3.1. Глобальный управляющий класс: новая среда реализации социальных проектов

3.1. Глобальный управляющий класс: новая среда реализации социальных проектов

Кардинальное упрощение коммуникаций в ходе глобализации объективно способствует сплочению представителей различных имеющих глобальное влияние управляющих систем (как государственных, так и корпоративных) и обслуживающих их деятелей спецслужб, науки, медиа и культуры. Сплочение это происходит стихийно, на основе общности личных интересов и, что самое важное для возникновения всякой общности, единого образа жизни в качественно новый, не знающий и в принципе не признающий границ космополитичный глобальный управляющий класс.

Его появление представляется в настоящее время важнейшим, хотя и крайне слабо наблюдаемым с научной точки зрения следствием глобализации. Характер его стихийного и хаотического функционирования делает его ключевым всемирно-историческим субъектом современности.

Входящие в него и образующие его люди отвечают, насколько можно судить, одновременно трем основным критериям:

• они влиятельны в глобальном масштабе (принципиально важно, что источником этого влияния может быть все что угодно — от контроля за танковой дивизией в ключевом регионе третьего мира до исключительного интеллекта; однако обычно это просто значительные свободные деньги);

• они обладают высоким личным интеллектом, развитым самосознанием (последнее, как правило, не свойственно представителям традиционных иерархических структур) и склонностью к активной деятельности; все это позволяет им осознавать свою влиятельность и сознательно направлять ее на достижение собственных целей;

• они мобильны и коммуникативны, что позволяет им интенсивно общаться, постоянно получать новую информацию, заводить новые знакомства, придумывать и реализовывать новые проекты и обращать все на свое благо.

Перечисленные базовые качества делают глобальный управляющий класс исключительно конкурентной и, что представляется принципиально важным, полностью открытой средой. При соответствии указанным требованиям туда практически невозможно не попасть: это не иерархическая структура, не организация; даже средой его можно назвать с очень большой натяжкой. Это совершенно иное по своей природе: борющийся и постоянно меняющийся, непрерывно обновляющийся клубок хаотически взаимодействующих сетевых структур, отдельных групп и личностей. Это вихрь отношений и взаимосвязей, который, подобно торнадо, неумолимо втягивает в себя всех, кто соответствует его критериям и его потребностям.

И, что является оборотной стороной конкурентности и открытости, данная совокупность социальных вихрей столь же необратимо выталкивает и оставляет беспомощно лежащими на земле всех, кто по любым причинам перестал соответствовать хотя бы одному из перечисленных выше базовых критериев принадлежности к ней.

Глобальный управляющий класс, таким образом, ни в коем случае не является организацией; скорее, это процесс, объективно обусловленный и во многом хаотичный для всех без исключения его индивидуальных участников.

Мы привыкли шутить, что русские в силу особенностей своей культуры осознают себя живущими в государстве, европейцы — в ландшафте, а американцы — в демократии. При всех натяжках этого сопоставления его можно развить и продолжить указанием на то, что члены глобального управляющего класса живут не в тех или иных странах, а в пятизвездочных отелях и закрытых резиденциях, обеспечивающих минимальный (запредельный для обычных людей) уровень комфорта вне зависимости от страны и даже континента расположения. Они не нуждаются в странах — на своих личных самолетах они парят над ними, а их общие (или, по крайней мере, не противоречащие общим) интересы эффективно обеспечивают не столько государственные, сколько частные наемные армии.

Новый глобальный класс собственников и управленцев не един, он раздираем постоянными внутренними противоречиями и повседневной жестокой борьбой, но как целое он монолитно противостоит разделенным безнадежно устаревшими государственными границами обществам. Представляется принципиально важным, что противостоит он им не только в качестве одновременного владельца и управленца (нерасчлененного «хозяина» сталинской эпохи, что, кстати, является убедительной приметой глубокой социальной архаизации), но и в качестве глобальной, то есть всеобъемлющей структуры.

Этот глобальный господствующий класс не привязан прочно ни к одной стране или традиционной социальной группе и практически не имеет внешних для себя обязательств: у него нет ни избирателей, ни налогоплательщиков, а влияние на него акционеров является благодаря современным нормам корпоративного управления совершенно незначительным. (Строго говоря, он в совокупности, как целое, является своим собственным мажоритарным акционером, или «мажоритарным акционером самим для себя»: анализ структуры собственности крупнейших международных корпораций выявил их ядро из примерно полутора сотен ключевых корпораций, являющихся собственниками друг друга и контролирующих почти всех остальных.)

В силу самого своего положения «над традиционным миром» он враждебно противостоит не только экономически и политически слабым обществам, разрушительно осваиваемым им, но и любой национально или культурно (и тем более территориально) самоидентифицирующейся общности как таковой, и в первую очередь традиционной государственности.

Под влиянием формирования этого класса, попадая в его смысловое и силовое поле, государственные управляющие системы перерождаются кардинальным образом. Верхние части систем государственного управления начинают совершенно искренно воспринимать себя частью не своих народов, но значительно более близкого к ним по образу жизни и значительно более привлекательного по своему совокупному могуществу глобального управляющего класса. Это качественно повышает уровень их жизни и расширяет индивидуальные перспективы; несогласные же уничтожаются или изолируются.

Соответственно, под влиянием притяжения глобального управляющего класса национальные элиты совершенно незаметно для самих себя перестают действовать в интересах наций-государств, созданных в середине XVII века замшелым уже Вестфальским миром (в России в тот момент как раз завершили закрепощение крестьян). Переосмыслив себя и свое место в мире, обретя новую глобальную принадлежность, национальные элиты переходят к управлению этими же нациями в интересах глобального управляющего класса. По сути дела, они переходят на службу к «новым кочевникам» — представителям конгломерата борющихся друг с другом глобальных сетей, объединяющих представителей финансовых, политических и технологических структур и не связывающих себя с тем или иным государством.

Понятно, что подобное управление естественным и совершенно неизбежным образом осуществляется в принципиальном пренебрежении к интересам обычных обществ, сложившихся в рамках традиционных государств, и, более того, за счет этих интересов (а порой и за счет их прямого подавления) и носит характер жестокой эксплуатации.

Именно в этом заключается фундаментальная, наиболее значимая причина систематического предательства насущных интересов своих народов элитами даже далеко не самых слабых и деморализованных стран мира.

Это именно та ситуация, которую мы на протяжении последней вот уже более чем четверти века национального предательства наблюдаем в России.

Это именно та ситуация, против которой восстают люди не только в Северной Африке и на Ближнем Востоке, но даже и в самой цитадели глобального управляющего класса — США, ибо новые властелины мира пренебрегают интересами американского народа с той же легкостью и последовательностью, что и интересами всех остальных народов мира.

Официальные и глобальные СМИ всего мира прилагают титанические усилия для замалчивания этих нарастающих протестов или принципиального извращения их сути не потому, что это вредно американцам или управляющим системам развитых стран, но потому, что это вредно глобальному управляющему классу.

На наших глазах и с нашим непосредственным участием мир вступает в качественно новую эпоху, основным содержанием которой становится национально-освободительная борьба принципиально нового типа: борьба традиционных обществ, организованных в иерархических государственных формах, разделенных границами, обычаями и разнообразными культурными барьерами, против всеразрушающего господства единого по своей природе глобального управляющего класса.

Это качественно новое содержание с небывалой остротой ставит в каждом отдельно взятом обществе вопрос о солидарности всех национально ориентированных, то есть считающих это общество и его интересы высшей ценностью, сил. Причина проста и очевидна: традиционная разница между правыми и левыми, патриотами и интернационалистами, атеистами и религиозными фанатиками утрачивает какое бы то ни было реальное значение перед общей перспективой социальной утилизации, разверзающейся у человечества под ногами из-за агрессии «новых кочевников».

Практически впервые в истории противоречия между патриотами разных стран, в том числе и непосредственно конкурирующих друг с другом, утрачивают свое принципиальное значение. Они оказываются совершенно незначительными и второстепенными перед глубиной общих противоречий между силами, стремящимися к благу отдельно взятых обществ, с одной стороны, и глобального управляющего класса, равно враждебного любой обособленной от него общности людей, с другой. В результате появляется объективная возможность создания еще одного, — как ни парадоксально и даже противоестественно это бы ни звучало, патриотического Интернационала, объединенного общим противостоянием глобальному управляющему классу и общим стремлением самых разных народов к сохранению естественного для себя образа жизни, благосостояния, культурного потенциала, прогресса и суверенитета.

Ведь человечество, каким бы несовершенным и раздробленным оно ни было, категорически, ни при каких обстоятельствах не хочет становиться на четвереньки.

«Исламская зима»: кто хозяин?

В силу своего неформального, сетевого и слабо структурированного характера, а также органически свойственной для образующих его людей нелюбви (в основном в силу их глубокого индивидуализма) к демонстрации коллективных действий и коллективного могущества глобальный управляющий класс по самой своей природе слабо наблюдаем. Эта малозаметность в сочетании с огромным могуществом и вполне очевидным колоссальным влиянием способствует распространению о нем самых диких слухов и представлений, способных не только свести с ума пытающихся отделить зерна от плевел, а горячечный бред от реальности, но и полностью отбить всякую охоту вообще хоть как-то исследовать этот важнейший феномен развития современного человечества.

В частности, в ноябре 2011 года на заседании Международного дискуссионного клуба «Валдай» один из участников обсуждения процитировал ставшие классическими высказывания С. Хантингтона (указавшего на слабую связь членов глобального управляющего класса со странами их происхождения) и Ж. Аттали (в середине 90-х введшего в обращение термин «новые кочевники»). Как это принято на данном форуме, для экономии времени высказывания цитировались в их содержательной части, без указания на авторитетные источники.

В результате следования этому правилу председательствующий — один из наиболее видных российских специалистов по международным отношениям (принципом заседаний данного форума является категорическая анонимность всех высказываний) — в приступе священного гнева (и при полном одобрении российской части собрания, мало знакомой с современной общественной мыслью Запада) обратил внимание аудитории на то, что «борьба с жидомасонским заговором в общем и целом закончена, причем достаточно давно».

Подобный пещерный уровень мышления и характерный разве что для либеральных «десталинизаторов» стиль дискуссии является тем не менее отражением не только личного уровня председательствующего, но и в целом священного трепета, испытываемого представителями российской официальной науки перед слабонаблюдаемыми объектами (да еще и являющимися для многих из них потенциальным источником вожделенных грантов).

Тем не менее отсутствие достоверной прямой информации не должно становиться непреодолимой преградой для исследования глобального управляющего класса точно так же, как для Кювье не было непреодолимой преградой физическое отсутствие костей доисторических животных, за исключением одного-единственного зуба.

Любое явление, в том числе и деятельность глобального управляющего класса, можно вполне эффективно отслеживать и по косвенным признакам. А уж поломанных зубов для будущих Кювье, в отличие от раннего этапа развития палеонтологии, вокруг и вовсе набросано видимо-невидимо.

В частности, как следует из воспоминаний отставных сотрудников ЦРУ, в 1985 году против общего врага — Советского Союза — сложилась принципиально новая глобальная сеть: техасско-саудовский клан, вполне сознательно способствовавший снижению мировых цен на нефть и тем самым крушению Советского Союза. Саудовская Аравия благодаря участию в этом проекте стала стратегическим союзником США, что кардинально укрепило ее положение в арабском мире.

Этот клан отнюдь не канул в Лету с уничтожением Советского Союза: в 2003 году его активность вполне наглядно проявилась «в негативной форме» в ходе уничтожения Ирака.

Для США эта операция, несмотря на убедительную военно-политическую победу, в целом обернулась болезненным глобальным поражением. Ведь они сначала получили совершенно ненужное обострение отношений со своими европейскими сателлитами по НАТО (едва не приведшее к обретению последними реальной политической самостоятельности), а затем увязли в длительной и дорогостоящей войне. При этом они не сумели в полном объеме взять под контроль нефтяной экспорт Ирака и наглядно продемонстрировали всему миру как слабость своего стратегического планирования, так и ограниченность своих геополитических возможностей.

Саудовская Аравия как государство также потерпела поражение, так как исчезновение светского Ирака, бывшего важнейшим фактором сдерживания Ирана, объективно усилило позиции последнего и позволило ему существенно укрепить свое влияние в исламском мире (несмотря на национальный фактор и то, что шииты остаются исламским меньшинством). Фактическое же разрушение Ирака отдало основную его часть, населенную шиитами, под неформальный контроль Ирана, что качественно укрепило его положение и позволило через Сирию и Ливан сформировать своеобразный «шиитский пояс», соединивший его со Средиземным морем и до разжигания войны в Сирии грозивший дать ему прямой выход на европейские рынки.

Таким образом, уничтожение саддамовского Ирака стало крайне болезненным поражением и для США, и для Саудовской Аравии, но именно как государств. Нефтяные же сообщества обоих, объединенные в техасско-саудовский клан, не просто получили огромные прибыли, но и, опираясь на них, смогли существенно укрепить и расширить свое геополитическое влияние.

Однако впервые в явной форме глобальный управляющий класс проявил себя, насколько можно судить, в ходе серии волнений, восстаний и революций на Большом Ближнем Востоке, в первую очередь в Северной Африке и Сирии, получившей название «арабская весна». Именно его активность, как представляется, породила бросающееся в глаза противоречие между полной неожиданностью для США событий в Тунисе (которые дали старт арабским революциям) и стремительностью их реакции (от использования материалов Wikileaks до распространения профессиональных инструкций для революционеров) на события в Северной Африке в целом.

Причина противоречия — в том, что в рамках одной и той же государственной оболочки США сегодня действуют два принципиально различных по своим устремлениям, хотя совпадающих по институтам (а порой и по отдельным людям) субъекта: национальная бюрократия и манипулирующий ею и использующий ее (во многом «втемную») как свой инструмент глобальный управляющий класс.

События в Тунисе стали полной неожиданностью для близорукой, инерционной и во многом «ситуационно реагирующей» на события, а не активно конструирующей их национальной бюрократии.

А вот глобальный управляющий класс, насколько можно понять, интенсивно и эффективно готовил их — и с восторгом воспользовался широкими возможностями, предоставляемыми революционным процессом.

Причины усилий глобального управляющего класса (являющегося практически синонимом современного Запада) по дестабилизации Большого Ближнего Востока (при всей объективной остроте проблем этого региона без этих усилий он сохранил бы свою стабильность, как это случилось, в частности, во время внутриполитического кризиса во многих его странах, вызванного удорожанием продовольствия в 2008 году) многослойны.

На поверхности мы видим традиционную логику борьбы за ресурсы. Здесь в рамках общей тенденции архаизации налицо возврат к логике колониализма, ведшего войны за непосредственный контроль за территориями, в первую очередь за нефтью и водой Ливии (о разбуривании и обустройстве созданным Каддафи государством огромного подземного моря пресной воды обычно забывают).

Кроме того, налицо месть Каддафи за социализм, а точнее — за трату ресурсов на обеспечение социальной справедливости. Принципиально важно, что не за теракт в Локерби, — сами ливийцы считали его ответным шагом, но Каддафи откупился от Запада, выдав непосредственных исполнителей, заплатив деньги и допустив в Ливию иностранный капитал. Это ярко характеризует вполне средневековый характер правового сознания нынешних лидеров «всего прогрессивного человечества»: заплати выкуп — и живи спокойно.

Но при этом не забывай, что ресурсы твоей страны рассматриваются этими лидерами как принадлежащие «всему человечеству», то есть в переводе на обычный язык — глобальным корпорациям, чьи интересы они представляют.

И когда Каддафи платил пять тысяч долларов за рождение ребенка (оплата тысячи долларов медсестре, а шестидесяти четырех тысяч — молодой семье декларировалась, но относительно редко осуществлялась на деле), когда он почти втрое увеличил численность своего народа за счет создания для него человеческих условий жизни, когда он обеспечивал почти бесплатный бензин, бесплатное образование, здравоохранение и электричество, — он превращал себя во врага отнюдь не некоего коллективного глобального Чубайса. Делом развенчивая догмы либеральной пропаганды о том, что бесплатной социальной сферы не бывает, он невольно (ибо в последние годы начал вводить в политику серьезные элементы либерализма, из-за чего его поддержка и ослабла) создавал для нее смертельную угрозу разоблачения ее лжи.

Кроме того, делясь нефтедолларами с народом Ливии, по крайней мере, в заметно больших масштабах, чем мы видим это в России, он лишал этих нефтедолларов западную финансовую систему. Ведь олигарх или коррупционер, разворовывая деньги народа, выводит их основную часть на Запад, в результате чего они попадают в западную финансовую систему и поддерживают ее существование, и потому, пока он обеспечивает приток все новых средств, он полезен глобальному управляющему классу и может рассчитывать на его всемерную поддержку. Если же государственный деятель отдает деньги народа самому народу, эти средства остаются в стране и не подпитывают финансовую систему его стратегических конкурентов.

Таким образом, уничтожение «режима Каддафи» было нацелено не только на прямой захват богатств недр Ливии, но и — если это не удастся — на концентрацию доходов от экспорта сырья в руках кучки компрадоров и коррупционеров, которые все равно никуда не денутся и введут эти средства в финансовую систему Запада.

Современная постмодернистская надстройка традиционной стратегии захвата ресурсов заключается в том, что, если все пойдет наперекосяк и освоение ресурсов станет невозможным, это не причинит управляющей группе никаких сколь-нибудь заметных неудобств: она просто сменит стратегию, несколько отклонит фокус применения своих сил.

Дело даже не в том, что контроль за ресурсами в информационный век важнее их использования. Дело не в том, что тот факт, что нефть не принесет прибыли конкурентам, важнее того, что она вообще никому не принесет прибыли.

Прежде всего она принесет прибыль в качественно новом, информационном смысле: изъятие ресурсов из оборота, создав дефицит, повысит цены — и тем самым повысит спрос на доллар, продлив функционирование их все менее контролируемой закачки в мировую экономику.

Но преследование этой выгоды является лишь частным случаем новой стратегии глобального управляющего класса — хаотизации.

Исчерпание стратегии управляемого хаоса и ее трагический провал в Ираке оказались плодотворными: показали возможность и эффективность качественно новой стратегии неуправляемого хаоса, которую мы видим в Северной Африке, которую мы увидели в Сирии и которую мы, вероятно, еще увидим не только в Египте и Саудовской Аравии, но даже и в Израиле.

Логика проста: в мутной воде можно поймать более крупную рыбу, хаос дает больше возможностей скачком наращивать власть и богатство, а главное — резко менять траекторию и саму логику развития целых обществ. Эмансипация же глобального управляющего класса от стран его происхождения (кроме, возможно, Швейцарии, Ватикана, Люксембурга, Монако и некоторых подобных государственных образований) снимает всякие ограничения на провоцирование хаоса: до «Пелоруса» с его подлодкой и собственным ПВО не дотянутся ни ливийские солдаты, ни японская радиация.

И в этом отношении трогательный в своей откровенности союз США и Франции с радикальными исламистами (которые составляли основу ливийских повстанцев с северо-востока Ливии — региона, где на полторы тысячи человек населения приходится один известный Западу боевик «Аль-Каиды»), равно как и прямое создание США всех значимых проектов исламских фундаменталистов — от «Талибана» и «Аль-Каиды» до Исламского государства[4], представляется совершенно рациональным. Ведь именно исламистские боевики являются наилучшими хаотизаторами современного мира.

Пока единственной явной и полной неудачей «новых кочевников» стал Алжир: ужас его управляющей системы перед исламским фундаментализмом, террор которого хорошо памятен алжирской элите, дал ей иммунитет перед протестами. А ведь развитие этой страны по тунисскому или египетскому варианту прервало бы поставки газа в Европу и посадило бы ее на энергетический голодный паек. Затем, вынудив европейцев самим делить друг друга на страны первого и второго сорта, безжалостно ограничивая доступ последних к энергии, исламистская «демократизация» Алжира окончательно положила бы конец европейскому проекту в его привычном для нас традиционном виде (возможно, на реализацию этого варианта нацелена и организация США украинской катастрофы).

Однако «арабская весна», на глазах оборачивающаяся «исламской зимой», еще далеко не закончена. Вероятно, серьезные попытки дестабилизации Алжира начнутся в случае успешного уничтожения Сирии, отчаянно сопротивляющейся при помощи России и Ирана. Если же вторая после Югославии и создания раковой опухоли в виде Косова и косовской оргпреступности попытка торпедирования европейского проекта окончится неудачей, неминуемо придет время следующих; вероятно, направление дальнейших действий глобального управляющего класса указывает нацистский государственный переворот на Украине и ее медленное уничтожение.

Блеск и нищета конспирологии

Если бы мировое правительство существовало, его офис легко было бы найти по очереди желающих занести в него термитную бомбочку.

Академик РАН в частной беседе

«Мировое правительство», на своих закулисных встречах определяющее историю человечества на поколения вперед, принимающее решения о развязывании и прекращении войн, превратившее в своих марионеток не только могущественных монархов и президентов, но даже целые народы, является вечной темой, своего рода символом веры сменяющих друг друга поколений разнообразных конспирологов.

Однако широчайшее распространение веры в существование подобного центра власти лишь подчеркивает ту интеллектуальную импотенцию, клиническим проявлением которой представляется вера в то, что сговор заведомо частных сил, пусть даже имеющих трансграничное (а в наше время и глобальное) значение, может переломить объективные процессы развития громадных человеческих обществ.

Конспирология является следствием гиперболизации двух действительно совершенно бесспорных фактов.

Первый заключается в том, что все объективные закономерности человеческого развития проявляются через действия конкретных людей, причем в основе этих действий лежат не просто договоренности, но, как правило, договоренности руководителей этих людей, какими бы случайными и самоназначенными эти руководители ни оказывались.

Грубо говоря, если мировой исторический процесс объективно требует краха Временного правительства, — крах не произойдет до тех пор, пока в Смольном, по старому советскому анекдоту, не разъяснят матросам, что «у нас пива нет — все пиво в Зимнем». Или не организуют его штурм иными, более традиционными для официальной истории методами.

Это тот самый «субъективный фактор» революционной ситуации, о котором писал еще Ленин.

Однако Илья Пригожин совершенно справедливо указывал на своего рода «эффект наблюдателя»: взаимодействие — особенно в неустойчивой среде — носит, как правило, хаотический характер, однако реализованными, успешными могут быть лишь те взаимодействия, которые соответствуют общему направлению развития системы, то есть неким объективным закономерностям.

Грубо говоря, люди — и даже руководители — взаимодействуют достаточно хаотически (чего стоит хотя бы хрестоматийная дружественная встреча Ельцина, уже ставшего к тому время лидером демократов, с вождем «Памяти» Васильевым!). Однако успешными оказываются лишь те из этих достаточно хаотических взаимодействий, которые соответствуют объективной общественной закономерности (вне зависимости от того, сознают это их участники и организаторы или нет). Когда проходит время, бесплодные взаимодействия забываются даже самими их участниками (в том числе и потому, что человеку в силу самой его природы свойственно стыдиться своих неудач), а сторонним наблюдателям они и так были малодоступны. В результате история начинает выглядеть как цепь успешных человеческих взаимодействий, которые при определенном искажении восприятия легко трактовать как заговоры, а объективные исторические закономерности, требующие для своего постижения интеллектуальных усилий, отходят в тень.

Таким образом, то, что конспирологи считают «заговорами, движущими историей», на самом деле оказывается инструментами реализации объективных исторических закономерностей. Бесспорная правда конспирологии заключается лишь в тайном, непубличном характере действия этих инструментов.

Вторым фактом, объясняющим (хотя, разумеется, и не оправдывающим в полной мере) существование конспирологии, является естественность инстинктивной реакции на абсолютизацию традиционным марксизмом роли классовой борьбы в развитии человечества. Такая абсолютизация естественна для любого первооткрывателя: подобно многим иным (стоит вспомнить хотя бы Фрейда с половым влечением), Карл Маркс, подробно проанализировав исключительно высокую роль классовой борьбы в общественной истории, с неизбежным восторгом хотя и не первооткрывателя, но первого полноценного теоретического исследователя абсолютизировал ее.

Между тем не менее важным фактором, по-видимому, является борьба элит, властных группировок друг с другом. Попытка выяснить, что важнее — борьба классов или элит правящего класса внутри него, — представляется заведомо тупиковой, а сама постановка вопроса — не более чем вариантом вопроса о приоритете курицы или яйца. Наиболее вероятно, что классовая борьба и борьба элит внутри правящего класса как фактор общественного развития представляют собой классический пример диалектического единства и борьбы противоположностей. (Не стоит забывать и о том, что борющиеся элиты в критических ситуациях с охотой опираются на низшие классы, совершая, по сути дела, временное классовое предательство.)

Тем не менее мощная марксистская традиция, фокусировавшая внимание исключительно на борьбе классов и несправедливо отводившая борьбе элит второстепенную, заведомо подчиненную роль, в конце концов вызвала в качестве компенсационной реакции повышенное внимание к конспирологии, считающей основной движущей силой истории именно борьбу элит.

Принципиально, что в той степени, в которой конспирология опирается на фактические материалы и учитывает объективные исторические закономерности (как, например, в классических работах выдающегося российского историка А. И. Фурсова), она является полноценной наукой, своего рода органичным и необходимым дополнением традиционного исторического материализма. Лишь последовательный и принципиальный отказ от понимания объективных исторических закономерностей, смещение центра внимания с больших исторических процессов на хаос бесконечно малых взаимодействий (как это зачастую наблюдается в работах Кургиняна) уничтожает конспирологию как науку и превращает ее в спекуляцию, о которой было сказано выше.

Конкуренция вихрей не порождает устойчивой иерархии

Представления о существовании некоего глобального центра принятия решений, устойчивого «мирового правительства» являются неприемлемым упрощением, противоречащим самой сути глобального управляющего класса и объективно обусловленному характеру глобального управления.

Трансграничные управляющие сети, еще до средневековых рыцарских орденов и масонских лож, были, несмотря на старательно определяемые иерархии и тщательно выстраиваемые ритуалы, неформальными по самой своей природе организациями, цель которых полностью определяла набор средств, меняющихся в зависимости от обстоятельств.

Недостаточно гибкие (в том числе и слишком широко известные: анонимность есть одно из условий безопасности) структуры погибали — достаточно вспомнить французских тамплиеров или ассасинов — потомков ас-Сабаха, сметенных монгольским завоеванием. А наличие формальных организационных структур как раз и снижает гибкость.

Сила и мощь современного глобального управляющего класса всецело определяются сочетанием его абсолютной открытости и абсолютной внутренней конкурентности. Именно это сочетание является залогом его тотальности и, соответственно, всеобщности: любая сила, любая группа, обладающая достаточными влиянием и эффективностью, до самого распада глобальных рынков и обрушения современного человечества в новую депрессию втягивается в него, переваривается им и становится в конечном счете его частью.

Даже враждебность к глобальному управляющему классу и его целям не является помехой — достаточно ведения соответствующего образа жизни, исповедования соответствующего (наиболее эффективного в современных условиях) образа действия.

Как только человек утрачивает хотя бы одно из этих качеств — либо влиятельность, вызывающую интерес со стороны других представителей глобального управляющего класса, либо мобильность и энергичность, позволяющие реализовывать этот интерес, — он даже не выталкивается, а автоматически, сам собой выпадает из него, как отключенный от тока электромагнит отваливается от листа железа.

Именно этот безошибочный автоматизм включения в глобальный управляющий класс наиболее эффективных и влиятельных людей и исключения из него утративших свою силу является непосредственной причиной доминирования и сегодняшней непобедимости этого класса.

Внутренняя конкуренция (и соответственно эффективность) поддерживается среди прочего непрекращающейся, непрерывной борьбой почти всех его членов почти со всеми. Объединение в сети, кланы, кластеры, клубки и клубы, многие из которых случайны и непреходящи, некоторые весьма долговечны, а иные порождены предрассудками, является настолько гибким, что напоминает скорее вихри, чем привычные нам организационные структуры (хотя бы и сетевые).

Конкуренция распадающихся, вновь собирающихся, перетекающих друг в друга вихрей! — чтобы описать ее на привычном нам языке структур, придется создать новый раздел неэвклидовой геометрии и обнаружить после титанического труда отсутствие должных объемов достоверной информации, необходимой для подтверждения или отрицания даже простейших и примитивнейших гипотез.

Сама природа глобального управляющего класса — гибкость и конкурентность — не терпит структурирования, да еще столь косного, как привычные бюрократические управляющие структуры.

Объединение инициативных глобальных управленцев вокруг идей столь же стремительно, как объединение муравьев вокруг капельки меда, — и столь же преходяще, ибо новизна идей исчерпывается (и они поступают на разработку и практическую реализацию следующему, нижнему, корпоративному уровню управления) едва ли не быстрее, чем капля меда в алчущем муравейнике.

Любая внутренняя структуризация, любой регламент, любые обязательные для всех правила и инстанции неминуемо омертвят часть глобального управляющего класса, затронутую ими, и эта часть с неизбежностью выпадет из его состава, пораженная смертельной болезнью бюрократизма.

Любая формализованная структура, кроме совокупности перетекающих друг в друга, изменчивых и никого ни к чему не обязывающих клубов, являющихся всего лишь площадками для выработки зыбкой и постоянно меняющейся повестки дня, неминуемо снизит гибкость и конкурентность глобального управляющего класса и, соответственно, подорвет его эффективность.

Кроме того, в текучей и конкурентной среде невозможен никакой устойчивый баланс интересов, который неминуемо закрепляет собой любая постоянная структура. С одной стороны, это невозможно, потому что сам подобный баланс обязательно изменится, сделав неактуальной построенную на его основе структуру (классическим примером представляется Совет Безопасности ООН, да и вся эта замечательная организация). С другой стороны (и это исключительно интересно), каким бы ни был способ организации структуры, он неминуемо будет вынужденно основан на культуре одной из непримиримо соперничающих мировых цивилизаций.

Хотя бы потому, что универсальных, общечеловеческих культурных кодов, достаточно глубоких и конкретных для того, чтобы их можно было положить в основу действительно эффективной всеобъемлющей организации, как с исключительной убедительностью показывает история последней четверти века, в природе попросту не существует.

И создателям будущего «мирового правительства» придется базироваться на одной из существующих крупных культур, предоставляя тем самым соответствующей цивилизации колоссальное и совершенно нерыночное, не поддающееся рациональному обоснованию и заведомо не приемлемое для всех остальных преимущество.

В самом деле, ведь уже сам выбор принципов структурирования «мирового правительства» неминуемо сделает наиболее значимый элемент среды глобальной конкуренции, то есть само это «правительство», наиболее приспособленным к потребностям той цивилизации, культура которой будет сознательно выбрана или случайно ляжет в основу организационных принципов.

Естественным возражением на это умозаключение является указание на принадлежность основной части современного глобального класса одной-единственной западной цивилизации. Однако она воспринимается как нечто единое лишь на фоне ее противостояния с другими — ранее советской, а в настоящее время поднимающимися китайской и, в значительно меньшей степени, исламской цивилизациями.

Сама же по себе она отнюдь не является монолитной.

На поверхности лежит противостояние, с одной стороны, континентальной европейской и англосаксонской культур, а с другой — иудео-протестантской, по определению Колина Пауэлла (данному Соединенным Штатам), и католической культур. При более глубоком рассмотрении образуются все более дробные деления, все более глубокие пропасти, — и глобальный управляющий класс сохраняет эффективность лишь потому, что даже не пытается выбирать между ними, а принимает в конкурентную борьбу всех; и в разных исторических условиях большего успеха добиваются представители разных культур.

Конечно, в условиях господства рыночных отношений конкуренция в целом ведется в рамках западной цивилизации, ориентированной на прибыль как меру жизни, но мы видим, как по мере развития на плечах современных технологий процессов глобализации деньги неуклонно теряют значение. А с ними теряет значение и привычная нам западная цивилизация, трансформируясь на своих вершинах — в глобальном управляющем классе — в нечто совершенно новое и непривычное для нас, все чаще пугающе напоминающее раннее Средневековье.

Существенно и то, что, если китайская цивилизация не надорвется в соответствии с жестко проявляющимися на протяжении вот уже тысячелетий циклами своей истории, мы увидим, как глобальный управляющий класс принимает в себя «китайскую волну» точно так же гибко и органично, как до того принимал и все другие национальные волны.

«Хитрым планом» мог бы стать выбор для организационного строительства «мирового правительства» какой-нибудь относительно малораспространенной культуры, «равноудаленной» от всех участвующих в глобальной конкуренции цивилизаций и потому обеспечивающей их равноправие в этом «правительстве». Однако, даже не опускаясь до принципиальной невозможности практического решения этой задачи (так как в глобальном управляющем классе ее попросту некому ставить, как и некому следить за добросовестностью исполнителей), приходится констатировать: она не поддается решению даже теоретически.

С одной стороны, вряд ли существует культура, «равноудаленная» от всех великих цивилизаций: она обязательно будет к кому-то ближе (или станет к кому-то ближе в ходе своей естественной эволюции, объективно ускоряемой предоставлением глобальных преимуществ) и соответственно предоставит этому «кому-то» неприемлемые для остальных преимущества.

С другой стороны, редкость той или иной культуры, ее слабая распространенность, ее неучастие в глобальной конкуренции представляются юридическим доказательством ее неэффективности: если она не распространилась сама собой, значит, она сама по себе не обладает достаточным для глобального успеха потенциалом.

А строить систему мирового управления на заведомо неэффективной базе, опираясь на гарантированных неудачников, даже не столько глупо, сколько нелепо.

Таким образом, создание на базе глобального управляющего класса «мирового правительства» или, точнее, порождение этого «правительства» глобальным классом представляется принципиально невозможным не только в силу того, что любая структуризация и упорядочение сделают этот класс менее гибким и соответственно более косным, создав тем самым угрозу его крушения. Не менее важным является то, что подобная структуризация неминуемо будет строиться на основах, чуждых для какой-либо части этого космополитичного по своей природе класса. Отторгая эту часть и заведомо ставя ее в зависимое положение, эти основы подорвут целостность и, главное, всеобщность, тотальность глобального управляющего класса, являющегося не менее значимым фактором его могущества, чем эффективность сама по себе.

Ведь феномен глобального управляющего класса — образования, по своей мощи невиданного в человеческой истории, — заключается в совершенно уникальном сочетании эффективности и масштабов. До того властные структуры, складываясь в формате организаций (а не конкурирующих внутри себя и друг с другом социальных вихрей), вместе с формой организаций получали и естественные ограничения своего развития, так как всякая организация имеет естественные, заложенные самими принципами ее построения ограничения своего расширения. Расширившись за пределы этих ограничений, она теряет управляемость, становится неэффективной и терпит поражение либо от конкурентов, либо под грузом собственных внутренних противоречий.

Сняв благодаря современным технологиям коммуникации потребность в формальной организации, в формальном структурировании и устойчивой институционализации, глобальный управляющий класс снял тем самым и пределы своего количественного расширения, охватив всю землю и став глобальным в буквальном смысле слова.

Отдаленными предшественниками его представляются построенные по принципу гибкого, неформального управления личные аппараты Рузвельта и Сталина (кажущейся хаотичности и неопределенности которых вполне справедливо ужасались современные им носители традиционного организационного мышления), а также бериевского Спецкомитета.

Мечта, которой суждено остаться мечтой

У меня есть мечта…

Мартин Лютер Кинг

Казалось бы, изложенное в предыдущем разделе самоочевидно.

Почему же тогда не только штатные пропагандисты и безграмотные «эксперты по всем вопросам», но и выдающиеся мыслители современного человечества и люди, глубоко погруженные в глобальный управляющий класс, не перестают раз за разом и год за годом, несмотря на все срывы, провалы и поражения соответствующих проектов, указывать на формирование институционализованного «мирового правительства» как не только на категорическую необходимость, но и на весьма вероятную реальность?

Прежде всего потому, что тяга к упорядоченности объективна и лежит в самой природе почти каждого человека. Мы с легкостью признаем существование хаоса именно потому, что верим в его недолговечность. Представить себе, что вихревое состояние важнейшего элемента современного человечества — глобального управляющего класса — является нормальным, органически присущим ему и с точки зрения его эффективности и результативности должно сохраняться в течение всего времени его существования, крайне тяжело всякому нормальному человеку. Притом тем тяжелее, чем ближе этот человек стоит к этому классу и чем ближе к сердцу принимает его ценности и интересы.

С другой стороны, представители глобального управляющего класса испытывают все возрастающее раздражение от утраты эффективности национальными бюрократиями. Эти бюрократии вынуждены действовать на административно-политически ограниченных лоскутах единой глобальной экономики и в силу этого заведомо неадекватны последней. Эта утрата не только предоставляет глобальному бизнесу растущие возможности, но и одновременно создает для него все увеличивающиеся проблемы. Естественно, погруженные в текущую деятельность и ориентированные, как правило, на краткосрочные задачи увеличения своих доходов и влияния представители глобального управляющего класса не обращают внимания на диалектическую взаимосвязь своих возможностей и своих проблем, порождаемых объективной неадекватностью национальных бюрократий, и испытывают праведное негодование лишь по поводу последних.

Вероятно, это связано с ростом масштабов деятельности представителей глобального управляющего класса, при котором ущерб от неадекватности национальных регуляторов новым условиям начал превышать прибыль, которую они привыкли извлекать из этой неадекватности.

Последствия их непосредственной, недостаточно продуманной и взвешенной реакции на описанное принципиальное изменение условий могут оказаться трагическими как для них, так и для всего глобального управляющего класса подобно тому, как в начале нулевых годов это произошло в России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.