3 января, воскресенье
3 января, воскресенье
Уже не мело, ветер стих. Вечерело. В высоком гаснущем небе обозначились звезды, и серп молодого месяца отчетливо заблистал над землей.
— Китайцы приехали, на Сессию Совета Экономической Взаимопомощи придут, — вышагивая по лесной дорожке, говорил Молотов.
— Раньше они вид делали, что с нами, а теперь дошло — со странами народной демократии мы единый кулак! — отозвался Лазарь Моисеевич.
— СЭВ не просто организация, СЭВ мощнейшая общность! А появление в противовес капиталистам объединенных Вооруженных Сил социализма — объективный итог наших побед!
По существу, социалистические государства в Европе, возникшие после Второй мировой войны, являлись составными частями Советского Союза. Официально их не присоединяли к Союзу лишь потому, чтобы иметь дополнительные голоса в Организации Объединенных Наций. И для Украины, и для Белоруссии, вроде бы равноправных с Россией, Сталин места в ООН выбил.
— Значит, китайцы в СЭВ просятся? — спросил Каганович.
— Не обольщайся, Мао Цзэдун сам за себя.
— Сам-то сам, но и без нас плохо.
— Посмотрим, — буркнул Вячеслав Михайлович, кутаясь в меховой воротник пальто.
Пальто у него было просторное, изнутри подбитое пушистой куницей. В таком, конечно, никакой мороз не возьмет.
— Ты с приветственным словом обратишься или Маленков?
— Хрущ лезет! Над документами по созданию военного блока соцстран собрались, так и тут без Хруща не обошлось! — с досадой продолжал Вячеслав Михайлович. — Своего выкормыша Малиновского на должность командующего тянет!
— Мы же Конева хотим?!
— Конев и будет. Лопоухий Малиновским подавится!
— Зря мы Никиту первым секретарем сделали, теперь он покоя не даст!
— Булганина благодари! — на полшага опережая товарища, выговорил Молотов.
— Не спеши, куда летишь, ведь гуляем!
— Про Булганина, выродка, вспомнил и завелся! Хрущев его по шерстке гладит!
— Не случайно, Маленкова сговорились схарчить.
— Маленкова! — фыркнул Молотов. — Дай волю, всех схарчат!
Каганович застегнул верхнюю пуговицу на пальто. Пальто у него было не такое теплое, как у спутника, хотя и шерстяное, с мягким каракулевым воротником, но без внутренней меховой подбивки. В шубах Лазарь Моисеевич быстро потел, часто приходилось расстегиваться, особенно жарко становилось в машине — одни ежедневные поездки с дачи до Москвы отнимали по сорок минут, вот и сиди, парься, да и появляться на людях в необъятном, как у боярина, одеянии он считал для члена Президиума Центрального Комитета недопустимым. Пальто Кагановичу пошили легкое, слегка приталенное, чтобы подчеркнуть его высокую, молодцеватую фигуру. Словом, не одобрял Лазарь Моисеевич шубы. Впрочем, и норковую шапку-ушанку, как у Молотова, не признал, обходился строгим каракулевым пирожком. А сегодня на прогулке почувствовал, что подмерзает. Хорошо, ботинки на ногах оказались на цигейке.
Товарищи прогуливались по необъятному парку молотовской дачи, расположенной на шестнадцатом километре Успенского шоссе в живописных Девятых Горках. У Светланы, дочки Вячеслава Михайловича, сегодня был день рождения, вот самые близкие и собрались отпраздновать. Молотов, так же как Сталин, назвал свою дочь Светланой. Самое желанное женское имя в России стало Света, Светлана, Светланка. А сколько стихов в честь любимой дочурки Светочки в газетах замелькало? Многие известные поэты хотели угодить генералиссимусу.
— Хрущ с Булганиным прыткие ребята, особенно Никита, — хмуро заметил Молотов.
— Ну, а мы с тобой, Вячеслав?
— Что?
— Как вести себя будем?
— Подождем, подумаем. Нам, Лазарь, необходимо большинство в Президиуме сформировать, тогда шайку крикливую прихлопнем.
— Как сопляки желторотые надоели! Недавно в глаза заглядывали, пылинки сдували, а теперь командуют. Хрущев с сияющей лысиной на цыпочках прибегал: «Можно? Извините! На что обратить внимание?» А теперь — начальник, не подступись!
— Пробились! — невесело уточнил Молотов. — Не к нам, Лазарь, к Сталину пробились.
— Иосиф специально новую кровь пустил, чтобы нас изжить, — прорычал Каганович.
— Надоели Сталину свои. И ведь отодвинул от себя, рыжий черт!
— Хорошо не расстрелял, как бедолагу Вознесенского.
— Вовремя сдох, верблюд конопатый! — отчеканил Молотов. — Но фигурой Сталин был великой. Если б не он, от России бы и кусочка не осталось, в рабстве бы гнили: или англичане с американцами сожрали, а может, японцы с фашистами. Как Сталина ни ругай, его заслуга, что русские на белом свете есть.
— Да, Сталин был величайший человек, тут другого не скажешь! А Хрущев при каждом удобном случае его лягает.
— Берия первым начал, как и Хрущ, отмыться хотел, так сделать, чтобы о нем люди заговорили.
Лазарь Моисеевич пнул носком снежный ком, очевидно только свалившийся на дорожку с ближайшей елки.
— Плохо чистить стали, сволочи! У меня на дворе тропинки сплошь завалены, не идешь, а спотыкаешься. Приеду домой, всех вые…у! — ругался Каганович.
— Да успокойся, Лазарь, разберемся с молодежью! — снова опережая спутника, пообещал Вячеслав Михайлович. — Мы с тобой при Сталине уцелели, а эти, — Молотов скорчил пренебрежительную гримасу, — сопляки!
Пара двигалась по дорожке, петляющей высоким лесистым берегом Москвы-реки. Внизу, за рекой, покуда хватало глаз, простирались бескрайние заснеженные поля.
— Очкастого вовремя сцапали! — заметил Каганович.
— Лопоухого благодари, его заслуга.
— Хоть одно важное дело сделал, Берию удавил.
— Надо ему должное отдать, не сдрейфил.
— А мы, Вячеслав, сдрейфили.
— Теперь это совершенно неважно, — безразлично выговорил министр иностранных дел. — Важно держать руку на пульсе. А пока не мы, а твой холуй Хрущев руку на пульсе держит. Ушами хлопает, а пульс считает! Он не такой дурак, каким прикидывается.
В тишине зимнего парка послышался голос молотовской супруги:
— Слава! Лазарь! Возвращайтесь, пора за стол!
— И-де-е-е-м! — сложив руки рупором, протяжно откликнулся Вячеслав Михайлович.
Спутники повернули в сторону дома.
— Хрущ совсем не дурак! Зря мы его недооценивали.
Молотов не отвечал.
— Тяжело будет балабола в унитаз спустить, — закончил мысль Каганович.
— Спустим. Наш авторитет — это не хрущевское кудахтанье. Мы пустобреха из Москвы в Казахстан выпрем, министром сельского хозяйства у казахов сделаем. Пусть целину пашет и кочевникам мозги вправляет.
— Там ему самое место.
— И, главное, везде свой курносый нос сует, как успевает?! — негодовал Молотов.
— Крестьянская хватка.
— А про Серова что скажешь? Ведь хрущевский выкормыш, на Украине при Никите сидел.
— Мудозвон и хапуга!
— Некстати он в руководстве госбезопасности оказался, вошкается под ногами!
— По большому счету и Жуков некстати.
— Этот совсем некстати. Серов по сравнению с ним мальчик голозадый. А Жуков — акула! — определил Молотов. — Ему волю дай, он не мешкая неугодных слопает, и нас, и разлюбезного другана Хрущева. Жуков спит и видит, как бы царственную корону на свою квадратную башку нацепить. Он, как Берия, в жизни своего не упустит.
— Сталин первый о его фанфаронстве сказал.
— Знал! — скривился Молотов. — Товарищ Сталин таких, как Жуков, насквозь видел. Он его под Берию держал, а Берию под Жукова. В такой позиции они для Сталина не опасны были. А сейчас Жуков без привязи — приезжает без доклада, заходит без разрешения, сидит, развалившись, как у себя дома.
— Не зря Сталин его из ЦК выпер.
— То больше тактика была, чтоб спесь с зазнайки сбить.
— Я слышал, весной пятьдесят третьего Жуков должен был в Генштаб вернуться, чтобы Берию придавить, — припомнил Каганович.
— Не исключаю.
— Жукову крепкий ошейник нужен!
— А кто его сейчас удержит, ты? — останавливаясь и придерживая товарища за рукав, спросил Молотов.
— Хер! — тоскливо отозвался Лазарь Моисеевич. — Жуков сегодня к одному Хрущеву прислушивается. Ведь Хрущ его с Урала в Москву перетащил.
— И Жукову лысый баки забил! — воскликнул Молотов и, поежившись, добавил. — Давай поторапливаться, Полина звала!
Уже совсем стемнело. Звезды стали яркими-яркими. Серебристый серп месяца поднялся выше, осыпая дремлющие в снегу ели сказочным золотистым сиянием.
— Жуков единолично армией командует. Булганин, болванчик, на работе не засиживается, то к б…дям едет, то в Сочи с балеринкой летит. Не смех ли?! — неприязненно говорил Каганович.
— Распи…дяй! — подытожил Вячеслав Михайлович. — Хрущев его Машке квартиру на Горького дал, знаешь?
— Рука руку моет!
— За тупость и пустозвонство Иосиф Булганина рядом держал. Это же надо, у Сталина первым заместителем председателя Совета министров ходил!
— Потому что неопасный, — нравоучительно отозвался Каганович. — Очень правильно рябой поступил, я бы такого простака тоже замом имел. — Булганина Хрущ в объятия подобрал. А за Никиту Сталина благодари, он его нашел.
— Никита с Аллилуевой в Промакадемии учился. Надежда мужу про украинского самородка и напела.
— Мы для Сталина невыгодные стали, слишком большой авторитет заимели, сужали его бесконечный триумф. А тут Хрущ подвернулся! — излагал Молотов.
— До Хрущева Попов Москвой командовал, перед Поповым Щербаков был, тоже пацаны ершистые. Сталин еще прилично с нами поступил. Верноподданных ленинградцев ни блокада героическая не спасла, ни безграничная преданность.
— Все под прицелом были, — кисло усмехнулся Вячеслав Михайлович и пригладил аккуратные усики. — Мою Полину, сука, арестовал! Я его на коленях умолял — отпусти, что она сделала? Какая из нее шпионка?! За партию умереть готова была, за этого рыжего пидараса Сталина! Не пожалел бабу, а все, чтобы меня побольнее боднуть, чтобы я на его место не заглядывался! — с возмущением продолжал Молотов. — Тигром смотрел, когда я за исключение жены из партии голосовать отказался.
— А жену Буденного за что посадил?
— Она б…дь была.
Каганович заулыбался:
— За б…дство у нас не наказывают.
— И жену Калинина в казематы отправил, сука хромоногая! — Молотова трясло. — Под конец жизни Сталин совсем ошалел!
— Хрущ, Вячеслав, по сравнению с рыжим неоперившийся птенец, который летать хочет.
— Пусть полетает пернатый! Никита такой прыткий, что с высоты е…нется!
— Главное, мы в строю. А мы, Вячеслав, сила! Я заместитель председателя Совета министров, ты — заместитель председателя Совета министров! — потрясал кулачищами Каганович. — Оба члены Президиума Центрального Комитета!
— Что-то ты, Лазарь, разошелся, угомонись, дыши глубже! Все у нас хорошо, не то что раньше — от каждой тени шарахались. Гляди, какой вечер дивный! Мы живы, здоровы, Сталина пережили, Берию пережили, а Хрущева и подавно переживем! — нараспев, как приговаривается в русских народных сказаниях, заключил министр иностранных дел.
Лес замер в объятиях рождественских морозов. За месяц зимы снег, наседая и подтаивая, намертво сковал мохнатые лапы елок, белыми воротниками укутал березы, запушил липы, дубы, с головой засыпал ощетинившиеся кривыми ломкими ветками приземистые кусты. Сугробы около домов встали в человеческий рост. Зима явилась во всей своей чарующей красоте, серебристой и прозрачной. Природа утопала в снегах, обмирала в пронизывающем ветре, только в раскаленных докрасна печках весело потрескивал огонь, согревая убаюканные метелями домики. В домишках этих было теплым-тепло, лишь причудливые узоры в крохотных оконцах выдавали присутствие на дворе студеной зимы. Посмотришь на витиеватый узор и залюбуешься. А на дворе — белым-бело. Здравствуй, зимушка-зима!
Товарищи возвращались к дому. Снежинки искрились, отражая бледный свет фонарей.
— Народ Сталина любит, — заговорил Вячеслав Михайлович и сдвинул шапку на самые уши. — Нельзя допустить, чтобы Сталина ругали, это очень повредит единству партии. Хрущ специально так делает, хочет существующие порядки поломать, главных игроков сдвинуть.
— Он за погибшего сына мстит, за то, что Иосиф его в штрафбат сослал.
— А разве Сталин своего Яшу пожалел?
— Были сведения, что Яша с врагом сотрудничал. Условия в тюрьме Якову создали особые.
— Ты, Лазарь, сам знаешь, что такое тюрьма: по голове так дадут — все, что знаешь и не знаешь, расскажешь. Если б к врагу Яков переметнулся, зачем было его расстреливать?
— Верно! Но народ на другую сторону бежал.
— Кто бежал, кто — нет.
— В первый год около двух миллионов фашистам сдались.
— Слава богу, война кончилась! Надо, чтобы Хрущ темы репрессий не касался, а то вскочил на конек!
— Если начнут прошлое ворошить — и нам припомнят, — прищелкнул языком Лазарь Моисеевич.
— И Хрущ не в стороне стоял, — огрызнулся Молотов.
— Стоять-то стоял, а вот, лысая харя, дело так повернет, что нас с тобой крайними выставят, — сплюнул в снег Каганович. Горло у него саднило, накануне он выпил студеного молока, а тут такая продолжительная прогулка на морозе.
— С Ворошиловым надо подстраховаться и с Микояном потолковать.
— К Микояну не ходи, к нему Никита в день по три раза прибегает, и обедают они вместе, — предостерег Лазарь Моисеевич. — Когда Микоян говорит, Хрущ с пониманием кивает, строит заинтересованное лицо.
— Прикидывается!
— Для Микояна Никита еще не начальство, но хитрый армян на всякий случай перед Хрущем па-де-де выписывает, а тот его разными уловками приманивает. Мол, гляди, какой я, Анастас, мягкий и пушистый, как тебя уважаю!
— Микоян из старой гвардии, такой в хрущевских рядах необходим.
— А к нам Хрущев как относится? — спросил Каганович.
— Не верит. Слушает из вежливости, точно как своего ближайшего друга Булганина, а про себя думает: вы тут, пи…дите-пи…дите, а я сделаю по-своему!
— Вот мастер! Булганина закрутил, теперь армяшку обрабатывает, а мы с тобой, получается, побоку!
— Мы ему не по зубам, вот он и не надрывается, — объяснил Молотов. — Он и тебя в свое время на крючок поймал. Не ты ли Никиту на ответработу выдвинул?
— В душу пролез! — отозвался Лазарь Моисеевич и стукнул себя в грудь. — Что ни говори, он толковый и работоспособный до безобразия. Безответственности не терпит, халатности не выносит, поэтому я его и приблизил. А с кем работать, Вячеслав? Не с кем! Когда Никита в Промакадемию попал, его секретарем парторганизации выбрали. И там Хрущев коммунистов заморочил, с Маленковым знакомство свел, к Ежову подластился. Ну и я, конечно, к Никите прислушивался, что греха таить, но он и работал. Никогда глупости не предлагал, все по существу, четко, ясно. Поручишь — проверять не надо. Такие вот ценные качества, — оправдывался Лазарь Моисеевич. — А потом жена Сталина с ним в одной группе училась, только об этом говорили. Сталин Хрущевым по рассказам Нади заинтересовался, даже в гости его позвал, а как позвал, мозги у недоучки поплыли — Сталин за стол рядом с собой посадил! На следующий день Иосиф звонит: «Хватит Хрущеву учиться. Назначь его в Москве секретарем райкома!» Я и определил, сначала в Бауманский район, а потом в Краснопресненский. Получается, не только мне свинопас приглянулся! — вздохнул Казанович. — Дня не проходило, чтобы Никита у меня с докладом не появлялся. Смотрю — совсем парень свой. Тогда я его замом сделал. Мой портрет рядом со сталинским в комнате отдыха повесил. Я и купился, бдительность потерял, — признался Лазарь Моисеевич. — Когда с московского секретаря в наркомат путей сообщения переходил, Никитка по стойке смирно стоял и, прижимая руки к сердцу, божился: «Я любое ваше распоряжение, любой наказ выполню!» Я лично его на Москву рекомендовал. Так дело обстояло. Думал, шахтер покладистым вырастет, а он — нет, вообразил себя личностью!
— Ты не зацикливайся, не было бы Хрущева, был бы кто-то другой, — спокойно ответил Молотов.
— Я не зацикливаюсь.
— Лучше пусть Хрущ будет, он понятный.
— Понятный, только очень прыткий! Пошли в дом, твою Свету поздравлять, а то замерз как цуцик. Мороз-то будь здрав, а я с утра подкашливал, и шубы такой, как у тебя, у меня нет! — подковырнул друга Лазарь Моисеевич.
— Да хватит врать, шубы нет! Не любишь просто шубы. Сейчас, Лазарь, по рюмочке тяпнем, и сразу поправишься! — поднимаясь на крыльцо и громко топая, чтобы обтрусить с башмаков снег, закончил Вячеслав Михайлович.
— Посижу у тебя часок, и домой поеду, в бассейне перед сном поплаваю. А то как старпер, сижу да жру.
— А ты и есть старпер! — подмигнул Молотов, толкая входную дверь.
— Уж, не скажи, я еще о-го-го!
— Как Булганин, что ли, накатил и по девочкам?
Товарищи рассмеялись.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.