11

11

2014 год начался для России под знаком извечной тяги к теплому морю. Сначала триумфально прошла зимняя Олимпиада в Сочи – и выяснилось, что граница между зимой и теплом не так непроницаема, как нам казалось всю жизнь. Потом РФ присоединила Крым. Дальше, 17 апреля, на прямой линии с верным народом президент Владимир Путин дал понять, что присоединил бы и Аляску, пересмотрев рыночные договоренности Александра II, но только зачем – холодно там, братцы, холодно, а холодных территорий у нас у самих пруд пруди. Нет, нам подавай тепло. Которого нам так не хватает и не хватало всю нашу всемирно-историческую жизнь.

И в этот момент неизбежно возвращается в голову Василий Палыч Аксенов со своим «Островом Крымом». Великий писатель, ушедший 5 лет назад, когда о возвращении Крыма в Россию никто всерьез не задумывался. Хотя любить Аксенова сейчас не очень модно, надо признать, что он смог сформулировать некоторые важнейшие свойства русского человека. Это две основные задачи:

а) стать иностранцем, оставшись при этом русским;

б) вырваться из плена вечной русской мерзлоты (побег!) и найти Другую Россию, какая лежит непременно у теплого моря.

И тот не русский, кто всю свою жизнь не решает – хотя бы даже и тайно, для собственного бессловесного душеупотребления, – задачи а) и б).

Уже в аксеновской «Затоваренной бочкотаре» появляется далекая страна Халигалия, о которой грезит русский интеллигент Вадим Афанасьевич Дрожжинин. Умеющий кушать кофе с яблочным пирогом в гостинице «Националь» – о, вершина советской западной буржуазности! Аксеновский персонаж – главный и почти единственный специалист по этой стране из недосягаемого теплого моря. Все ее обстоятельства и подробности он знает наизусть. «По сути дела, Вадим Афанасьевич жил двойной жизнью, и вторая, халигалийская, была для него главной».

Но, конечно, попасть в Халигалию ему не суждено. Не дают виз – ни въездной, ни выездной. Зато в Халигалии на халяву запросто побывал другой герой «Бочкотары» – Володя Телескопов, простой русский разгильдяй, не знавший о Другой России ничего такого рационального. «Божий плотник», непонятно как пристроившийся на теплоход «Баскунчак» – единственное европейское судно, побывавшее в Халигалии за последние 40 лет.

Потом была виртуальная Апельсиния, в самом сердце вечной мерзлоты («Апельсины из Марокко»). В романе «Ожог» все становится уже более определенно: альтернатива вечной нашей Сибири – Европа. Мы – европейцы, лишь ошибкой Господней заброшенные на холодный, бесконечно остывающий край Вселенной. «Боже, боже, есть ли конец одиночеству?…даже тогда, безденежный и брошенный в ночь наводнения на Аптекарском острове, я был не одинок и чувствовал за своей спиной мать-Европу, и она не оставляла меня, юношу-европейца, и была она, ночная, великая и молчала. Где ты?» (© В.П. Аксенов).

Надо бежать. Больше того, улетать – другого варианта не остается. «Глухой крик цапли, В Котором Слышался Шелест Сырых Европейских Рощ, Тяжелый Полет Цапли в Европу Над Костелами Польши, Через Судеты, Через Баварию, Над Женевой, В Болота Прованса, Потом В Андалусию».

Но чтобы бежать – необходимо отделиться от России. Здесь вновь всплывает проект русского сепаратизма. Который самому Аксенову воплотить не удалось – он-то полностью остался в составе России.

В полный рост идея Другой России встает, конечно, в «Острове Крыме». Хотя «Крым» как сакральная земля появляется еще в «Ожоге». Так называется магаданская яма, в которой освобожденные из лагерей зэки ждут парохода на материк. (Беглецы – корабля на Большую Землю, которая может оказаться Европой, а может – чем-то другим). В «Острове Крыме» – заветный сепаратистский проект реализовался. Не в индивидуальном, а в коллективном варианте.

Вот именно так только и может выглядеть идеальная Россия – маленькая страна у теплого моря. Не имеющая ничего общего с гигантскими, нечеловеческими «льдами Йошкар-Олы». Если Другая Россия и проникает в первую, основную, огромную, страшную и холодную, то только с этнографическими целями.

«Лучников пошел по обочине обледеневшего шоссе в сторону города. Он поднял воротник своего кашемирового сен-жерменовского пальто, обхватил себя руками, но мокрый злой ветер России пронизывал его до костей, и кости тряслись, и, тупо глядя на тянущиеся в полях длинные однообразные строения механизированных коровников, он чувствовал свою полную непричастность ко всему, что его сейчас окружало, ко всему, что здесь произошло, происходит или произойдет в будущем».

А там, на песчаном и галечном берегу, – мечта русского сепаратиста. «Считалось почему-то, что Симферополь с его нагромождением ультрасовременной архитектуры, стильная Феодосия, небоскребы международных компаний Севастополя, сногсшибательные виллы Евпатории и Гурзуфа, минареты и бани Бахчисарая, американизированные Джанкой и Керчь, кружева стальных автострад и поселения богатейших янки – менее опасны для идейной стойкости советского человека, чем вечно пританцовывающая, бессонная, стоязычная Ялта, пристанище киношной и литературной шпаны со всего мира».

И тут начинается, развертываясь во всей полноте, та самая главная русская трагедия. Описанная еще А.П. Чеховым невозможность ухода. Из ледяных объятий канонической России, лежащей то ли на одной шестой, то ли на одной седьмой части суши, вырваться – невозможно. Особенно если ты русский интеллигент – представитель особого, объективно существующего и данного нам в ощущение подвида представителей русской цивилизации.

Андрей Лучников, главный герой «Острова Крыма», подчиняет себя Идее Общей Судьбы (ИОС). В результате воплощения которой Другая Россия должна слиться с Россией-Матерью в лице СССР и, конечно, погибнуть.

Эта будущая гибель очевидна для Лучникова, как и для всех прочих идеологов Общей Судьбы, но нимало не смущает его/их. Он свободно идет гибели навстречу, увлекая за собой всю маленькую и успешную ДР, счастливо и странно состоявшуюся на Черном море.

Так и должно быть. Идея Общей Судьбы терзает и пронзает русского человека, как Вселенную – холодное (температурой три кельвина) реликтовое излучение, возникшее в момент Сотворения мира. Бежать навстречу России, чтобы она наказала тебя за это, – вот тоже неразрешимый секретный код русского и русскости.

Россия никогда не бывает благодарной своим чадам и порождениям. Особенно за то, что они хотят сделать или уже сделали для нее. Всякий, кто хочет почему-то быть русским, должен это понимать.

Освободиться от смертельных объятий России может только тот, кто поставил себе защитный экран от реликтового излучения, транслирующего Идею Общей Судьбы. Во времена Империи это удавалось немногим. После Империи, в эпоху Заката России, это уже удалось миллионам. Это и есть первая настоящая русская революция, какую познала история, если разобраться.

Крым как сакральная земля в последний раз всплывает (во всех смыслах) в финальном романе Аксенова «Таинственная страсть». Здесь, как ни странно, Другой Россией становится утонувший Советский Союз – точнее, его теплая часть, после гибели Империи переставшая быть Россией. (Это просто наказание с особым цинизмом, не иначе). А храмом ДР – крымский парк Литфонда. Оказалось, что путешествие к теплому морю возможно не только в пространстве, но и во времени. И оттого главное русское путешествие выглядит еще более безнадежным.

Еще в 2009 году я сформулировал свой первый план системного РФ-прорыва к теплому морю: купить у Греции, терпящей финансовое бедствие, семь Ионических островов, чтобы сделать там Другую Россию. Республику Семи Островов, как она называлась и встарь. Там бы мы избавились от клаустрофобии (отчего всю жизнь так рвались взять Константинополь с его проливами!) и непреодолимой зимы. В конце концов, те земли нам не чужие. Там были и Каподистрия, и адмирал Ушаков. Кто знает, может, на волне сочинско-крымских успехов, размыкаемых в глобальное измерение, и этот план может быть взять на вооружение? Неясно только, где теперь деньги у экономики с ее прогнозируемым (официальным Минфином РФ) экономическим ростом в 0 (ноль) процентов.

«Я люблю этот Остров, память о Старой России и мечту о Новой, порты скалистого Юга, открытые на весь мир, энергию исторически обреченного русского капитализма, девчонок и богему Ялты, архитектурное буйство Симфи, тучные стада восточных пастбищ и грандиозные пшеничные поля Запада, чудо индустриальной Арабатской зоны, сам контур этого Острова, похожий на морского кота. Я столько лет отдал этому чуду натуры и истории, и неужели все это может пропасть по велению какого-нибудь Пренеприятнейшего, вопреки всем смыслам… О Боже, я должен этому помешать»!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.