4. Священный язык.

4. Священный язык.

Духовное бытие нации имеет три священные ипостаси. В этой священной триаде сконцентрирован неисчерпаемый нуминозный потенциал, колоссальная мистическая энергия нации, из неё произрастает самый корень национального духа, той нуминозной энергии, которая питает и одухотворяет все прочие формы и аспекты существования нации. О двух из таких ипостасей, о священном пространстве и священном времени, уже было сказано. Третья нуминозная атрибуция национальной сущности - это родной язык. Священность языка, священность слова имеет троякую природу - космогоническую энергию, то есть демиургическую силу сотворения, нуминозную энергию собственно бытия, и коммуникативную, герметическую силу взаимосвязи, общения природы, человека и Бога.

С древнейших времён язык отождествлялся с мирозданием, а его зарождение - с космогоническим актом и с сотворением первочеловека. Вселенную, мир, само бытие древние мыслители и мистики представляли как некий сакральный, герметический, божественный язык, на котором беспрестанно пишется жизнь. В древнеиндийской ведийской мифологии установление имен приравнено к акту творения, поэтому в Ригведе "Господин речи" - одно из определений Вашвакармана, божественного творца вселенной, который также является вдохновителем священной поэзии и покровителем искусства красноречия. Согласно библейской традиции, Бог сотворил мир Словом. "И сказал Бог: да будет свет. И стал свет". Само слово есть акт, акт творения. Каббалистическое учение гласит, что изначально Тора была написана как одно неразрывное слово, а затем это единое слово было разделено на слова, слова - на буквы. Сама эта мысль имеет прообразом не что иное, как космогонический процесс сотворения мира. Согласно Каббале, система мистических кодов, бесконечные зависимости и сочетания буквенных знаков отражают соотношение Творца и человека. При этом огромный магический смысл имеет не только сам буквенный знак, даже не только наклон буквы, но и душевное состояние читающего на данный момент. На этом закодированном сакральном языке изложена вся информация, исходящая от Бога к человеку. Каждый знак - это божественный сигнал. Отсюда происходит поистине священное отношение евреев к ивриту не только как языку, на котором к человеку обращается Бог, но и как к языку, которым Бог создал вселенную, бытие и человека. Согласно учению хасидов, в Торе зашифровано неизречённое тайное Имя Бога. То есть, то самое изначально неразрывное Слово Торы есть и само мироздание, и сам Бог.

Наивысшую форму, наиболее яркий пример не просто благоговейного отношения к слову, а мистически-религиозного отношения к нему как к онтологическому и демиургическому источнику жизни и как к символу духовного бытия, духовной силы, являет, безусловно, христианство. Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Так начинается Евангелие от Иоанна. Так, согласно христианской герменевтике, начинается жизнь. Так начиналось всё. Слово было вначале у Бога. Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. В Нём была жизнь. Эти простые апостольские слова лучше любой витиеватой поэзии или наукообразного определения выражают священный смысл языка, сакральную, онтологическую, космогоническую и магическую природу Слова. Последняя, то есть магия слова, заключена, прежде всего, в сущности слова как связующего канала между Богом и человеком, связующего звена между миром духовным и земным.

При этом любопытно, что священность языка как средства общения между человеком и Богом относится именно к содержательному, смысловому плану слова, а не к его форме и звучанию. Язык как форма откровения, а не выражения, богооткровенная природа языка - вот его главное свойство, которое в религиозной традиции представлено в мотиве косноязычия или безграмотности пророков. Так, по библейскому приданию, Моисей был косноязычен. По учению ислама - религии книги, первое слово, которым небесный ангел предварил откровение Божие пророку Мухаммаду, было "читай", хотя сам пророк при этом не был обучен грамоте и запоминал откровение на слух.

Сравнение мироздания и бытия с вечно пишущейся книгой, столь популярное в мистической традиции, также происходит из идеи онтологической сущности языка - не только слов, но и буквенных знаков. Есть сведения о том, что древним ясновидцам в мистическом экстазе открывалась шарообразная зала с огромной круглой книгой, корешок которой проходит по стенам. Эта сферическая книга есть Бог. Как писал один французский мистик, "мы - строки, или слова, или буквы магической книги, и эта вечно пишущаяся книга - единственное, что есть в мире, вернее, она и есть мир".

Древнейшие тексты на символическом языке мифов повествуют о тайне возникновения языка как о сотворении мира. И это повествование полностью соответствует представлениям психологии о структуре человеческой души, о психологической архитектонике человека, о бессознательных и сознательных сферах человеческого существа. В основе языка положены некие первичные, Богом данные образы, соответствующие архетипическим прообразам бессознательного. В этом смысле язык - это свыше установленная данность, открывшаяся человеку, как и любое другое проявление духовной реальности, в откровении, непосредственно от Бога. Священные слова своими корнями уходят в духовный мир, к первообразам. И из этой священной корневой системы произрастает всё остальное языковое древо. Дальнейший процесс развития языка происходит по воле человека, но, как и всё вообще, не без участия богов. Всё равно акт называния, наделения вещи именем имел и имеет священное, судьбоносное, мистическое значение. Этот священный смысл выражен в древней формуле: "назвать значит познать". Название, имя вещи несёт в себе её духовное содержание, её судьбу. Поэтому создателями слов, согласно древним учениям, всегда выступали либо жрецы, либо первые мудрецы, святые и основатели народов, то есть люди, непосредственно причастные духовному пространству, люди, которым был открыт доступ в сакральную реальность бытия. В книге Бытия вслед за сотворением мира посредством Слова происходит священный процесс называния, который Бог доверил Адаму. "И назвал Бог свет днём, а тьму ночью". Так, в I главе Бытия Бог даёт названия самым главным основаниям жизни - свету и тьме, небу, земле и воде. Назвать все остальные сущности Бог поручает Первочеловеку, "чтобы, как наречёт человек всякую душу живую, так и было имя ей". Подобную же картину представляют древнеиндийские Веды, в которых законодателем слов является Бог. Он устанавливает имена и названия, но не всех вещей, а только подчинённых ему богов. Названия же вещам дают уже люди, но с помощью бога - покровителя красноречия и поэзии. Об этом же повествует и древнеиранская священная книга Авеста: "И их же древние люди гор имена установили". Мусульманская традиция также приписывает акт установления имён вещей Адаму. В текстах Ригведы, у Эсхила, у Пифагора встречается сложное слово со значением "установитель имен" - ономатет (греч. Onomatothйtes). Это слово или выражение происходит из древнейшего индоевропейского мифа о "создателе речи", полубоге, основателе народа, герое, который добыл у богов или сотворил тот или иной атрибут языка, культуру речи, письменность, искусство поэзии, красноречия. Древнейшее религиозное и мифологическое знание о демиургической силе слова, представление о том, что дать имя - значит создать, сделать сам предмет, лингвисты связывают с историей индоевропейского корня dhe- в славянских языках. Именно этот корень входил в состав греческого слова со значением "установитель имен" (греч. соответствие thйtes), означавшее одновременно и установление имени и создание предмета. В праславянском языке ему соответствовал корень de-. Ранее во всех славянских языках глагол с этим корнем и его производные обладали двумя значениями - и "делать", и "говорить". Такая семантическая двойственность до сих пор сохраняется в чешском, словенском, верхне- и нижнелужицком языках (ср. словенск. dejati "делать", "говорить", "класть, ставить").

Иными словами, начало языка следует искать там же, откуда берёт своё начало само бытие. Слово - это и есть сущность бытия, форма жизни. Природа Слова - это природа Бога. Назвать, значит создать и познать. Потому акт называния и процесс словообразования можно уподобить сотворению философского камня. Примечательно при этом, что lapis philosophorum, который искали алхимики, в спагерической символике отождествлялся не только с Первочеловеком, Адамом, Христом, но и с Меркурием, символом посредничества между богами и человеком, символом гармонии горнего и дольнего миров, восстановленной целостности Верха и Низа, символе миротворца, "примиряющего врагов или элементы" в единстве совершенства и полноты. Все эти образы - совокупный символ истинной тайной субстанции, Святого Духа. "Ибо только дух проникает во все вещи, даже в самые твердые тела" (Tabula smaragdina).

Есть первосвященные слова, сакральный смысл которых имеет космогоническую силу созидания, демиургическую силу творения, онтологическую энергию начала и эсхатологическую энергию конца. Эти слова принадлежат Богу, ими Он создал мир, они составляют тот божественный язык, на котором Бог мыслит самоё себя. Духовные, идеальные прообразы этих слов есть Святая Святых нуминозного пространства - первообразы самого духовного бытия. Эти слова известны только Богу и тому, кому Бог захочет открыть. Их знание - это знание неизречённой тайны непостижимого божественного существа, уподобляющее Богу. Потому эти слова непостижимы, и поэтому, в свою очередь, сущность, свойства и атрибуты Бога, Его милость и любовь остаётся для человека неизречёнными. Такие первосвященные слова - это слова беззвучного языка, того, что св. Григорий Палама называл "священнобезмолвием". Помимо этих первосвященных слов божественного языка, есть слова священные, священный язык, на котором Бог общается с человеком и который дан человеку свыше для общения с Богом. Слова этого языка имеют нуминозную, магическую силу, силу заклинания и молитвы. На этом языке природа обращается к человеку, а человек обращается к Богу. Не случайно в скандинавской мифологии, в русских сказках и даже в Коране знание языка природы, называемого иногда языком птиц, - это знак особой мудрости или колдовства. Но ещё любопытнее в этом случае китайское предание о том, что в одном средневековом монастыре, когда наставник уже приготовился к проповеди, запела птица. Наставник и монахи хранили молчание. Когда птица улетела, наставник сказал: "Проповедь окончена".

Прообразы священных слов национального языка образуют духовный мир, идеальный прообраз видимой вселенной, сами же слова связывают эти миры в единое взаимозависимое целое духа, тела и души, бога, животного и человека. Образно говоря, первосвященное слово - это то самое тайное, сотое имя Бога, его Абсолютное Имя, о котором говорит иудейское мистическое учение хасидов.

Более того, язык как мировосприятие не просто представляет мир и бытие в сознании человека, структурирует его, систематизирует и оформляет. С одной стороны, семантические поля слов, их границы выделяют объекты, вычленяют их из безымянной массы неопределённости. Существование объектов, действий, свойств, качеств и процессов возможно только благодаря существованию понятий о таковых. Деля мир на понятия, язык формируют его. С другой стороны, язык, сам будучи системой, представляет мир не как хаос отрывочных восприятий и реакций, а как стройную логическую систему, он формирует и гармонизирует, осмысляет мир.

Система языка - это его лексическое содержание, семантика, грамматические и синтаксические правила. И если лексика отражает образную сторону мышления, то есть содержание мировосприятия, то правила грамматики отражают способы и формы восприятия мира человеком. И огромная разница в грамматике различных языков даёт представление о разнице этих способов и форм. То есть, мы воспринимаем не только разное, но и по-разному.

Специфику национального восприятия мира изучает специальная языковедческая наука - этногерменевтика. Исследуя этническую специфику различных языковых картин мира, специалисты в этой области не только утверждают, что различие языков, их грамматических и лексических, графических и семантических форм напрямую зависит от различия в менталитете, но сам менталитет считают "миросозерцанием в категориях и формах родного языка, соединяющим интеллектуальные, духовные и волевые качества национального характера". Язык, как считают филологи, "воплощает и национальный характер, и национальную идею, и национальные идеалы".

Сама возможность языка основана на принципе замещения объекта знаком. Этот принцип замещения состоит из трёх частей: форма слова, его смысл и обозначаемый им предмет, иначе говоря: означающее, означаемое и обозначаемое, которые составляют триединство семантического знака. (Но в действительности этот принцип иногда превращается из замещения в принцип подмены, подмены понятий, о чём ниже). Таким образом, язык как форма человеческого сознания связывает божественное и мирское пространства. И слово есть символ этой связи.

Мир земной есть отражение мира небесного, божественного. Всё, что есть внизу, есть наверху; всё, что совершается на небе, повторяется и на земле, и всё, что совершается на земле, отражается на небе. Язык, слово в данном случае выступает как посредник, как связующее звено между этими полюсами. Не случайно Каббала, в которой тоже есть эти слова - слова из Зогара о том, что "миропорядок внизу - зеркало миропорядка горнего", не случайно она с таким священным, полным богооткровенного знания пиететом относиться к каждой букве своего сакрального языка. Неверное имя искажает идеальный прообраз вещи, извращает духовную связь между вещью и её небесным прототипом. Тем самым оно искажает и реальность, вносит в неё хаос, блокирует взаимосвязь мирского и духовного пространств, препятствует осуществлению истинного замысла, ибо в имени закодирован смысл и божественное предназначение той или иной вещи.

Но лингвисты и логики поняли принцип замещения по-своему, то есть формально. Да, они уловили главную опасность, которой чревато злонамеренное или просто бездумное, невежественное претворение этого принципа в жизнь, они осознали основную болезнь эпохи - подмену понятий, влекущую за собой искажение внешней реальности и хаос, сумбур во внутреннем мире человека, в его душе и сознании. Но они упустили самую суть этой замены, духовную и связующую, священную функцию слова. Потому и лекарство, которое они предложили человеку для излечения от душевного смятения и нетвёрдости мыслей, оказалось пустышкой. В структурном основании всякого языка - в принципе замещения объекта знаком, философы и логики нашли для себя источник всех вопросов и заблуждений человечества и поставили себе целью очистить мышление человека, очистив человеческий язык.

Мысль об изобретении универсального, единого, строго подчинённого логике формального языка давно преследовала человека. Однако все попытки его создать заканчивались неудачей. Причина тому вовсе не в логическом несовершенстве положенных в их основу идей, не в математических или формальных погрешностях, а в искусственности, в рукотворности и потому безжизненности того, что должно быть дано свыше. Язык - это живая, одухотворённая сущность, жизнь и дух которой происходит из высших, нуминозных сфер, от Бога. Поэтому все усилия создать подобный ему искусственный эрзац всегда останутся безрезультатны, их плод всегда будет мертворождённым, потому что для его жизни в него необходимо вдохнуть дух, священное, мистическое, непостижимое начало жизни.

Истории известны десятки подобных попыток. Первой был волапюк, далее появились интерлингва, новиаль, окциденталь, логлан, ложбан, латино-синефлексионе, глоса и интерглоса, уропи и унитарио и многие другие. Но все эти любопытные филологические изыскания остались законсервированными экспонатами в архивах музея человеческой истории. Самый известный из этих мертворождённых языков - эсперанто, вряд ли может быть назван даже популярным, не то, что употребительным. То есть, собственно языком не является ни одна из этих синтетических знаковых систем. Их создатели безукоризненно исполнили формальную и логическую задачи, но не смогли дать своим творениям главного - жизни, то есть наделить их духом. А дух языка - это его национальное начало. Только теоретически язык является знаковой системой, в действительности же язык - это национальное духовное пространство, это - исполненная национальной нуминозной энергии ипостась духовного бытия нации. И в этом смысле совершенно верны слова Витгенштейна: "границы моего языка означают границы моего мира". Упустив из виду самую суть существования языка, его священное, духовное, богооткровенное происхождение и значение, учёные бились над заведомо обречённой задачей - они намеревались вырастить дерево, не посадив зерно, а сконструировав строительные леса. Они пытались построить живое дерево. Не удивительно, что их попытки закончились неудачей. Во всех древних религиях, мистических учениях и мифологиях, в которых сотворение человека, самой жизни, образно передано через миф о вылеплении первочеловека из глины, из песка или из иных элементов, всегда кульминацией, зерном, основой этого сакрального творческого акта являлось наделение нового творения духом, вдохновение в него непостижимой, одному Богу ведомой и присущей энергии - источника жизни и её священного смысла. В открытии тайны именно этого таинственного и мистического духовного начала жизни, животворящей и одухотворяющей квинтэссенции бытия состояла главная задача спагирического искусства алхимии. Только при наличии этой священной субстанции можно в герметическом сосуде трансформации из хаоса первичной материи создать божественную гармонию духа, только она имеет первозданную нуминозную силу истинного, духовного существования, только она может давать жизнь в полноценном, настоящем, священном смысле этого слова. Современные же филологи и логики утратили этот lapis philosophorum, lapis angularis (краеугольный камень) всякой жизни, утратили само представление о нём. Поэтому их философский камень остался кирпичом, мёртвым грузом, пригодным только для строительства, но не для жизни.

Как уже писалось, с духовной точки зрения соотношения формы слова и его смысла, то есть плана выражения и плана содержания, означает соотношение человека и Бога, предмета, явления и его идеального прообраза в духовном мире, их взаимосвязь. Поэтому имя вещи уже содержит в себе природу вещи, её сущность и судьбу. Это относиться и к фонетике, к звучанию слова. Эту связь подметил и Св. Августин, писавший: "Сами вещи воздействуют так, как ощущаются слова: mel (мед) - как сладостно воздействует на вкус сама вещь, так и именем она мягко действует на слух; acre (острое) в обоих отношениях жестко; lana (шерсть) и vкpres (терн) - каковы для слуха слова, таковы сами предметы для осязания. Это согласие ощущения вещи с ощущением звука стоики считают как бы колыбелью слов". Представление об имени как о мистической субстанции вещи, связь имени с природой и судьбой обозначаемой им вещи, представление о том, что в имени закодирована определённая энергетика, что оно несёт в себе некую определённую информацию и имеет магическую силу - это древнейшее знание, скорее даже вера человека, свидетельства которой можно найти везде - от народных сказок до современной науки об именах - ономатологии. Именем заклинали, создавали, оживляли и умерщвляли. То есть, если наука никак не может вразумительно разделить вещь и его имя, то философская и религиозная мысль стремиться как раз к их отождествлению и единству, как к символу единения вещественного и идеального миров…

Не только наделение именем или переименование, но замена всего только одной буквы, звука или знака, имеет определённый смысл, отражается на природе и судьбе вещи, на её духовном прообразе. Самый общеизвестный тому пример из религиозной мифологии - это библейское предание о переименовании Аврама в Авраама. "Но будет тебе имя: Авраам; ибо Я сделаю тебя отцом множества народов" (Быт 17, 5). Это прибавление одной только буквы, удлинение одного звука имело огромный духовный смысл, символический смысл множественности. Примечательно, что само имя Аврам (Авирам), можно перевести двояко: "отец величественного" и "мой отец величественен". Также и духовное преображение Иакова сопровождалось наречением его новым именем - Израиль, которое дал Иакову бог. Не случайно во время таинства пострижения в монахи новообращённого нарекают новым, духовным именем, вместо мирского. То есть духовное преображение предполагает смену имени, ибо именно имя отражает саму сущность, духовное содержание.

Слово, буква, звук несёт в себе определённую информацию и энергию. Обозначая им нечто, мы переносим на него эту информацию и эту энергию. В этом случае, действительно, можно сказать "и слово стало плотию". Обозначая, называя, слово из идеальной, абстрактной реальности приходит в психическую и вещественную, обретает плоть. При этом воплощается и та сила, та информативная энергия, которой заряжено это слово. Так, например, из латыни к нам пришло слово актёр, из французского языка нами было заимствовано гламурное слово артист. Их семантика вполне соответствует их форме. Значение первого можно описать как "сценический художник", другое, помимо "художника, занимающегося изящными искусствами", означает также "лицо, достигшее в какой-либо области высшего мастерства. И с какого-то времени этими словами мы стали называть тех, кого раньше именовали "лицедей", "личник", "скоморох". Этимология этих слов естественна и понятна. Она вполне соответствует занятию, действиям и сущности этих людей. Потому мы так их и называли. Они надевали личину, "накладную рожу", как выражался Даль, лицедействовали, "принимая на себя чужой вид, представляя какое лицо". Так и театр был всего лишь скоморошней, масляничным балаганом, потешными палатами. Что последовало за сменой названий? Лицедей, шут гороховый стал одной из самых видных общественных фигур в человеческом социуме. Он уже не гороховый шут, а актёр, он - художник. Смена в отношении и статусе поразительна. Однако сменилась не только внешняя сторона предмета, но и его сущность. Лицедейство действительно стало искусством, перешло на другой, более высокий уровень. Однако его природа, основа, изначальный смысл остался всё же прежним. Актёрство, артистическое искусство по-прежнему остаётся в сущности своей лицедейством. И, как это ни странно, в русском языке заимствованное слово артист, изначально означавшее мастера, происходящее из слова art (искусство), наоборот, восприняло в себя низменные свойства и качества обозначаемого им явления. Оно приобрело шуточное, саркастическое значение.

Практически о каждом, как исконном, настоящем, так и заимствованном, искусственном слове можно сказать то же самое. Всегда и без исключения слово выражало сущность и природу обозначаемого им предмета и менялось вместе с ним. То, что в 1547 году Иван IV по инициативе своего окружения из великого князя стал царём, имело огромные и предпосылки, и последствия, огромный смысл как исторический, так и духовный. Царями на Руси называли ордынских ханов. Таким образом Иван Грозный провозглашал равенство Орды с Русью и окончательную независимость Руси. Само слово "царь" происходит от латинского "цезарь". Поэтому, кроме прочего, Иван IV выражал свои претензии на наследие уничтоженной турками Византии. Кроме того, в Европе эквивалентом "царя" был "император". Так что Иван IV этим ещё и противопоставлял себя как равного императорам Священной Римской империи. И, главное: князей много, а царь - один.

Всё это говорит о том, что не только данная свыше основа языка, но и его дальнейшее развитие, происходящее по воле человека, не случайно и не произвольно, а отражает глубинную, духовную судьбу предметов и явлений. В духовном мире совершаются события, истинную сущность которых нам отсюда едва ли возможно постичь. Там происходит некое взаимодействие духовных стихий и нуминозных сил, их столкновение, борьба. И все эти свершения так или иначе отражаются здесь, на земле. Люди, безучастные и непричастные этим сферам, существующие в неведении о духовном пространстве и его тайнах, оказываются простыми пассивными орудиями в этом сакральном взаимодействии. Однако их действия и поступки всё равно имеют тот или иной духовный смысл, даже если они об этом не подозревают. Поэтому в любом случае ни одно событие, в том числе и языковое, не происходит просто так и не проходит бесследно. И их отголоски можно найти в лексическом составе национальных языков. Так, например, слово "дева", божественное, священное значение которого для нас воплощает всю полноту святости и чистоты, в религии зороастризма, у древних иранцев, наоборот, означало воплощение сил зла, демонических духов, служителей Анхра Майнью.

Всякое радикальное разрушение и строительство, любая революция, имевшая целью трансформацию сознания и души человека, в первую очередь использовала для этого язык. Язык - это орудие разрушения и строительства миров. В 1708-1710 гг. Петр I провёл реформу русского письма, которое старообрядцы ещё долго называли "гражданской грамотой от антихриста". Реформу письма провели и большевики. Но основной мотив манипуляции языком - это подмена понятий. Извращение гармонии между вещью и её именем, между словом и предметом - это извращение реальности, извращение гармонии между духовным и вещественным мирами. Подмена понятий - это подмена самой реальности и мыслей о ней. В этой связи удивительно глубокомысленной оказывается расхожее русское выражение "называть вещи своими именами". Так, очевидно, можно было бы ожидать совершенно иных результатов так называемой "приватизации", если бы она сама имела понятное для людей название, а вместо такого пустозвонного слова как "ваучер", "приватизационный чек", которого не найдёшь ни в одном словаре, людям бы предложили "долю", то есть, часть, пай, надел, участь. Но подмена слов пустыми звуками отражала подмену понятий, и лежащий в основе самого процесса приватизации обман, мошенничество в полной мере соответствовал своим именам.

Давая имя, мы не просто определяем вещь, тем более не просто обозначаем её, мы познаём её, мы этим, в сущности, её создаём. И, называя что-либо даже не в смысле словообразования, а в качестве обозначения, мы наделяем обозначаемое определённым смыслом, придаём ему некое качество, свойство, сущность. И это действие, акт называния, имеет вовсе не только качественное значение, определяет далеко не только впечатление и отношение. Это действие, если знать и помнить о духовной реальности, стоящей за тонкой завесой внешней действительности, имеет священное значение. И ошибки при этом чреваты именно духовными последствиями. Так и переименование вещи - действие столь же значительное и судьбоносное, ибо этим мы изменяем природу вещи, её сущность и свойства.

И именно это безотказное орудие манипуляции обществом - подмена понятий, было с грандиозным размахом использовано большевиками для разрушения прежних, устоявшихся представлений о мире и замены их ложным, искусственным миром колхозов, наркомов и пролетариев. Не создание нового мира, а именно подмена понятий лежала в основе преобразования языка большевиками. Говоря о советском языке, прежде всего, нужно отметить неслыханное доселе распространение аббревиатур и сокращений, аналогов которому не знало ни одно время, ни один народ. Аббревиатуры и сокращения заняли практически равное по сравнению с полноценными словами место в лексиконе советского гражданина. СССР, РСФСР, ЦК КПСС, ВЛКСМ, ВДНХ, райкомы, наркомы, колхозы, и далее и тому подобное. Не слова, а аббревиатуры воплощали духовную и идейную сущность этой эпохи.

Но началось всё с того, что человек стал пролетарием, господин - товарищем. При этом очень любопытно проследить этимологию этих слов, ибо происхождение слова - это своеобразный лингвистический ключ к пониманию его сущности, его истинного значения и смысла. Этимологию общеславянского слова "человек" лингвисты объясняют по-разному, но, в сущности, схоже. Это слово произошло путём сложения двух корневых основ: *иеl- "член рода или семьи" и *vмkъ, "здоровье, сила". То есть, буквально слово "человек" означает "член рода или семьи, исполненный силы". Слово же "пролетарий" заимствовано из латыни. Так в Риме называли беднейший класс общества. Таким образом, исполненных силы членов семьи большевики сделали бедняками. "Господин" - это суффиксальное производное от "господь" в значении "хозяин, владыка". Слово же "товарищ" - тюркского происхождения, от слова "tavar", означавшего "товар, скот, имущество". То есть, хозяев во всех смыслах этого слова, хозяев своего имущества, жизни, судьбы, хозяев самим себе большевики превратили, наоборот, в имущество, в скотину.

Со всей очевидностью огромное, принципиальное, сущностное значение только этой одной подмены продемонстрировал сам Сталин. 3 июля 1941, на одиннадцатый день войны своё обращение к народу Верховный Главнокомандующий начал словами: "Дорогие братья и сестры! К вам обращаюсь я, друзья…" Не пролетарии, не товарищи, не рабочие и не колхозницы, не граждане, а братья и сестры, именно "сестры", а не "сёстры". Так, на древнерусский манер обращаясь к народу во время поистине общей, общенациональной беды, Сталин более чем открыто показал всю ложность, пустоту, бессмысленность и, главное, бездуховность советских имён человека, его, следовательно, советской сущности. И он понимал, что этими пустыми словами, этими именами не воззвать к духу человека, ибо к духу обращаются со священными словами.

Помимо прочего, этот пример также показывает значимость даже одного звука в слове. Множественное число от слова "сестра" имеет два совершенно разных значения - мирское и духовное, значение родства социального и родства по духу. И эта разница в языке зафиксирована сменой одной лишь буквы "е" на "ё", что лишний раз доказывает, какое большое значение имеет стремящаяся к простоте так называемая обывательская орфография, тем более любая реформа орфографии. Все те буквы и орфографические знаки, которые при этом считаются избыточными для смысла, на самом деле несут в себе вполне определённый и немалый смысл. Всё дело в том, какой именно смысл мы способны заметить и воспринять - только лишь поверхностный, прямой, или весь тот внутренний, глубинный и многоплановый, имеющий множество уровней смысл, который выражен в каждом малейшем факте языка.

Также примечательно и то, что Сталин употребил слово "друг", а не "товарищ". Тем самым он показал, что "товарищ", хоть и подразумевает формально, семантически, значение сплочённости, близости, общности, но фактически его не воплощает. Тогда как общеславянское слово "друг" (ср. лит. drauge "вместе, сообща") несёт в себе эту энергию, энергию общности и союза. Первоначально все эти слова восходят к санскритскому корню "дру" - "следую в одном направлении", и эта энергия общности, сплочённости нашла себе выражение во всех производных от него словах, таких, например, как "дружина", первоначально означавшем группу постоянных боевых соратников, профессиональных воинов и советников князя.

Кстати сказать, в военной тематике подмена понятий, её значение и последствия проявились очень отчётливо. Само слово "война" - настоящее, насыщенное соответствующей энергетикой слово, вполне очевидно происходит от "бить", "бойня", "боевать" (как и воевода или боевода), и означает, согласно Далю, "ратный бой между государствами, международную брань". А вот заимствованное из французского языка слово "армия" (лат. "армо" - вооружаю) совершенно чуждо для русской природы и потому, в отличии от слов "войско" или "воинство", русских людей не может наделить никакой соответствующей энергетикой, воинственной силой, энергией доблести, смелости и чести. Войско, полк, ополчение, рать, дружина, но не армия может воплотить, вызвать к жизни русскую военную силу, доблесть и мощь. То же самое относится и к воину, ратнику. Тогда как слово "солдат" происходит от итальянского soldo - деньги, монета, жалованье, а первоначально - от латинского глагола "soldado", означавшего "нанимать, платить жалование". То есть, если слово "воин" несёт в себе воинственную, ратную энергетику, то солдат означает просто наёмника, что очень красноречиво демонстрирует наша действительность.

В советскую эпоху подмена понятий, извращение естественной связи между именем, понятием и предметом приобрели неслыханный масштаб. Это было основное орудие создания и способ существования советского мира. В качестве манипуляции обществом и извращения реальности принцип подмены понятий использовался испокон веков. Его философское и социальное значение лучше всего выразил Конфуций. Когда его спросили, с чего бы он начал управление государством, мудрец ответил: "Самое необходимое - это исправление имен". В философии Конфуция принцип "исправления (выпрямления) имен" (чжэн мин) был первоосновой рационального "обустройства" общества и власти.

Метафорические образы и религиозные символы дают нам знание об истинном, богооткровенном происхождении языка. Но каким же образом можно объяснить возникновение национальных языков? Есть две области, которые всегда, каких бы высот ни достигала научная или спекулятивная мысль человека, всегда оставались и останутся для человеческого разума покрыты непроницаемой завесой тайны - это область онтологии и эсхатологии, учение о началах и учение о конце. Ни в отношении мира и его явлений, ни в отношении самого себя человек не знает, ни как всё началось, ни чем всё закончится, ни откуда, ни куда он идёт. Причина этому в том, что и то, и другое, и начало, и конец, лежат вне этого мира, за границами внешней, вещественной действительности, в сферах, не доступных ни анализу, ни наблюдению, никакому взору, помимо духовного. То же самое можно сказать и о языке. Его начало, его зарождение и сама его суть находятся за пределами вещественного пространства, то есть у Бога. В Библии процесс разделения на национальные языки передан с помощью мифа о Вавилонской башне. Теорию эволюционного, материалистического пути возникновения языка сегодня проповедует особое направление лингвистики - ностратическое языкознание, которое, как и большинство теорий происхождения языка, исходит из первичного существования некоего единого, общечеловеческого праязыка. Но, как уже говорилось, для этого нет никаких фактических или исторических оснований Здесь уже достаточно много и подробно было сказано о различной нуминозной, божественной силе, лежащей в основании наций. Всякая нация - это воплощение определённой нуминозной энергии, земной атрибут некоей определённой духовной силы. Об этом свидетельствует дух, психологический склад, менталитет, культура и традиции, мистический и религиозный опыт, образ мышления и образ жизни, история наций. Таким свидетельством является и национальный язык. Язык, сам по себе будучи одной из ипостасей национальной нуминозной силы, очевидным образом и происходит из этих нуминозных областей. Язык дан народу его Богом, точнее открыт, посредством откровения, духовного прозрения, так как появился язык раньше, чем Бог создал человека. Любая теория, по версии которой язык, так или иначе, зародился на пустом месте, непроизвольно и спонтанно, из ничего, из нечленораздельного междометья или из подражания собачьему лаю - глупа и нелепа. Ничто, ни природное, ни психическое явление, ни предмет, ни чувство, ни поток сознания не происходит из ничего. Да, развитие языка и словообразовательного процесса, деривация, морфологическая трансформация, - всё это - действия человека, из слова производящего слово уже и в наши дни. Но по каким законам? Словообразование, живое СЛОВО, (не деревянные термины), затрагивающее душу, рисующее образ, - это акт творчества, а творчество - это вдохновение, пришедшее из духовных сфер. И, наконец, духовное, смысловое, концептуальное, священное, наконец, содержание языка берёт своё начало из духовных же сфер. Поэтому фундамент, основа, корень языка незыблем, ибо дан человеку свыше. И каждая нация получила его непосредственно от своей нуминозной силы, от своего божественного Гения.

Как уже писалось, отличие в национальных языковых системах и национальных языковых картинах мира - одно из наиболее ясных свидетельств своеобразия нуминозной природы наций. Фактическая, концептуальная сторона этого свидетельства в полной мере и детальнейшим образом представлена в вышеупомянутой этногерминевтике. Всякое живое слово и грамматическое правило, фразеологический оборот языка - это отражение определённого, сугубо национального менталитета, его духа. Именно поэтому всегда столь важным считалось передать сказанное на оригинальном языке. Наиболее ярким примером этого принципа аутентичности служат переводы священных книг, ибо сказанное пророком сказано от Бога, и священная энергия, магическая сила сказанного неотделимо присутствует и в звучании и в форме слов. Так, например, известный перевод Торы на греческий язык - "Септуагинта" (от лат. septuaginta - семьдесят), предпринятый в Египте и осуществлявшийся 39 лет, с 285 по 246 г., был принят христианством и стал основой христианского ветхозаветного канона. Существует легенда, согласно которой египетский царь Птолемей призвал для перевода семьдесят толковников. Вдали друг от друга они трудились 72 дня. Когда же все семьдесят переводов были закончены, оказалось, что они совпадают слово в слово. Однако иудаизм отверг греческий перевод священных текстов. Раввины отказались считать "Септуагинту" равноценной древнееврейскому "Танаху" и сравнивали перевод с Золотым тельцом идолопоклонников. Самый день завершения перевода стал у евреев днем поста.

Повседневное, естественное и незаметное, как вдох и выдох, употребление языка скрывает от нашего осознания его священность, его сакральную значимость для нации, ту нуминозную энергию, которую он в себе заключает. Есть кухонный язык, который формируется в процессе совместной жизни, каждодневного общения определённого круга людей и отражает тот небогатый мир бытовых понятий и кухонных ценностей, в котором эти люди обитают. Круг понятий в кухонном языке узок ровно настолько, насколько узок круг бытовых забот и интересов, по которому проходит колея домашней жизни. Чуть шире, но едва ли глубже, границы уличного языка, того набора слов, который мы употребляем в повседневном общении со знакомыми, коллегами, прохожими. Этот обывательский язык, действительно, более богат словами, но от этого они не становятся более ценны. Наоборот, межличностный, свой, семейный или дружеский язык имеет свою особую ценность, ценность человеческих отношений, личных, сердечных или родственных, он освящён святостью домашнего очага, душевного родства, общностью судеб. В этом и есть его священность. Определённые, самые обыденные слова могут иметь в нём особое, известное только нескольким людям значение, которое слова приобретают благодаря тем или иным событиям, воспоминаниям, чувствам, соединяющим этих людей. Уличный, обывательский язык лишён такой душевной святости. Отсутствует как духовная, так и душевная глубина также и в канцелярском языке, языке специфических терминов, заимствований, латинизмов или англицизмов, который служит не столько для общения, сколько для создания определённого эффекта, например, наукообразности. Следующий языковой уровень - литературный, ближе всего относится к священному языку. В нём слова из знаков превращаются в символы и образы. Пространство между формой слова и обозначаемым предметом расширяется до бесконечности. Слово обретает образ, образ обретает силу духа. Однако и этот язык ещё не является поистине священным, потому что на нём происходит общение между человеком и человеком, общение души с душою, но не между человеком и Богом, не между духом и душой. Литературный язык апеллирует к человеческой душе, а не взывает к Богу. Это язык не молитвы, а искусства, а потому и это во многом искусственный язык.

Причина обмирщения языка заключается в том, что мало быть просто носителем языка для того, чтобы стать носителем заключённой в нём нуминозной энергии. Магическую силу необходимо чувствовать, ощущать, а для этого в свою очередь нужно быть одного с нею духа, иметь с ней общее духовное начало. Иными словами, эта причина - обмирщение самих людей, оскудение их собственного духа. Как видно, объяснить обмирщение русского языка нетрудно - его причины вполне понятны. Но это вовсе не умаляет бедственность такого положения вещей и не означает, что с ним нужно мириться. Речь идёт не о том, чтобы обсуждать кухонные проблемы с молитвенным благоговением на языке священных символов, а о том, чтобы не пытаться наладить связь с духовным миром посредством своего кухонного языка. Мы утратили связь со своим священным пространством не в последнюю очередь потому, что утратили способ общения с ним, забыли тот священный язык, на котором только и можно общаться с Богом. Речь, поэтому, идёт именно о том, чтобы заново обрести этот способ общения, без которого невозможно наладить никакую духовную связь, невозможно выйти на высший духовный уровень бытия.

Итак, язык священен как источник и начало жизни, как духовный посредник, как средство общения и соединения человека с Богом. И, несмотря на все исторические и духовные катаклизмы, русский язык сохранил эту свою священную национальную основу. При желании и определённом даре духовного зрения в нём, в корневой основе, в лексике и структуре русского языка, мы сможем обнаружить не только следы своего духовного происхождения, но ключи к нему, ключи от врат нашей духовной родины.