3 января, воскресенье

3 января, воскресенье

Уже не мело, ветер стих. Вечерело. В высоком гаснущем небе обозначились звезды, и серп молодого месяца отчетливо заблистал над землей.

— Китайцы приехали, на Сессию Совета Экономической Взаимопомощи придут, — вышагивая по лесной дорожке, говорил Молотов.

— Раньше они вид делали, что с нами, а теперь дошло — со странами народной демократии мы единый кулак! — отозвался Лазарь Моисеевич.

— СЭВ не просто организация, СЭВ мощнейшая общность! А появление в противовес капиталистам объединенных Вооруженных Сил социализма — объективный итог наших побед!

По существу, социалистические государства в Европе, возникшие после Второй мировой войны, являлись составными частями Советского Союза. Официально их не присоединяли к Союзу лишь потому, чтобы иметь дополнительные голоса в Организации Объединенных Наций. И для Украины, и для Белоруссии, вроде бы равноправных с Россией, Сталин места в ООН выбил.

— Значит, китайцы в СЭВ просятся? — спросил Каганович.

— Не обольщайся, Мао Цзэдун сам за себя.

— Сам-то сам, но и без нас плохо.

— Посмотрим, — буркнул Вячеслав Михайлович, кутаясь в меховой воротник пальто.

Пальто у него было просторное, изнутри подбитое пушистой куницей. В таком, конечно, никакой мороз не возьмет.

— Ты с приветственным словом обратишься или Маленков?

— Хрущ лезет! Над документами по созданию военного блока соцстран собрались, так и тут без Хруща не обошлось! — с досадой продолжал Вячеслав Михайлович. — Своего выкормыша Малиновского на должность командующего тянет!

— Мы же Конева хотим?!

— Конев и будет. Лопоухий Малиновским подавится!

— Зря мы Никиту первым секретарем сделали, теперь он покоя не даст!

— Булганина благодари! — на полшага опережая товарища, выговорил Молотов.

— Не спеши, куда летишь, ведь гуляем!

— Про Булганина, выродка, вспомнил и завелся! Хрущев его по шерстке гладит!

— Не случайно, Маленкова сговорились схарчить.

— Маленкова! — фыркнул Молотов. — Дай волю, всех схарчат!

Каганович застегнул верхнюю пуговицу на пальто. Пальто у него было не такое теплое, как у спутника, хотя и шерстяное, с мягким каракулевым воротником, но без внутренней меховой подбивки. В шубах Лазарь Моисеевич быстро потел, часто приходилось расстегиваться, особенно жарко становилось в машине — одни ежедневные поездки с дачи до Москвы отнимали по сорок минут, вот и сиди, парься, да и появляться на людях в необъятном, как у боярина, одеянии он считал для члена Президиума Центрального Комитета недопустимым. Пальто Кагановичу пошили легкое, слегка приталенное, чтобы подчеркнуть его высокую, молодцеватую фигуру. Словом, не одобрял Лазарь Моисеевич шубы. Впрочем, и норковую шапку-ушанку, как у Молотова, не признал, обходился строгим каракулевым пирожком. А сегодня на прогулке почувствовал, что подмерзает. Хорошо, ботинки на ногах оказались на цигейке.

Товарищи прогуливались по необъятному парку молотовской дачи, расположенной на шестнадцатом километре Успенского шоссе в живописных Девятых Горках. У Светланы, дочки Вячеслава Михайловича, сегодня был день рождения, вот самые близкие и собрались отпраздновать. Молотов, так же как Сталин, назвал свою дочь Светланой. Самое желанное женское имя в России стало Света, Светлана, Светланка. А сколько стихов в честь любимой дочурки Светочки в газетах замелькало? Многие известные поэты хотели угодить генералиссимусу.

— Хрущ с Булганиным прыткие ребята, особенно Никита, — хмуро заметил Молотов.

— Ну, а мы с тобой, Вячеслав?

— Что?

— Как вести себя будем?

— Подождем, подумаем. Нам, Лазарь, необходимо большинство в Президиуме сформировать, тогда шайку крикливую прихлопнем.

— Как сопляки желторотые надоели! Недавно в глаза заглядывали, пылинки сдували, а теперь командуют. Хрущев с сияющей лысиной на цыпочках прибегал: «Можно? Извините! На что обратить внимание?» А теперь — начальник, не подступись!

— Пробились! — невесело уточнил Молотов. — Не к нам, Лазарь, к Сталину пробились.

— Иосиф специально новую кровь пустил, чтобы нас изжить, — прорычал Каганович.

— Надоели Сталину свои. И ведь отодвинул от себя, рыжий черт!

— Хорошо не расстрелял, как бедолагу Вознесенского.

— Вовремя сдох, верблюд конопатый! — отчеканил Молотов. — Но фигурой Сталин был великой. Если б не он, от России бы и кусочка не осталось, в рабстве бы гнили: или англичане с американцами сожрали, а может, японцы с фашистами. Как Сталина ни ругай, его заслуга, что русские на белом свете есть.

— Да, Сталин был величайший человек, тут другого не скажешь! А Хрущев при каждом удобном случае его лягает.

— Берия первым начал, как и Хрущ, отмыться хотел, так сделать, чтобы о нем люди заговорили.

Лазарь Моисеевич пнул носком снежный ком, очевидно только свалившийся на дорожку с ближайшей елки.

— Плохо чистить стали, сволочи! У меня на дворе тропинки сплошь завалены, не идешь, а спотыкаешься. Приеду домой, всех вые…у! — ругался Каганович.

— Да успокойся, Лазарь, разберемся с молодежью! — снова опережая спутника, пообещал Вячеслав Михайлович. — Мы с тобой при Сталине уцелели, а эти, — Молотов скорчил пренебрежительную гримасу, — сопляки!

Пара двигалась по дорожке, петляющей высоким лесистым берегом Москвы-реки. Внизу, за рекой, покуда хватало глаз, простирались бескрайние заснеженные поля.

— Очкастого вовремя сцапали! — заметил Каганович.

— Лопоухого благодари, его заслуга.

— Хоть одно важное дело сделал, Берию удавил.

— Надо ему должное отдать, не сдрейфил.

— А мы, Вячеслав, сдрейфили.

— Теперь это совершенно неважно, — безразлично выговорил министр иностранных дел. — Важно держать руку на пульсе. А пока не мы, а твой холуй Хрущев руку на пульсе держит. Ушами хлопает, а пульс считает! Он не такой дурак, каким прикидывается.

В тишине зимнего парка послышался голос молотовской супруги:

— Слава! Лазарь! Возвращайтесь, пора за стол!

— И-де-е-е-м! — сложив руки рупором, протяжно откликнулся Вячеслав Михайлович.

Спутники повернули в сторону дома.

— Хрущ совсем не дурак! Зря мы его недооценивали.

Молотов не отвечал.

— Тяжело будет балабола в унитаз спустить, — закончил мысль Каганович.

— Спустим. Наш авторитет — это не хрущевское кудахтанье. Мы пустобреха из Москвы в Казахстан выпрем, министром сельского хозяйства у казахов сделаем. Пусть целину пашет и кочевникам мозги вправляет.

— Там ему самое место.

— И, главное, везде свой курносый нос сует, как успевает?! — негодовал Молотов.

— Крестьянская хватка.

— А про Серова что скажешь? Ведь хрущевский выкормыш, на Украине при Никите сидел.

— Мудозвон и хапуга!

— Некстати он в руководстве госбезопасности оказался, вошкается под ногами!

— По большому счету и Жуков некстати.

— Этот совсем некстати. Серов по сравнению с ним мальчик голозадый. А Жуков — акула! — определил Молотов. — Ему волю дай, он не мешкая неугодных слопает, и нас, и разлюбезного другана Хрущева. Жуков спит и видит, как бы царственную корону на свою квадратную башку нацепить. Он, как Берия, в жизни своего не упустит.

— Сталин первый о его фанфаронстве сказал.

— Знал! — скривился Молотов. — Товарищ Сталин таких, как Жуков, насквозь видел. Он его под Берию держал, а Берию под Жукова. В такой позиции они для Сталина не опасны были. А сейчас Жуков без привязи — приезжает без доклада, заходит без разрешения, сидит, развалившись, как у себя дома.

— Не зря Сталин его из ЦК выпер.

— То больше тактика была, чтоб спесь с зазнайки сбить.

— Я слышал, весной пятьдесят третьего Жуков должен был в Генштаб вернуться, чтобы Берию придавить, — припомнил Каганович.

— Не исключаю.

— Жукову крепкий ошейник нужен!

— А кто его сейчас удержит, ты? — останавливаясь и придерживая товарища за рукав, спросил Молотов.

— Хер! — тоскливо отозвался Лазарь Моисеевич. — Жуков сегодня к одному Хрущеву прислушивается. Ведь Хрущ его с Урала в Москву перетащил.

— И Жукову лысый баки забил! — воскликнул Молотов и, поежившись, добавил. — Давай поторапливаться, Полина звала!

Уже совсем стемнело. Звезды стали яркими-яркими. Серебристый серп месяца поднялся выше, осыпая дремлющие в снегу ели сказочным золотистым сиянием.

— Жуков единолично армией командует. Булганин, болванчик, на работе не засиживается, то к б…дям едет, то в Сочи с балеринкой летит. Не смех ли?! — неприязненно говорил Каганович.

— Распи…дяй! — подытожил Вячеслав Михайлович. — Хрущев его Машке квартиру на Горького дал, знаешь?

— Рука руку моет!

— За тупость и пустозвонство Иосиф Булганина рядом держал. Это же надо, у Сталина первым заместителем председателя Совета министров ходил!

— Потому что неопасный, — нравоучительно отозвался Каганович. — Очень правильно рябой поступил, я бы такого простака тоже замом имел. — Булганина Хрущ в объятия подобрал. А за Никиту Сталина благодари, он его нашел.

— Никита с Аллилуевой в Промакадемии учился. Надежда мужу про украинского самородка и напела.

— Мы для Сталина невыгодные стали, слишком большой авторитет заимели, сужали его бесконечный триумф. А тут Хрущ подвернулся! — излагал Молотов.

— До Хрущева Попов Москвой командовал, перед Поповым Щербаков был, тоже пацаны ершистые. Сталин еще прилично с нами поступил. Верноподданных ленинградцев ни блокада героическая не спасла, ни безграничная преданность.

— Все под прицелом были, — кисло усмехнулся Вячеслав Михайлович и пригладил аккуратные усики. — Мою Полину, сука, арестовал! Я его на коленях умолял — отпусти, что она сделала? Какая из нее шпионка?! За партию умереть готова была, за этого рыжего пидараса Сталина! Не пожалел бабу, а все, чтобы меня побольнее боднуть, чтобы я на его место не заглядывался! — с возмущением продолжал Молотов. — Тигром смотрел, когда я за исключение жены из партии голосовать отказался.

— А жену Буденного за что посадил?

— Она б…дь была.

Каганович заулыбался:

— За б…дство у нас не наказывают.

— И жену Калинина в казематы отправил, сука хромоногая! — Молотова трясло. — Под конец жизни Сталин совсем ошалел!

— Хрущ, Вячеслав, по сравнению с рыжим неоперившийся птенец, который летать хочет.

— Пусть полетает пернатый! Никита такой прыткий, что с высоты е…нется!

— Главное, мы в строю. А мы, Вячеслав, сила! Я заместитель председателя Совета министров, ты — заместитель председателя Совета министров! — потрясал кулачищами Каганович. — Оба члены Президиума Центрального Комитета!

— Что-то ты, Лазарь, разошелся, угомонись, дыши глубже! Все у нас хорошо, не то что раньше — от каждой тени шарахались. Гляди, какой вечер дивный! Мы живы, здоровы, Сталина пережили, Берию пережили, а Хрущева и подавно переживем! — нараспев, как приговаривается в русских народных сказаниях, заключил министр иностранных дел.

Лес замер в объятиях рождественских морозов. За месяц зимы снег, наседая и подтаивая, намертво сковал мохнатые лапы елок, белыми воротниками укутал березы, запушил липы, дубы, с головой засыпал ощетинившиеся кривыми ломкими ветками приземистые кусты. Сугробы около домов встали в человеческий рост. Зима явилась во всей своей чарующей красоте, серебристой и прозрачной. Природа утопала в снегах, обмирала в пронизывающем ветре, только в раскаленных докрасна печках весело потрескивал огонь, согревая убаюканные метелями домики. В домишках этих было теплым-тепло, лишь причудливые узоры в крохотных оконцах выдавали присутствие на дворе студеной зимы. Посмотришь на витиеватый узор и залюбуешься. А на дворе — белым-бело. Здравствуй, зимушка-зима!

Товарищи возвращались к дому. Снежинки искрились, отражая бледный свет фонарей.

— Народ Сталина любит, — заговорил Вячеслав Михайлович и сдвинул шапку на самые уши. — Нельзя допустить, чтобы Сталина ругали, это очень повредит единству партии. Хрущ специально так делает, хочет существующие порядки поломать, главных игроков сдвинуть.

— Он за погибшего сына мстит, за то, что Иосиф его в штрафбат сослал.

— А разве Сталин своего Яшу пожалел?

— Были сведения, что Яша с врагом сотрудничал. Условия в тюрьме Якову создали особые.

— Ты, Лазарь, сам знаешь, что такое тюрьма: по голове так дадут — все, что знаешь и не знаешь, расскажешь. Если б к врагу Яков переметнулся, зачем было его расстреливать?

— Верно! Но народ на другую сторону бежал.

— Кто бежал, кто — нет.

— В первый год около двух миллионов фашистам сдались.

— Слава богу, война кончилась! Надо, чтобы Хрущ темы репрессий не касался, а то вскочил на конек!

— Если начнут прошлое ворошить — и нам припомнят, — прищелкнул языком Лазарь Моисеевич.

— И Хрущ не в стороне стоял, — огрызнулся Молотов.

— Стоять-то стоял, а вот, лысая харя, дело так повернет, что нас с тобой крайними выставят, — сплюнул в снег Каганович. Горло у него саднило, накануне он выпил студеного молока, а тут такая продолжительная прогулка на морозе.

— С Ворошиловым надо подстраховаться и с Микояном потолковать.

— К Микояну не ходи, к нему Никита в день по три раза прибегает, и обедают они вместе, — предостерег Лазарь Моисеевич. — Когда Микоян говорит, Хрущ с пониманием кивает, строит заинтересованное лицо.

— Прикидывается!

— Для Микояна Никита еще не начальство, но хитрый армян на всякий случай перед Хрущем па-де-де выписывает, а тот его разными уловками приманивает. Мол, гляди, какой я, Анастас, мягкий и пушистый, как тебя уважаю!

— Микоян из старой гвардии, такой в хрущевских рядах необходим.

— А к нам Хрущев как относится? — спросил Каганович.

— Не верит. Слушает из вежливости, точно как своего ближайшего друга Булганина, а про себя думает: вы тут, пи…дите-пи…дите, а я сделаю по-своему!

— Вот мастер! Булганина закрутил, теперь армяшку обрабатывает, а мы с тобой, получается, побоку!

— Мы ему не по зубам, вот он и не надрывается, — объяснил Молотов. — Он и тебя в свое время на крючок поймал. Не ты ли Никиту на ответработу выдвинул?

— В душу пролез! — отозвался Лазарь Моисеевич и стукнул себя в грудь. — Что ни говори, он толковый и работоспособный до безобразия. Безответственности не терпит, халатности не выносит, поэтому я его и приблизил. А с кем работать, Вячеслав? Не с кем! Когда Никита в Промакадемию попал, его секретарем парторганизации выбрали. И там Хрущев коммунистов заморочил, с Маленковым знакомство свел, к Ежову подластился. Ну и я, конечно, к Никите прислушивался, что греха таить, но он и работал. Никогда глупости не предлагал, все по существу, четко, ясно. Поручишь — проверять не надо. Такие вот ценные качества, — оправдывался Лазарь Моисеевич. — А потом жена Сталина с ним в одной группе училась, только об этом говорили. Сталин Хрущевым по рассказам Нади заинтересовался, даже в гости его позвал, а как позвал, мозги у недоучки поплыли — Сталин за стол рядом с собой посадил! На следующий день Иосиф звонит: «Хватит Хрущеву учиться. Назначь его в Москве секретарем райкома!» Я и определил, сначала в Бауманский район, а потом в Краснопресненский. Получается, не только мне свинопас приглянулся! — вздохнул Казанович. — Дня не проходило, чтобы Никита у меня с докладом не появлялся. Смотрю — совсем парень свой. Тогда я его замом сделал. Мой портрет рядом со сталинским в комнате отдыха повесил. Я и купился, бдительность потерял, — признался Лазарь Моисеевич. — Когда с московского секретаря в наркомат путей сообщения переходил, Никитка по стойке смирно стоял и, прижимая руки к сердцу, божился: «Я любое ваше распоряжение, любой наказ выполню!» Я лично его на Москву рекомендовал. Так дело обстояло. Думал, шахтер покладистым вырастет, а он — нет, вообразил себя личностью!

— Ты не зацикливайся, не было бы Хрущева, был бы кто-то другой, — спокойно ответил Молотов.

— Я не зацикливаюсь.

— Лучше пусть Хрущ будет, он понятный.

— Понятный, только очень прыткий! Пошли в дом, твою Свету поздравлять, а то замерз как цуцик. Мороз-то будь здрав, а я с утра подкашливал, и шубы такой, как у тебя, у меня нет! — подковырнул друга Лазарь Моисеевич.

— Да хватит врать, шубы нет! Не любишь просто шубы. Сейчас, Лазарь, по рюмочке тяпнем, и сразу поправишься! — поднимаясь на крыльцо и громко топая, чтобы обтрусить с башмаков снег, закончил Вячеслав Михайлович.

— Посижу у тебя часок, и домой поеду, в бассейне перед сном поплаваю. А то как старпер, сижу да жру.

— А ты и есть старпер! — подмигнул Молотов, толкая входную дверь.

— Уж, не скажи, я еще о-го-го!

— Как Булганин, что ли, накатил и по девочкам?

Товарищи рассмеялись.