Анатолий Афанасьев СЛОВО, ПРОНЕСЕННОЕ СКВОЗЬ АД (О романе Александра ПРОХАНОВА "Красно-коричневый")

Анатолий Афанасьев СЛОВО, ПРОНЕСЕННОЕ СКВОЗЬ АД (О романе Александра ПРОХАНОВА "Красно-коричневый")

Мое поколение, появившееся на свет в 50-е годы в великой стране, заканчивает жизнь при Борисе Ельцине — неизвестно в каком государстве, принадлежа неизвестно к какому народу — к руссиянам... Многовековая трагедия России, то погибающей, то возрождающейся из пепла, обернулась в конце второго тысячелетия жутковатым, кровавым фарсом, с шутовскими игрищами политиков, со средневековыми ритуальными жертвоприношениями, отчего все чаще закрадывается в голову унылая мысль, что ее историческое время завершает свой круг. Сознание не выдерживает социальных перегрузок, погружается в хаос, не справляется с простейшими определениями добра и зла, да и нет, кажется, необходимости в том, чтобы отличать первое от второго. Зачем, какая разница, если великая северная цивилизация, частицей которой мы все являемся по факту рождения, склонилась к закату? Не будет больше Родины, не останется рода-племени, семьи, поэзии, музыки, любви, а будет только вечный рынок с его утробной крысиной сутью, в чем уже десять лет подряд послушно клянется Западу каждый дорвавшийся до власти политик. Будущее смутно, прошлое заляпано сплошь черной краской — куда ж нам плыть? Делать вид, что мы по-прежнему заняты осмыслением вечных истин, поиском справедливости, веры, особого пути, — и это в то время, когда несчастный, обманутый, приведенный в первобытное состояние народ корчится в предсмертных муках, немо, безгласно умоляя о пощаде неведомого палача?.. Нет ничего более циничного, чем рассуждения суетных, с ущербной, звериной психикой так называемых творческих интеллигентов, обласканных бандитским режимом, о духовности, о торжестве общечеловеческих ценностей, о правах человека, как нет ничего более похабного, чем безбожник, стоящий со свечкой в храме и ухмыляющийся про себя: вот, дескать, я и обвел еще раз это быдло вокруг пальца.

Книга Александра Проханова "Красно-коричневый" полна мистической силы, она написана как раз в том состоянии и на той грани, где рассудок уступает напору неизреченной душевной боли, где слова смешиваются с кровью и грозят убить вернее пули. Роман закодирован на десятилетия вперед и в нем, безусловно, заключен некий исторический приговор, глобальное гуманитарное суждение, как это было совсем недавно с книгами Платонова, Пильняка, Булгакова, Замятина, Пастернака, которые по-настоящему не поняты и по сей день. Тут, пожалуй, следует оговориться, что есть категория людей — филологические барышни с пылким, романтическим блеском в глазах, высоколобые критики, обвешанные международными премиями, при любой власти снимающие пенки с литературного процесса, — которым вообще противопоказано читать Проханова, дабы не получить несварения желудка, а то и чего похлеще. Тем более, как показала постсоветская практика, для того, чтобы устраивать травлю с забиванием неугодившего писателя ногами, им вовсе необязательно сообразовываться с текстом. Достаточно услышать от босса приказ: ату его! Новейшая история России дала ужасающий пример массовой деградации художнического сословия, подобной той, какая происходила в 20-е годы, но намного масштабнее. Творцы прекрасного, с мазохистским сладострастием ринувшись обслуживать денежные мешки, распространили в общественной атмосфере столь невыносимое зловоние, что обыкновенному гражданину попросту нечем дышать... И все же смею надеяться, для многих образованных людей в России, сохранивших в груди живое чувство, новый роман А.Проханова станет знаковым, переломным в их мироощущении. Тяготеющий к утраченным духовным ценностям, пронизанный любовью к обездоленным русским людям, к умерщвляемым "малым мира сего", роман завораживает, подобно молитвенному плачу. Писатель на наших глазах произвел почти анатомический анализ собственного (выраженного в герое Хлопьянове) нравственного чувства и с предельной чистосердечностью поделился своей болью, уподобясь врачу, проверяющему на себе воздействие смертоносной бациллы. Наверное, высокую цену такого опыта способен представить лишь тот, кто сам, хотя бы в воображении, изведал силу жертвенной страсти.

Действие романа, вся одиссея полковника-особиста Хлопьянова происходит на коротком отрезке времени, в страшные дни октября 93-го года, раз и навсегда поделившие общество на тех, кто воспринял попытку народного восстания как героическое деяние, как кровавую жертву, принесенную во имя будущего возрождения, и тех, кто до сих пор? погруженный в шизофреническую эйфорию, блудливо лепечет о правоте тирана, об исторической необходимости раздавить "красно-коричневую", коммуно-фашистскую гадину. Вместе им не сойтись, эта глубокая рана зарубцуется уже не при нашей жизни.

Противостояние на пятачке Парламента и — шире — гибель империи художник ощущает, как глубинное, метафизическое столкновение православного мира с хищными, кровавыми, беспощадными монстрами, явившимися из бездны, из темного пещерного небытия, но вооруженными суперсовременными психотропными технологиями массового поражения. Цель нашествия — окончательное уничтожение России, смысл защиты — возвращение к Идеалу, к истокам нормального Бытия. Писатель сказал правду о том, какие ценности нынче лежат на весах, и этого ему не простят, как не простили его герою Хлопьянову любви к Отечеству. Кто не простит? Включите телевизор, и вы увидите их всех за один вечер. Их немного, но у них деньги и власть. Так было на протяжении всего минувшего столетия: на бескрайних просторах России правила могучая кучка — и само по себе это не плохо и не хорошо. Печально то, что сегодня эта кучка состоит сплошь из политических наперсточников, оголтелых русофобов и раздухарившихся от неправедно нажитых богатств огненноликих ростовщиков. От этой веселой компании никому не приходится ждать пощады, но в самой их столь шумно и помпезно празднуемой победе явственно ощутим черный привкус гниения. Власть упырей не бывает слишком долгой, история всего человечества — тому наилучшее подтверждение. Призрак святого возмездия все громче стучит в их окна, заставляя в ужасе замирать за пировальным столом, не донеся до рта вилку с жирным куском.

Проханова теперь снова будут мочить, как мочат все последние десять лет, используя любимые приемы — ложь, оскорбления, имитация падучей, угрозы, — ища самые уязвимые места, чтобы стереть в порошок вольнодумца, чтобы другим неповадно было замахиваться на главного идола отечественной демократии — на доллар, сегодня приятно подмоченный русской и чеченской кровью. Может, придумают что-нибудь совсем чудное. У творческой интеллигенции, получившей в свои руки такое могучее оружие, как телевидение, огромные возможности и богатейший опыт уничтожения инакомыслящих, накопленный еще в достославные большевистские времена. Черная метка уже послана — наивно-злобным интеллектуальным бормотанием мадам Ремизовой. "Независимой газетой" господина Березовского.

Но роман написан, а рукописи, как известно, не горят, тем более опубликованные. Герой книги, православный воин Хлопьянов, продолжит свое хождение по мукам уже в ином мире, неподвластном земной воле. Погибая, он, в сущности, только начинает свой поход, собирая, клича к себе растерянные православные души. "...Это видение посетило его на московской толкучке, породило ощущение тоски. Москва, столица небывалой цивилизации, на которую то с ужасом, то с любовью взирала земля, превратилась в азиатский торговый город. Закрывала свои театры, библиотеки, факультеты искусства и науки. Открывала огромную, набитую дешевкой толкучку. Сливалась с Кабулом, Аддис-Абебой, Пномпенем. Это и было поражение. Это и была оккупация. Без ковровых бомбежек, полевых комендатур, расстрельных рвов и газовых камер. Его страна, ее драгоценности, ее величие, ее наивный и грозный лик, ее таинственное, как смугло-золотистый иконостас, прошлое, ее слепящее, как полярное солнце, будущее — все превращалось в хлам, перерабатывалось в мусор, распылялось в сор, в дешевку, в конфетти нарядных ярлыков и наклеек, в неоглядную свалку, над которой кружило, как огромный черный рулет, воронье... Работник, который совершил истребление, был невидим. Был удален в бесконечность. Его могучие крушащие руки дотягивались из космоса, доставали из-под земли. Он был недоступен для Хлопьянова, неуязвим для его удара. Повелевал народами, управлял странами, распоряжался ходом истории. Здесь, на московской толкучке, он присутствовал в виде целлулоидного флакона с шампунем, картинки с изображением девицы, дешевого бисера на женской блузке... Хлопьянов страшно устал. Был опустошен. Его жизненных сил не хватало на борьбу с пустотой. Его кинули в огромную лохань, где шло гниение, совершался распад, действовала химия разложения. И он чувствовал, как растворяется в этих кислотах и ядах".

Гибель святых мучеников на Руси всегда означала некую черту, предел, за которым кончается терпение народа. Роман подводит читателя к этому пределу. Мало кому в наше подлое время удавалось сказать что-то новое, не сказанное прежде, о человеческой душе, о ее божественном предназначении. Наверное, чтобы это сделать, надо, кроме литературного дара, обладать способностью А.Проханова задумываться о простых "детских" вопросах бытия и говорить о них в с е р ь е з, не боясь показаться смешным или неправильно понятым. При этом опираться на мощные духовные амбиции, присущие скорее сверхсуществу. Горячая искренность писателя, абсолютное отсутствие обезьяньего юмора, за который, как за соломинку, цепляется угасающая официальная постсоветская культура, трепетное, любовное отношение ко всему сущему, обреченному на тлен, приговоренному к истреблению беспощадными завоевателями, — поднимают многие страницы романа до уровня обличительной проповеди аввакумовского накала. Но это, опять же, для тех, кто способен внимать.

"Красно-коричневый" А.Проханова — одно из самых грозных предупреждений тем, кто, обуянный дьявольской энергией, полагает, что целый народ можно умертвить с такой же легкостью, как козявку, ползущую по зеленому листу. А возмездие, что ж, оно приходит порой так же неожиданно и застает врасплох, как сама смерть.