XXI

XXI

В январе самым модным словом среди наших в Кабуле стало «оптимизировать». Его привез с собой из Москвы Ю.М.Воронцов[39]. Оно означало – сокращать состав советских представительств, доводить их до оптимального уровня. На вопрос «Как дела?» ты всякий раз получал ответ: «Еще не оптимизировали. А тебя?» Именно этими словами мой сосед по гостиничному номеру начинал каждый свой день, каждое свое письмо жене.

Посольство все больше напоминало крепость: двойная защитная стена с колючей проволокой, многотонные стальные врата, бомбоубежище и даже бронетранспортер под брезентовым чехлом.

Контакты дипломатов с внешним миром были резко ограничены Один из младших сотрудников ОДС[40] в связи с этим пожаловался мне, что девяносто процентов информации о том, что происходит в стране, он получает по радио – от Би-би-си и разных «голосов». Я и раньше подозревал, что любой наш боевой командир знает обстановку в Афганистане несравнимо лучше, чем дипломат, но теперь окончательно убедился в этой истине.

***

В одном из кабинетов нашего посольства, внешне напоминавшего горком партии где-нибудь в Сочи, я увидел знаменитый фотопортрет Че Гевары. Точно такой же – это было известно из английского документального фильма – возил с собой повсюду Ахмад Шах Масуд. Разглядывая фотографию Че, устремившего ввысь мечтательный взгляд, я подумал: «Интересно, а где бы сам Эрнесто, будь он жив, предпочел увидеть свой портрет – в боевом штабе Масуда где-нибудь в горах Панджшера или же в рабочем кабинете советского дипломатического советника в Кабуле?»

Афиша, уже недели три подряд бессмысленно шелестевшая на стенде близ посольского кинотеатра, всякий раз сообщала глянувшему на нее, что "Сегодня в 19.30 – новый французский фильм «Невезучие». Фильм этот так ни разу и не показали, но его название отнюдь не улучшало настроения ни сотрудников посольства, ни торгпредства.

По желтоватому дну пустого бассейна ветер гонял хрусткие эвкалиптовые листья. Теннисный корт совсем бы позабыл, для чего он предназначен, если бы шеф представительства КГБ по пятницам (единственный выходной) не напоминал ему об этом. Фантастическим казался мне этот еженедельный сорокаминутный сет с великолепными кручеными слева и потрясающими смэшами справа. Особенно когда над седой головой генерала пролетали пятнистые вертолеты огневой поддержки десанта. Но мне казалось, что свою главную партию он все-таки играет не с тем молодым человеком в хорошо отутюженном спортивном костюме, с такой прытью подыгрывавшим ему на противоположном конце корта, а со своим коллегой из американского посольства здесь же, в Кабуле.

Наше консульство ежедневно – с утра и до позднего вечера – штурмовали так называемые «совгражданки», то есть советские женщины, когда-то вышедшие замуж за афганцев и переехавшие жить в Афганистан, но теперь, когда обстановка накалилась до предела, а русофобия после девяти лет войны стала опасной для жизни, решившие вернуться в Союз вместе со своими мужьями и семьями.

По разным причинам они оказались здесь.

Алла М, была родом из Макеевки, что под Донецком. Замуж вышла восемнадцати лет. Как-то весной, еще года за три до свадьбы, возвращалась она вечером окраинной улицей домой. Двое парней налетели, сшибли с ног и, связав леской руки за спиной, изнасиловали.

– Вякнешь, на том свете достанем… – пообещал один из них.

Уже ночью, в рваном нижнем белье добралась она до дому. Билась в истерике, металась от стенки к стенке. Давилась еще детским хрипло-отчаянным плачем. К утру успокоилась, рассказала матери.

Парней приговорили к десяти годам. Через несколько месяцев после суда их кореш приехал к ней домой и сказал, чтобы сняла обвинение, иначе через десять лет ей… – И он провел пальцем по горлу. Она поняла, что в Союзе ей не жить. Как только стала совершеннолетней, выскочила за афганца.

Нина А, вышла замуж по любви, уехала в Афганистан. Через несколько лет узнала о смерти отца. Собралась на похороны, но для ребенка билета на самолет не достала. Уехала одна. Чтобы вернуться, нужно было приглашение от мужа.

Оно затерялось. Словом, в течение пяти лет она не могла попасть в Афганистан. Тем временем муж ее умер. Ребенок остался сиротой, и родня продала его какому-то джелалабадскому дуканщику в качестве холопа. Паренек рос, как Маугли. Когда ему стукнуло двенадцать, матери удалось вернуться. Начались поиски сына. Наконец он нашелся, но дуканщик потребовал за него выкуп. Денег у матери не было.

Вмешалось консульство – заплатило… Когда мать и сына привезли в кабульский аэропорт, чтобы отправить домой, в Союз, парень, увидев махину Ил-62М, испугался, бросился со всех ног обратно. Чуть было не затерялся опять… Но все обошлось.

Светлана Д. приехала в Кабул по приглашению мужа вскоре после свадьбы. Однако очень удивилась, когда он предложил ей жить в гостинице. Первое время она не возражала, полагая, что любимый ищет подходящий дом для них двоих. Потом занервничала. Оказалось, что у любимого уже есть жена-афганка. И даже не одна, а небольшой гаремчик.

Вскоре и ей пришлось в нем поселиться. С годами Светлана привыкла и к гарему, и к чадре.

Наталья Н, приехала в Афганистан вскоре после ввода советских войск. Поселилась где-то на самой окраине страны в глухом кишлачке, который и на карте-то толком не обозначен. В ту пору вышел указ, запретивший людям вешать в своих домах портреты аятоллы Хомейни. Однажды ночью к ним в хибарку – по чьей-то наводке – ворвались представители властей, сорвали со стены портрет бородача, а мужа сбросили в тюрьму как злостного нарушителя указа.

Ее и слушать не захотели. Лишь когда его выпустили, молодоженам удалось доказать властям, что то был портрет не Хомейни, а Карла Маркса.

Словом, десятки таких вот женщин и их мужей сутками атаковали наше консульство в Кабуле, добиваясь въездных виз. А вместе с ними – обыкновенные афганцы и афганки, не связанные с СССР родственными узами, но по разным причинам боявшиеся оставаться здесь после ухода советских войск.