дружно поддержат Красную Армию. Но эта логика была кажущейся, и нужного результата получено не было.

Пилсудский в ответ на брошюру Тухачевского издал свой небольшой труд под названием «1920 год», в котором ехидно высмеял Тухачевского, в том числе и за наивность в этом вопросе. «Что же касается меня, то я, – писал Пилсудский – утверждаю, что, осуществляя свою цель – отделить Варшаву от Советов возможно большим пространством, – я действовал как человек, который настолько хорошо знал театр военных действий, что как на самой местности, так и для каждого живущего на ней человека я был своим, а не чужим, и говорили со мной на совершенно понятном для меня языке. Поэтому я отлично видел, что громадное, подавляющее большинство населения относилось с глубоким недоверием, а зачастую и с явным недоброжелательством к Советам и к их государству, усматривая в них – справедливо или несправедливо, это также для стратегии безразлично – господство невыносимого террора, получившего название «еврейского». Поэтому-то я в течение всей войны никогда не боялся, что буду иметь в своем тылу какое-либо восстание».

То есть на все комбинации большевиков с пролетарским единством и экспроприированными коврижками поляки Пилсудского ответили очень просто – они убеждали население, что на Польшу идут толпы москалей, возглавляемые жидами, и эти жиды будут беспощадно вырезать поляков. И эта простая идея пересилила лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Таким образом, пропагандистская идея у немцев была очень недурна, а ценность ее особенно повышалась тем, что никакой другой идеи просто не было. Осталось подыскать подходящее еврейское злодейство, такое злодейство, которое бы потрясло Европу и заставило каждого европейца дрожать за свою жизнь. Поэтому весной 1943 г. немцы начинают раскапывать специально подготовленные могилы ими же расстрелянных в 1941 г. польских офицеров и начинают вопить на весь мир, приглашая желающих взглянуть на эти еврейские зверства. Ввиду исключительной важности этой пропагандистской кампании для судьбы Германии, Геббельс лично и непрерывно руководил немецкой и вассальной прессой в деле Катыни, и на его инструктажах евреи с его уст не сходили. Начиная с 6 по 30 апреля Геббельс дал по Катынскому делу нацистской прессе обширные инструкции, примерно на 40 машинописных страницах. В них он лишь один раз упоминает Сталина. Зато евреи у него именинники:

«…прежде всего, заклеймим цинизм английских евреев, советские союзники которых способны на отвратительные поступки…

…чтобы эти еврейские негодяи, заключившие совместный сговор между Лондоном и Москвой…

…За каких дураков эти нахальные еврейские болваны считают европейскую интеллигенцию…

…Более глупого тупые евреи в Москве действительно ничего не могли придумать…

…Под тяжестью этих обвинений евреи могут произносить лишь бессвязный лепет…

…Наряду с ТАССовскими евреями и англичане придумали махинацию…

…В прессе следует прежде всего показать, как в данном случае действовали евреи…

…Такого идеального случая соединения еврейского зверства с отвратительной еврейской лживостью мы еще не знали во всей военной истории…

…Было бы совершенно неправильно предполагать, что мы подавляли нашу заграничную пропаганду тем, что внутри страны включаем еврейский вопрос в катынское дело. И фюрер придает значение тому, чтобы еврейский вопрос был связан с катынским делом. Соответствующее указание для прессы было дано уже вчера в дневном пароле.

…Если евреи в Кремле выдумывают такую сказку, то это знаменательно для того душевного состояния, в котором сейчас находятся советские властители…

Здесь нам снова предоставляется случай направить внимание немецкой и мировой общественности на евреев, высказав следующее:

«Теперь евреи снова придумали махинацию! Снова они действуют своими давно известными методами: замалчивать вещи, которые им не подходят. Еврейское агентство прессы, придумавшее эту махинацию, довольно дерзко и нагло, в открытую признает намерение евреев убить молчанием и похоронить без шума катынское дело, после того как уже было разбито столько

фарфора. Это чисто по-еврейски. Таким путем думают затушевать исчезновение 12 тыс. польских офицеров». Соответствующий пункт должен быть включен сегодня в лозунг дня…»

И наконец:

«…Глубокое впечатление, которое произвело все это дело на польский народ, необходимо изображать снова и снова…».[281]

По поводу последней мысли Геббельса следует сказать, что уже после войны специалисты по рекламе нашли, что для реального воздействия на покупателя необходимо, чтобы он услышал или увидел рекламу не менее 70 раз. Геббельс это прекрасно знал из анализа методов действия еврейской прессы, поэтому он сам ищет и дает указания журналистам искать поводы говорить и говорить об «убийстве евреями поляков» в Катыни. Чтобы вся Европа об этом запомнила навсегда.

«Министр рекомендует всю полемику, включая и внутри страны, с целью заинтересовать немецкую общественность, направить на эту тему и вести ее так тщательно, как это делали раньше евреи во время казни Якубовского, во время процесса над ложно обвиненным в государственной измене Беллерьяном и т. д., когда они месяцами скакали вокруг этих дел», – передает указание Геббельса его заместитель, а уже сам Геббельс учит: «В продолжительных рассуждениях лондонского радио на польском языке, например, между прочим, говорится: «Битва, которую ведет немецкая пропаганда в Катынском лесу и на весы которой она бросает свыше 10 тыс. убитых, может иметь большое значение для исхода войны, как какая-нибудь битва, в которой участвуют тысячи живых. Нельзя допустить, чтобы немцы выиграли эту битву. Этим мы не хотим сказать, что эту битву не следует вести и что в ее течение не следует вмешиваться. Для этого вмешательства имеется только один путь: цепь немецкой лжи может быть разбита только правдой». Это именно то, чего мы хотим! Мы заставили врага болтать и должны поддерживать эту болтовню путем выдвижения все новых утверждений».[282]

Одновременно немцы принимают ряд ужесточающих мер к европейским евреям, особенно это коснулось тех, кто проживал в Польше. До 1943 г. евреи жили в гетто. Чем были эти гетто на самом деле, сегодня сказать трудно, поскольку сегодня сионистской пропагандой они превращены в некие тюрьмы. Однако по пробивающимся сообщениям о том, что в еврейских гетто было свое управление, своя полиция, своя денежная система, в них функционировали рестораны, публичные дома и казино, возникают сомнения в том, были ли эти гетто действительно похожи на тюрьмы, или они были похожи на те «гетто», которые сегодня настроили «новые русские» вокруг Москвы и в престижных районах столицы. К этой мысли приводит тот факт, что еврейские гетто организовывались в центрах польских городов и полякам вход в эти гетто был воспрещен, хотя евреи могли свободно их покидать. Но в 1943 г. гетто были упразднены, а евреев из них переселили в трудовые лагеря, в которых заставили работать на Рейх. Если учесть, что в гитлеровской армии служило 150 тысяч тех, кому Израиль сегодня без проблем присвоил бы израильское гражданство[283], то такое переселение, возможно, и не было для Гитлера простым вопросом, но куда денешься – Европе надо было показать строгость к евреям в ответ на их зверства в Катыни. Между прочим, именно в тот момент, когда Геббельс раскручивал Катынское дело, в Варшавском гетто вспыхнуло восстание переселяемых в Освенцим евреев. Восстание подняли коммунистически настроенные евреи при поддержке таких же поляков. Немцы при помощи польских жандармов утопили это восстание в крови, и сведения об этом поступили в Лондон к правительству Польши в эмиграции одновременно с первыми сообщениями немецкой пропаганды о Катынском деле.

Для союзников гитлеровская антисоветско-антисемитская кампания не была чем-то неожиданным, поскольку, как я уже сказал, немцам больше просто нечем было сплотить Европу. Прекрасно это понимали и руководители СССР: если не поляки, то нашлись бы еще какие-нибудь «убитые советскими евреями» европейцы, о которых Геббельс начал бы вопить: «Центр тяжести нашей пропаганды в ближайшие дни и далее будет сосредоточен на двух темах: атлантический вал и большевистское гнусное убийство. Миру нужно показать на эти советские зверства путем непрерывной подачи все новых фактов. В особенности в комментариях надо, как это частично уже было, показать: это те же самые большевики, о которых англичане и американцы утверждают, что они якобы изменились и поменяли свои политические убеждения. Это те же самые большевики, за которых молятся в так называемых демократиях и которых благословляют в торжественном церемониале английские епископы. Это те же самые большевики, которые уже получили от англичан абсолютные полномочия на господство и большевистское проникновение в Европу».[284]

Участвовать в дискуссиях по Катынскому делу союзникам было нельзя – это означало игру на руку Геббельсу: пока он говорил сам, то это для многих в Европе было очевидной пропагандой, но когда он оспаривал какие-либо утверждения прессы союзников, то то, что он ведет пропаганду, становилось малозаметным. Даже простое и очевидное утверждение о том, что немцы Катынским делом преследуют только пропагандистские цели, давали немцам повод снова обрушить на европейцев поток грязных помоев Министерства пропаганды Рейха.

«По поводу вражеской клеветы, что наши данные о преступлении в Катыни являются пропагандистской битвой, нужно сказать следующее:

«Это не пропагандистская битва, а фанатичная жажда правды. Для нас, конечно, эти польские офицеры не являются вопросом главным и национальным. Нас касается только тот факт, что большевики не изменились, что об обновлении большевизма вообще не может быть никакой речи, что это те же кровожадные псы, которые набросились на русское дворянство, которые убили латвийское дворянство и латвийскую буржуазию – латвийских врачей, адвокатов и т. д., которые так страшно свирепствовали в Бессарабии, которые точно так же хотели свирепствовать в Финляндии, – поэтому и поднялся этот маленький 2,5-миллионный народ, которые и в других частях Европы стали бы так же свирепствовать.

Первое, что бы они сделали: устранили бы выстрелом в затылок тех, кто хоть немного имеет в голове мозга, так, как это случилось с теми 12 тыс. польских офицеров и молоденьких прапорщиков».

Вообще нам нужно чаще говорить о 17—18-летних прапорщиках, которые перед расстрелом еще просили разрешить послать домой письмо и т. д., т. к. это действует особенно потрясающе»[285], – требовал от своей бригады доктор Геббельс.

Между тем немцы и поляки, чтобы раскрутить пропагандистский маховик посильнее, обратились в Международный Красный Крест с целью послать в Катынь независимую экспертную комиссию, которая бы установила, кто именно убил польских офицеров. МКК ответил, что он пошлет комиссию только в том случае, если аналогичную просьбу направит и СССР. У СССР появилась теоретическая возможность включить в состав комиссии своих специалистов, которые бы еще тогда, в 1943 г., разоблачили бы немецкую ложь. Немцы немедленно эту возможность пресекли: «По вопросу ответа Международному Красному Кресту господин министр желает, чтобы действия были согласованы с фюрером. По предложению господина министра следует сказать, что передачу телеграммы с ответом рекомендуется дать не полным текстом, а только краткими выдержками в косвенной речи. Так же в косвенной речи следовало бы затем дать официальное весьма краткое изложение в комментарии. Последняя фраза этого комментария должна была бы примерно звучать так: не годится большевиков привлекать в качестве экспертов, т. к. это примерно означало бы, что уличенного убийцу привлекают в качестве эксперта на совещании при вынесении ему приговора.

Таким образом, участие Советов может быть допущено только в роли обвиняемого».[286]

Что тут скажешь – Геббельс был прекрасным специалистом и черновой работы не избегал: все выдал прессе – и что ей писать, и как, и чем писания закончить.

В этих условиях Советскому Союзу предстояло доказать Европе, что большевики это не те, словами Геббельса, «кровожадные псы, которые набросились на русское дворянство» и т. д. и т. п. СССР нужно было показать, что у него совсем другая армия – дисциплинированная, не убивающая ни пленных, ни мирных жителей. Более того, Советскому Союзу нужно было показать, что он и сам по себе государство, как и остальные, а не пусть и крупная, но всего лишь фигура в Коммунистическом (для Европы – еврейском) интернационале.

Для уменьшения потерь в войне СССР приходилось наступать на горло собственной песне, причем и в полном смысле этого слова. Гордостью Красной Армии было то, что она в Гражданскую войну разгромила золотопогонное офицерье. Но офицеры – это признак регулярной, дисциплинированной армии, их отсутствие – это признак банды, в лучшем случае – партизанского отряда. На этот деликатный шаг Сталин не мог решиться сразу. Сначала, еще до Катынского дела, в январе 1943 г., в Красной Армии ввели погоны, но офицеров еще не было, погоны носили командиры. Катынское дело подстегнуло – летом носящих погоны от младшего лейтенанта до полковника назвали наконец офицерами официально.

В мае 1943 г. был упразднен Коминтерн – то, против чего сплачивались страны антикоминтерновского пакта. Советский Союз этим самым заявил, что он государство само по себе и как государство никому ничего не должен.

Одновременно начали снимать евреев с витрины СССР, вернее, не снимать, а маскировать их там. А.К. Дмитриев по этому поводу пишет:

«В июле 1943 г. генерала Давида Ортенберга удаляют с поста главного редактора «Красной звезды». К. Симонов в своих дневниках этот факт сопровождает оценкой, граничащей с осуждением: «неожиданно», «необъяснимо». Этот эпизод он описывает как трагедию, сопоставимую с неудачей на фронте. Сам Д. Ортенберг в своих воспоминаниях пишет: «В июле1943 г. меня вызвал тов. Щербаков, сказал, что есть решение ЦК о моем освобождении от обязанностей редактора «Красной звезды». На мой вопрос: по каким мотивам? – тов. Щербаков ответил: «Без мотивировки». (Д. Ортенберг, «Сталин, Щербаков, Мехлис и другие». М., 1995 г., стр. 191).

Мехлис, Симонов, Эренбург в один голос заявили: это очередная антисемитская выходка Сталина (Д. Ортенберг маленькую главку в своей книге так и назвал: «Благодари бога, что этим все кончилось»).

Еврейские авторы только в этом ключе и ведут рассуждения; так начинается фальсификация истории. Ортенбергу до его отставки было сказано: впредь «подписывать газету будете Вадимовым». Позже Мехлис объяснял Ортенбергу: «Сталин сказал тогда, что не надо дразнить… Гитлера».

Как выясняется, Сталин не хотел «дразнить Гитлера» не только фамилией Ортенберга. Последний признается: «Затем вижу, сменились подписи и других собкоров «Правды». Исчезли со страниц газеты «берг», «майн» /…/ Появились вместо них псевдонимы на «ов» и т. п. Такая же история произошла в «Известиях», «Комсомольской правде» и других центральных газетах» (там же, стр. 21).

Чтобы представить себе, насколько эти центральные редакции были еврейскими и, таким образом, были фактически наглядным пособием для геббельсовской пропаганды, приведем для справки неполный состав редакции «Красной звезды», которой командовал обиженный Д. Ортенберг: О. Кнорич, Е. Гехман, Б. Галин, Лев Славин, Яков Халип, В. Гроссман, А. Шуэр, Б. Абрамов, Б. Лапин, К. Симонов, Я. Сиславский, З. Хацревин, с. Сапиго, Г. Шифрин, Е. Габрилович, З. Херен и др.».[287]

У СССР как у государства к тому времени не было своего гимна, гимном СССР был гимн коммунистов, Коминтерна – «Интернационал». А это произведение гимном, т. е. торжественной песней – общественной молитвой, было условно. Со словами «весь мир насилья мы разрушим» вполне могли и варвары идти на Рим, т. е. эта боевая песня пролетариата для мирного в своей идее государства была избыточно боевой. Сталин лично занялся новым гимном, к концу года гимн был готов, и Сталин немедленно отправил его ноты Черчиллю, ни о чем не прося, а всего лишь с шутливой запиской, в которой было пожелание: «изучить новую мелодию и насвистывать ее членам консервативной партии». Но поскольку война была общей проблемой, то Черчилль понял Сталина без слов: он немедленно передал ноты на радиостанцию ВВС, вещавшую на всю Европу, и распорядился, чтобы оркестр ВВС предварял мелодией нового гимна СССР любые сообщения из СССР[288]. Европа обязана была привыкнуть к мысли, что «Интернационал» – это уже не главная песня Советского

Союза.

Как видите, провокация немцев в Катыни была величайшим сражением боевой пропаганды Германии с пропагандой союзников. Поэтому я прервусь и дам по этому вопросу слово своим противникам из бригады Геббельса.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.