Глава 22. Конфликт с марксизмом и лозунг поражения своего правительства в войне
Глава 22. Конфликт с марксизмом и лозунг поражения своего правительства в войне
Самой трудной задачей для Ленина в 1914-1915 гг. было найти приемлемую формулу разрыва с социал-шовинизмом марксистов II Интернационала. Проблема определения позиции партии большевиков в условиях мировой войны вставала впервые. И тут главный конфликт возникал уже вовсе не из-за «измены» марксистов, которые в каждой стране решили поддержать свои национальные буржуазные правительства в большой «войне народов».
Большевики оказались в зоне столкновения двух уровней массового сознания самого русского народа — его чаяний (коллективного бессознательного) и расхожих мнений , настроений момента. Пойти против чаяний — значит потерпеть стратегическое поражение, оскорбить возбужденные настроения — значит потерпеть поражение тактическое, которое в быстротекущей обстановке может стать непоправимым.
Ленин верно понял народные чаяния и сделал радикальный и небывалый выбор — принял установку на поражение своего правительства в империалистической войне и на превращение войны империалистической в войну гражданскую . Дело тут не только в интуиции, а и в наличии достаточных признаков для надежного прогнозирования хода событий. Крестьянство России не одобрило войну, тем более что вся тяжесть издержек и потерь от войны легла именно на крестьянство русских областей. Государство входило в войну в состоянии общего кризиса и сплотить общество патриотическим проектом не могло. Раскол с течением времени мог только углубляться, и шансы монархического режима «выйти живым» из этого кризиса были очень невелики.
Режим попал в порочный круг: для ведения войны он был вынужден поставить под ружье огромную армию — 15 миллионов крестьян и рабочих. В эту армию пришло и получило оружие поколение, которое подростками пережило большие и малые «кровавые воскресенья» 1905-1907 гг. Обговорив в армии все свои проблемы и организовавшись, это поколение неминуемо повернуло бы оружие против «белой кости», поддержав начавшуюся «молекулярную» гражданскую войну в тылу. Это в те годы всем было очевидно, и все обдумывали свой выбор в грядущем столкновении.
Предвидение Ленина осуществилось — война империалистическая превратилась в гражданскую сама собой, без всякого «заговора». М.М. Пришвин записал в дневнике 21 мая 1917 г.: «По городам и селам успех имеет только проповедь захвата внутри страны и вместе с тем отказ от захвата чужих земель. Первое дает народу землю, второе дает мир и возвращение работников. Все это очень понятно: в начале войны народ представлял себе врага-немца вне государства. После ряда поражений он почувствовал, что враг народа — внутренний немец. И первый из них, царь, был свергнут. За царем свергли старых правителей, а теперь свергают всех собственников земли. Но земля неразрывно связана с капиталом. Свергают капиталистов — внутренних немцев» [6].
Таким образом, надо без эмоций признать, что выдвижение революционной программы в самом начале войны было стратегически правильным выбором. Направление массивных, «тектонических» процессов в изменении массового сознания народов России было определено верно.
Рациональные, основанные на расчете основания для этого выбора Ленину дала также работа над книгой «Империализм как высшая стадия капитализма», которую он закончил в 1916 г. в Цюрихе. Эта работа показала, что переход капитализма в стадию империализма сделал развитие мировой системы, построенной по типу «центр—периферия», крайне неравновесным . Центр получил возможность «сбрасывать» кризисы на периферию. Россия в конце XIX и начале ХХ века была именно страной периферийного капитализма. А внутри нее крестьянство было как бы «внутренней колонией» — периферийной сферой собственных капиталистических укладов. Это сделало Россию «слабым звеном» в системе мирового капитализма. Отсюда следовал надежный вывод, что кризис, порожденный мировой войной, станет для сословной России невыносимым.
Второй вывод заключался в том, что при углублении российского кризиса западные союзники по военной коалиции будут не только «сбрасывать» в России часть своего кризиса, но и обязывать Россию продолжать войну, «тратя» ее ресурсы и население. Выход из войны станет для России вопросом жизни и смерти, и выход этот будет возможен только через революцию.
Так и произошло, «западники» (кадеты и меньшевики), которые требовали продолжать войну и выполнять свои обязательства перед Антантой, полностью потеряли поддержку крестьянства, и выход из войны оказался логично сцеплен с советской революцией. Она отвечала общенациональным интересам.
Виднейший русский химик и государственный деятель генерал В.Н. Ипатьев в своем большом двухтомном труде пишет о том времени: «Продолжение войны угрожало полным развалом государства и вызывало крайнее раздражение во всех слоях населения… [Либеральные и почти все левые партии требовали продолжения войны]… Наоборот, большевики, руководимые Лениным, своим лейтмотивом взяли требование окончания войны и реальной помощи беднейшим крестьянам и рабочим за счет буржуазии… Надо удивляться талантливой способности Ленина верно оценить сложившуюся конъюнктуру и с поразительной смелостью выдвинуть указанные лозунги, которым ни одна из существовавших политических партий в то время не могла ничего противопоставить… Можно было совершенно не соглашаться со многими идеями большевиков. Можно было считать их лозунги за утопию, но надо быть беспристрастным и признать, что переход власти в руки пролетариата в октябре 1917 г., проведенный Лениным и Троцким, обусловил собой спасение страны, избавив ее от анархии и сохранив в то время в живых интеллигенцию и материальные богатства страны» [157].
Но в 1914 г. для массового сознания, возбужденного началом войны и призывом в армию, идея поражения в войне была, конечно, шокирующей. А ведь этот выбор был сделан Лениным уже в сентябре 1914 г. Он писал тогда: «Для нас, русских с.-д., не может подлежать сомнению, что с точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии, самого реакционного и варварского правительства, угнетающего наибольшее количество наций и наибольшую массу населения Европы и Азии» [155].
Но это же государственная измена! В официальной советской истории вся эта коллизия освещалась скороговоркой, как что-то несущественное. На деле политический риск при принятии этого решения был очень велик. Даже сейчас наши марксисты и патриоты-коммунисты стараются смягчить его остроту, говоря, что речь шла о лозунге «поражения всех правительств». Это не так, сегодня нам не надо смягчать и упрощать противоречий того времени. Работа Ленина «О поражении своего правительства в империалистской войне» [158] была написана 26 июля 1915 г., через два месяца после работы «Крах II Интернационала», в которой было зафиксировано, что ни одна европейская социал-демократическая партия не заняла пораженческой позиции. Поэтому Ленин и пишет, что «русские социал-демократы должны были первыми выступить с «теорией и практикой» лозунга поражения».
Надо признать, что лозунг поражения в войне был предельно радикальным, так что и сегодня вряд ли найдется человек, который легко с ним согласится. Речь шла о том, чтобы не просто желать поражения своему правительству, но и содействовать такому поражению . Ленин объясняет: «Кто пишет против «государственной измены», как Буквоед, против «распада России», как Семковский,[41] тот стоит на буржуазной, а не пролетарской точке зрения. Пролетарий не может ни нанести классового удара своему правительству, ни протянуть (на деле) руку своему брату, пролетарию «чужой», воюющей с «нами» страны, не совершая «государственной измены», не содействуя поражению, не помогая распаду «своей» империалистской «великой» державы» [158, с. 290].
Другое дело — формы «содействия». Речь идет не о «вредительстве», а об отказе от классового мира, о продолжении революционной деятельности. Ленин уточняет: «Превращение империалистской войны в гражданскую не может быть «сделано», как нельзя «сделать» революции, — оно вырастает из целого ряда многообразных явлений, сторон, черточек, свойств, последствий империалистской войны. И такое вырастание невозможно без ряда военных неудач и поражений тех правительств, которым наносят удары их собственные угнетенные классы» [158, с. 289].
Как прогноз , эти представления оказались верными — через полтора года все именно так и произошло. Никакого практического влияния на ход событий в России эти работы Ленина не оказали и, будучи опубликованными в Швейцарии, не были доведены до сведения даже политически активной левой интеллигенции в Петербурге (насколько можно судить по воспоминаниям некоторых революционных студентов, эти работы до активистов партии не дошли). Это, видимо, было наилучшим выходом из сложного положения, ибо идея содействовать поражению России в 1915 г. наверняка оттолкнула бы от большевиков значительную часть интеллигенции и рабочих.
Но, конечно, идея способствовать поражению своей страны в войне привела к душевному конфликту у части партийного актива — патриотическое чувство столкнулось с идеологической доктриной. Это расщепление сознания впоследствии привело к разногласиям и столкновениям уже внутри сообщества старых большевиков. Гражданская война устранила с политической арены либералов-западников, которые вели идеологическую борьбу против империи , но космополитическое крыло большевиков, которое приняло у них эстафету, продолжало разрушение символов империи. Ненависть этой части большевиков к государству России была во много навеяна той доктриной марксизма, которой они были искренне преданы. Хотя после Октября большевикам пришлось заняться государственным строительством и ввести в свою риторику понятие социалистического отечества , инерция антигосударственных установок была очень велика.
Вот что писал активный деятель «правой оппозиции» М. Рютин (очень популярный во время перестройки как один из убежденных антисталинистов) в своей автобиографии 1 сентября 1923 г.: «Я стал самым непримиримым пораженцем. Я с удовлетворением отмечал каждую неудачу царских войск и нервничал по поводу каждого успеха самодержавия на фронте. Обосновать свою точку зрения к тому моменту я мог вполне основательно. Теоретически я чувствовал себя достаточно подготовленным: мною уже были проштудированы все главные произведения Плеханова, Каутского, Меринга, Энгельса, Маркса. К концу 1913 г. я проштудировал все три тома «Капитала», исторические работы Маркса, все важнейшие труды Энгельса» [159].
Антироссийский и антигосударственный пафос М. Рютина прямо вытекал из трудов Маркса и Энгельса. Поэтому вести борьбу с такими взглядами внутри партии было трудно, пока не «наросло» новое массовое поколение большевиков, уже из молодежи.
Для нашей темы это столкновение Ленина с социал-демократами, стоявшими на позициях марксизма, служит подтверждением тезиса о том, что и в ХХ веке главными субъектами крупномасштабных исторических процессов оказываются не классы, а народы. Марксисты это знали. Ленин принял верное решение не потому, что верной оказалась его модель классовой борьбы в России, а потому, что войны не желал русский народ . Он уже в 1905-1907 гг. определенно отверг и национал-либерализм, и социал-шовинизм как основу своего «большого проекта». Рабочий класс западноевропейских стран, напротив, пошел на заключение пактов о национальном согласии на основе социал-шовинизма для ведения империалистической войны.