Национализм как идеология

Национализм как идеология

А как же борьба с бедствием «обратной колонизации»? – спросят меня. Борьбу никто не отменял, но давайте вспомним, как говорили о классовой борьбе Маркс и марксисты. Классовая борьба в их описании – это не открытое подавление одними классами других. Это борьба за то, чтобы отождествить интересы того или иного класса с интересами общества в целом и в качестве «приза» получить инструменты государства. Тот способ, посредством которого происходит это отождествление «частичного» со «всеобщим», называется «идеология». Так вот, я полагаю, что русский национализм должен вырасти в полноценную политическую идеологию. Это означает, что, во-первых, мы должны четко осознавать русские интересы и что, во-вторых, мы должны уметь делать их универсально значимыми. Для этого есть все основания.

Прежде всего, вполне очевидно, что русские этнические интересы в главном могут быть легко приравнены к государственным, общероссийским и в этом качестве стать непререкаемыми для всех российских народов. Нам не нужна дискриминация других этнических групп, нам нужно такое цивилизационное развитие, в котором мы будем иметь естественные преимущества. Есть народы, которые могут хорошо жить в безгосударственном мире. Например, при криминально-феодальном укладе или при гегемонии транснациональных корпораций. Для русских нормальной «средой обитания» является социально ориентированное индустриальное общество, а главным механизмом адаптации – сильное, хорошо вооруженное государство. Иными словами, все то, что можно назвать национальной модернизацией, для русских является элементарным биологическим императивом («биологическим» – в смысле стратегии выживания, обретения своей «экологической ниши»). В этом наше важное отличие от других российских народов, благодаря которому мы способны их интегрировать.

Другое важное отличие – это вовлеченность в мировой контекст, в контекст большой истории. Да, мы хорошо знаем, что сегодня для большинства русских повседневная ориентация полностью перекрывает историческую. И это вполне естественно. В ситуации, когда явно нарушены достоинство и базовые права русского большинства в собственном государстве, говорить о судьбах мира преждевременно. Но мы не достигнем малого, если не будем видеть большое. И главное, уже при минимальном налаживании повседневности история снова выйдет на первый план. Русские сложились как исторически ориентированный народ, и сегодня мы должны осознать это как свое качественное преимущество. Ну и, разумеется, как свою судьбу. Даже если мы откажемся вписывать свои интересы в исторический контекст (а исторический контекст – это всегда большое противостояние), выбор сделают за нас и против нас. Поэтому лучше определиться самостоятельно с тем, в какой именно борьбе мы участвуем.

Россия не раз ставила свои интересы на службу той или иной глобальной миссии. Самые яркие и масштабные примеры – эпоха «Священного союза» (когда внешняя политика и военная сила Российской империи были подчинены задаче сохранения «легитимных монархий» в Европе) и эпоха пресловутого «соцлагеря», охватывавшего едва ли не полмира системой интернациональной помощи. Можно сказать, свои лучшие годы – после победы соответственно в первой и второй Отечественных войнах, на пике военного и политического влияния – страна посвятила «человечеству» (т. е. реализации определенной концепции глобального сообщества), а не себе самой[26]. Такое никогда больше не должно повториться. Политически зрелая нация «ничего не желает, кроме себя самой» – отмечает блестящий немецкий философ Курт Хюбнер, комментируя Макиавелли.

Но, как мы уже обнаружили выше, священный национальный эгоизм только выиграет от того, что будет прикрыт вуалью всеобщности. Существует ли сегодня глобальная перспектива, которая могла бы служить проекцией наших национальных интересов (т. е. служить той самой идеологией как способом заинтересовывать своими интересами – других)? Я полагаю, что да. Это перспектива деглобализации.

Под глобализацией в этом случае следует понимать не объективный процесс развития средств связи, как это часто делают, а определенный социально-исторический проект, предполагающий переход власти с национального уровня на уровень, с одной стороны, транснациональных, а с другой, скажем так, субнациональных корпораций. Корпораций – в максимально широком смысле слова, т. е. негосударственых игроков самой разной природы (от собственно ТНК или брюссельской евробюрократии до условной «Аль-Каиды»). Этот процесс имеет своих субъектов и заинтересованных игроков. Прежде всего – в лице тех элит, которые сознательно и планомерно сбрасывают с корабля истории свои народы как ненужный балласт. Которые уже давно тяготятся национальным государством как системой связывающей их хозяйственной, культурной, политической солидарности. Глобализация и означает демонтаж этой системы и размывание ее главного детища – так называемого «среднего класса». Однако для выполнения этой работы одного «заговора элит» недостаточно». Для этого требуется еще один «заговор» – заговор меньшинств. Не важно, идет ли речь об этнических, религиозных, социальных, сексуальных меньшинствах, главное, чтобы присутствовал сам комплекс «меньшинства»: активное самосознание, противопоставление себя остальному обществу, борьба за особые права, за привилегии и в конечном счете за гегемонию. Несложно заметить, что все это работает на тот же самый процесс демонтажа национального среднего класса, т. е. культурного и социального ядра современного общества.

Заговор элит разрушает его «сверху», заговор меньшинств – «снизу». В этом отношении наша сегодняшняя ситуация, когда наверху – предательство элит, а внизу – агрессия меньшинств, является вполне типовой, даже модельной для современного мира.

И надо сказать, по мере развития этого встречного процесса разрушается нечто большее, чем средний класс. Разрушается сама презумпция целостности общества, которая является важнейшим внутренним принципом современности как политической эпохи. Глобализацию не зря называют «глокализацией» – по мере размывания национальных границ возникает не единое однородное «мировое общество», а глубоко фрагментированное пространство, пересеченное множеством дробных культурных и социальных барьеров, которые были в свое время преодолены эпохой модерна. «Прекрасный новый мир» приходит к нам в облике нового Средневековья с возросшим уровнем технических возможностей и, соответственно, рисков.

Как относиться к такому будущему? Как и положено в эпохи упадка – стоически. Не в смысле смирения, а в смысле развития вопреки. Человек «определяется способностью подчеркнуть свое «нет» – говорил великий антрополог Арнольд Гелен. Я сильно сомневаюсь, что это будущее можно «победить», но вполне допускаю, что из него можно выйти. Выйти – большими политико-региональными группами (иначе вряд ли получится – это к вопросу о том, зачем нам другие народы и зачем мы им). И если русским, чтобы чувствовать себя вправе строить свое государство, непременно нужна миссия, то вот она: прочь из новейшего Средневековья. Назад, в Современность.