Взаимное принуждение по взаимному согласию

Взаимное принуждение по взаимному согласию

Общественные договоренности, порождающие ответственность, в каком-то смысле связаны с принуждением. Возьмем, скажем, ограбления банков. Человек, укравший из банка деньги, поступает так, как будто это учреждение — ресурс общего пользования. Как нам предотвратить подобные действия? Уж точно не одними словесными апелляциями к его чувству ответственности. Мы не опираемся на пропагандистские методы, а поступаем по примеру Фрэнкела: настаиваем, что банк — не ресурс общего пользования, и стараемся достигнуть конкретной социальной договоренности, чтобы не допустить его превращения в такой ресурс. И мы не отрицаем и не сожалеем, что при этом покушаемся на свободу потенциальных грабителей.

Нравственные аспекты, связанные с ограблением банков, понять очень легко, поскольку все мы согласны с полным запретом на такие действия. Мы готовы просто сказать: «Банки грабить нельзя», и никаких исключений здесь быть не может. Но умеренность тоже можно насаждать принудительными методами. И в этом смысле весьма эффективным способом представляется «удар по карману». Чтобы люди, выезжающие за покупками в центр города, не злоупотребляли использованием парковочных мест, мы вводим счетчики за парковку для коротких периодов и штрафы для длительных. Незачем запрещать гражданину парковать свой автомобиль на тот срок, на какой он пожелает: достаточно, чтобы с каждым часом это обходилось ему все дороже. Вместо запрета мы предлагаем ему на выбор ряд тщательно выверенных в нужную сторону вариантов. Специалист по рекламному бизнесу назвал бы это «убеждением»; я же предпочитаю откровенно говорить о принуждении.

Сегодня «принуждение» для большинства либералов превратилось чуть ли не в неприличное слово, но так, возможно, будет не всегда. Как это бывает и с ненормативной лексикой, «грязное» слово может очиститься, оказавшись на «свету»: т.е. когда его снова и снова начинают произносить, не испытывая неловкости или сожаления. У многих слово «принуждение» ассоциируется с произвольными решениями далеких и безответственных бюрократов, но оно означает не только это. Есть одна категория принуждения, которую я готов рекомендовать: принуждение взаимное, по взаимному согласию большинства людей, которых оно затрагивает.

Говоря, что мы взаимно соглашаемся с принуждением, я не имею в виду, что оно доставляет нам удовольствие, или даже, что мы делаем вид, будто оно нам нравится. Вы найдете такого, кто с удовольствием платит налоги? Все мы ворчим по этому поводу. Но мы соглашаемся с обязательным налогообложением, поскольку понимаем — если бы оно носило добровольный характер, от этого выиграли бы несознательные граждане. Мы вводим и (скрепя сердце) поддерживаем налогообложение и другие принудительные меры, чтобы избежать трагедии ресурсов общего пользования.

Чтобы считаться более предпочтительной, альтернатива неограниченному общему пользованию не обязательно должна быть справедливой. В отношении недвижимости и других материальных ценностей избранная нами альтернатива — это частная собственность с правовым наследованием. Можно ли считать эту систему абсолютно справедливой? Будучи биологом и специалистом по генетике, могу сказать, что это не так. На мой взгляд, если в процедуре наследования имущества индивидов и должны быть какие-то различия, то юридические права владения должны полностью совпадать с биологическими характеристиками наследника — т.е. наибольшая доля имущества должна доставаться тем, кто в генетическом плане лучше всего способен сохранить эту собственность и влияние. Однако генетическая рекомбинация постоянно превращается в издевательство над принципом «от отца к сыну», косвенно лежащим в основе наших законов о наследстве. Многомиллионное состояние может унаследовать и слабоумный, но сохранить его помогает институт доверительного управления. Необходимо признать, что наша правовая система частной собственности несправедлива, но мы создали ее потому, что ничего лучшего пока никто не придумал. Альтернатива — общее пользование — настолько ужасна, что представляется просто немыслимой. Лучше уж несправедливость, чем полная разруха.

Такова одна из особенностей борьбы между реформами и статус-кво, которая неосознанно определяется двойными стандартами. Предлагаемые реформаторские шаги часто терпят неудачу, если оппонентам удается найти в них какой-то изъян. Как указывает Кингсли Дэвис, сторонники статус-кво порой подразумевают, что любые реформы возможны только с единодушного согласия всех — что противоречит фактам истории. Насколько я могу судить, автоматическое неприятие реформ основывается на одном из двух неосознанных допущений: (1) статус-кво идеально; и (2) мы выбираем между реформой и бездействием, и если предлагаемая реформа несовершенна, предпочтительнее не делать ничего и ждать, пока не появится безупречное предложение.

Однако бездействия не существует в принципе. Даже если мы ничего не делаем сейчас, все, чем мы занимались тысячелетиями — это тоже действие. И оно также порождает изъяны. Как только мы осознаем, что статус-кво — это тоже действие, появляется возможность сравнить его поддающиеся определению преимущества и недостатки с прогнозируемыми преимуществами и недостатками предлагаемой реформы, делая поправку, насколько возможно, на разницу между прогнозом и реальным опытом. На основе такого сравнения мы можем принять рациональное решение, не связанное с нереальным предположением о том, что приемлемы лишь идеальные меры.