Технологии дерусификации

Технологии дерусификации

Блокирование русского национального самосознания достигается двумя основными путями: угрозами и лестью.

Угрозы сводятся к тому, что национальное самоутверждение русских оттолкнет представителей других народов и подорвет их лояльность России. А лесть звучит примерно так: русские – такой великий народ, что ему не к лицу эгоизм; к этому народу принадлежит абсолютное большинство населения страны, в том числе и глава государства, его язык является государственным, поэтому как-то специально беспокоиться о его правах и интересах нет никаких оснований, они будут реализованы просто «по факту существования России» (как говорится в уже упоминавшейся статье Владимира Путина по национальному вопросу).

Второй род внушения действует даже сильнее – хорошему верить приятнее. Но полагать, что большой народ защищен самими своими размерами, – большая ошибка. Да, русских людей в России по-прежнему много. Но народ – это не совокупность людей, а система связей, предопределяющая единство и солидарность. У больших народов эта система связей подчас оказывается более уязвимой, чем у малых. Малые народы могут страшиться ассимиляции, но большие – этнических надломов, распада некогда единого этнического поля.

За примерами далеко ходить не надо. На протяжении минувшего столетия мы столкнулись с масштабным примером успешного – и в основном сознательного – демонтажа крупного и развитого этноса. Я имею в виду обособление от общерусского этнического поля украинского и белорусского национальных проектов. Мы можем много говорить об «австрийских» корнях украинского национализма. Но основной вклад в дерусификацию западнорусских земель внесла национальная политика Москвы советского времени, нацеленная на «коренизацию» и профилактику «великорусского шовинизма». Как пишет историк Олег Неменский, «лишение в ХХ веке русского самосознания многомиллионных масс западнорусского населения через навязывание ему нерусских национальных идеологий – самый большой дерусификаторский эксперимент в истории, впечатляющий быстротой реализации и глубиной последствий»[9].

И это далеко не единственный удар, нанесенный по русской идентичности в XX веке. Можно вспомнить и геноцидные практики в отношении опорных социальных групп русского этноса (расказачивание, террор против духовенства и дворянства), и попытки построения «новой исторической общности» (сначала советский народ, затем нация россиян), и, конечно, возникшее под занавес советского проекта ощущение общей исторической неудачи русских. В результате подобных обстоятельств возник эффект так называемой негативной идентичности – когда осознание принадлежности к той или иной социальной группе сопровождается неприятными переживаниями и, как следствие, стремлением по возможности дистанцироваться от нее. Это может происходить через поиск и акцентирование «нерусских корней», мазохизм «самоненависти», через распространение квазинациональных идентичностей.

В документах XVIII ВРНС последней угрозе уделено особое внимание. «На наших глазах без какой-либо фактологической основы конструируются некие квазиэтносы («поморский», «сибирский» и тому подобные), псевдоисторические концепты, раскалывающие русских, противопоставляющие их друг другу», – говорится в Соборном слове. Возникает парадоксальная ситуация, когда региональные, субэтнические идентичности – те же «поморы», «казаки», «сибиряки» – начинают подаваться и восприниматься не в качестве дополнения, а в качестве альтернативы русской идентичности. «Подобные процессы, – отмечается в документе, – вызваны серьезными ошибками, которые имели место в национальной политике, находившейся под влиянием идей мультикультурализма»[10].

По характерному признанию одного из активистов «поморской идеи», все дело в том, что «государство ставит своих граждан в такие условия, что они мечтают стать нерусскими». Кстати, в «поморском» случае это объясняется и банальными экономическими интересами: квоты на вылов рыбы, охотничьи промыслы предоставляются коренным малочисленным народам, но в них отказано коренному русскому населению края. Очевидные и зримые преимущества этнических регионов в отношениях с федеральным центром также делают закономерными попытки «этнически окрасить» свой регион, чтобы повысить его статус в Федерации.

Можно согласиться, что пока процесс конструирования квазинациональных идентичностей на региональной основе нельзя назвать масштабным (речь идет о деятельности узких групп активистов), но он, безусловно, симптоматичен. При определенных условиях «выписываться» из русских начнут уже не поодиночке, а большими региональными группами. В конце концов, если это произошло в случае с «западнорусскими», то можем ли мы быть уверены, что этого не произойдет с «южнорусскими», «северорусскими», «восточнорусскими» людьми? Дерусифицирующий регионализм способен подорвать единство страны куда в большей мере и куда в большем масштабе, чем сепаратизм этнических окраин.

Табуирование русской идентичности из соображений «неразжигания розни» будет этому только способствовать. В итоге государство, готовое принести «национальную гордость великороссов» на алтарь территориальной целостности, само готовит почву для будущего территориального раскола.