2.2.3. Разум и интуиция. Что открывает нам истину?

Закон жизни в том, чтобы искать ответы на вопросы внутри себя.

Конфуций

Прозрение приходит раньше, чем успеваешь понять.

У-мэнь

Интуиция (от лат. intueo – пристально смотрю) есть способность постижения истины путем прямого ее усмотрения без обоснования с помощью доказательств. В этом она непосредственно связана с феноменом сердца. Интуиция – своего рода чутье к истинному и наиболее значимому в сложной ситуации. В народном понимании она трактуется как данное человеку свыше «шестое чувство» или как «божественное откровение». Интуиция обычно противопоставляется сциентизму и рассудочному мышлению. Это – сверхразумное средство проникновения в неведомое.

Классическая европейская философия от Аристотеля до Гегеля видела прежде всего в разуме главную творящую человеческую способность и привычно через разум искала путь к истине. Эта линия продолжается и в ХХ веке. Большинство западных научных авторитетов в этой сфере – Г. Айзенк, Р. Уэйсберг, Р. Стенберг, Д. Гилфорд, Е. Торранс и др. – рассматривают интуицию как структурную часть интеллекта, высший уровень развития интеллектуальной способности, результат повышенной активности определенных алгоритмов мышления и «обширности знаний» (37). Но разум – не творец. Он не допускает непредвиденного, боится всего неожиданного, случайного, появившегося вопреки расчетам и планам, его устраивает свобода в форме необходимости. Соглашаясь с этой неистинной свободой, он «отвергает творчество» (Бергсон, 143). «Мысль никогда не создает нового. Новое мгновенно, а мысль всегда тянется из прошлого. Она имеет свое достоинство, но в ней нет свободы» (Померанц, 543).

Борьба сторонников примата «рационального» или «сердечного» в жизни людей при определении природы интуиции имеет длительную историю. Если Аристотель считал интуицию «интеллектуальной», а Декарт видел в ней проявление «ясного и внимательного ума», то Паскаль называет интуицию «чувственной» и относит ее к природным началам сердца, говорит о «первичных интуициях сердца» (139, 150). Позиция Паскаля близка и российской философии XIX века. К примеру, П.Д. Юркевич был убежден: все великие поэты и лучшие философы твердо знали, что именно сердце является «истинным местом рождения тех глубоких идей, которые они передали человечеству в своих творениях». И всякий раз такое рождение было как «непосредственно и внезапно возникающее откровение истины», – без той постепенности, этапности, что свойственна движению разума к цели. Более того, это откровение появлялось как раз в тот момент, когда разум заходил в тупик и умолкал в бессилии. Мы постигаем истину «первичными интуициями сердца», а потом начинаем работать с ней разумом (139).

О. Шпенглер уравнивал борьбу интуиции против рассудка с борьбой между творчеством и упорядочиванием и даже – между жизнью и смертью. Он видел «мистический акт переживания глубины» в момент действия интуиции. Если у великих мыслителей в основании всего стоит «огромная труднодоступная интуиция», пишет Шпенглер, то у новых ученых «мы видим мир как мозговой феномен»: у Гете все «есть переживание и интуиция», у Дарвина – «познание и закон» (161, 552). Если интуиция является роженицей нового, то разум (или интеллект) есть инструмент его закрепления, превращения в упрощенную, но хорошо понятную и удобную для использования форму. Но такого рода рациональная доработка тут же омертвляет новизну, делает ее застывшей, утратившей способность к «живой жизни» во множестве нюансов и неожиданностей.

Интуитивное постижение – это очень трудное прозрение. По словам М. Мамардашвили, «мы должны умирать, чтобы открыть истину». Причем речь идет о прозрении как возвращении к тому, что когда-то было естественно доступным (известным) людям, жившим (например, в Эдеме или в золотом веке) по любви и в непосредственной связи с Богом. Субъективно интуитивный переход ощущается как скачок из ситуации, когда не было никакого решения, в ситуацию, когда вдруг появляется готовое и целостное решение (Р.М. Грановская). При этом никакие промежуточные этапы в таком переходе человеком не осознаются.

Гений с одного взгляда открывает истину.

А.С. Пушкин

Современная цивилизация с ее верой лишь в разумность губительно действует на способность людей к интуитивному постижению жизни. В этой связи уместно еще раз вспомнить поведение людей с разной степенью цивилизованности в ходе природной катастрофы, происшедшей 26 декабря 2004 года в Юго-Восточной Азии. Известно, что живущее на одном из островов данного региона первобытное племя, вопреки опасениям ученых, оказалось далеко не беззащитным и не погибло от цунами. Далекие от цивилизации люди заранее почувствовали опасность и поднялись в горы. Беззащитными оказались западные туристы, привыкшие действовать «по уму». Они даже после первой волны цунами не поняли опасности, побежали к морю собирать выброшенное на берег и были накрыты второй волной. Уверовав в разум и науку, мы что-то необходимое для пребывания на искусственно выстроенной арене приобрели, но что-то более значимое, обеспечивающее нам естественную связь с природой, утратили.

Вместе с тем интуиция продолжает жить и действовать внутри нас, только мы все в меньшей мере способны осознавать ее голос. В такой ситуации интуиция порою вынуждает человека подсознательно руководствоваться ее советами. Известны экспериментально зафиксированные факты, когда перед землетрясением у некоторых людей появлялось ощущение беспокойства, тоски, неясной тревоги и даже чувство безысходности. Чаще эта чувствительность проявляется у детей, людей, страдающих психическими расстройствами, представителей некоторых профессий, требующих тренировки чувствительности, – например, музыкантов. Есть примеры, когда люди покидали город накануне разрушительного землетрясения, почувствовав необъяснимую тревогу.

Американский социолог Джеймс Стаунтон опубликовал результаты исследования более 200 железнодорожных крушений и более 50 авиакатастроф. Оказалось, что во всех аварийных случаях транспорт был заполнен только на 61 %, а в благополучно закончившихся рейсах – на 76 % от полного объема. 15 % потенциальных пассажиров перед каждым обреченным на аварию рейсом будто почувствовали интуитивный сигнал и отказались от поездки. Кто-то сдал билет, кто-то опоздал, кто-то не поехал по другой, порою даже необъяснимой причине. Что-то остановило каждого из них. Чаще человек даже не осознал команду внутреннего голоса. Остальные – их большинство – не прислушались к безотчетному чувству тревоги.

Социологи, проводившие обследование, даже утверждают, что при заполнении, например, самолета на 75 % за него можно не волноваться. Это – среднестатистическое заполнение. Значит, внутренние голоса людей молчат, не предупреждают об опасности. И ее не будет. Можно лететь спокойно.

Кстати, зал, где проходил печально известный россиянам мюзикл «Норд-Ост», в день теракта тоже был заполнен менее обычного. Многие ранее купленные билеты оказались неиспользованными, что уменьшило общее число жертв. Возможно, и здесь сработала внутренняя информация.

Интуиция – основа творчества. Выдающийся физик Луи де Бройль говорил, что все крупные открытия обусловлены «внезапными и опасными скачками мысли», порожденными не столько логикой и рассудком, сколько воображением и интуицией. Поэты – тоже «жертвы» многочисленных инсайдов.

Но творчество, как уже широко признается, является сущностной характеристикой человека, созданного по образу и подобию Бога-Творца. Следовательно, интуиция, лежащая в основе творчества, – в еще более выраженной степени сущностная характеристика человека. Интуиция есть форма проявления творческих потенций духовного начала, его основной инструмент. Именно интуиция качественно отличает человека от сверхсовременного компьютера, способного действовать только логически, перебирая и сравнивая варианты решений. Человеку же помогает то, «что Бог на душу положит».

Собственно, разум и сам есть не более чем продукт интуитивного порождения. Через озарение он возник, через цепь озарений совершенствовался – как инструмент приспособления человека к рационализированной среде. В паре с интуицией разум – вполне законный участник любого творческого процесса. Но он может быть успешным и полезным на втором этапе этого процесса, когда уже есть принципиальное решение и теперь нужно его обработать, проанализировать, дифференцировать, выделить в нем составные части, найти лучшие варианты использования в реальной жизни. В общем, приспособить к внешней среде. Такая «мелочевка» – не для интуиции, не «царское» это дело.

В конце 2005 года голландские ученые заявили о новых данных, характеризующих соотношение возможностей интуиции и разума. Оказалось, при простых решениях, когда можно опереться на знания и опыт, разум достаточно надежен, тогда как в сложных и ответственных ситуациях его не спасает никакой перебор вариантов, даже компьютерный. Чем сложнее ситуация, тем чаще ошибается разум. Тут надежда только на интуицию.

Трудно говорить о какой-либо физиологической основе интуиции, она – несомненно, продукт деятельности духовного начала человека. Однако, по мнению психологов, такие характеристики интуитивного решения, как чувственность образов и неосознанность способа получения результата, свидетельствуют о существенном вкладе механизмов правого полушария в этот процесс (37).

Как и все связанное с сердцем, интуиция почти недоступна пониманию и практически неуправляема. Ее нельзя вызвать в нужный момент, при тех или иных обстоятельствах. Гете называл интуицию «загадкой из загадок». Об этом же говорит Закон Божий: «Как совершается такая перемена в душе человеческой, этого дела Божия людям не понять». Если бы мы могли познать и управлять тем, что является сущностным для человека, мы могли бы заявить, что знаем человека. Но нам подобное не дано. Этой независимостью интуиции объясняется весьма сложное отношение к ней рациональной цивилизации. Ведь поведение людей, способных к интуитивным решениям, трудно предсказать, и столь же трудно ими манипулировать. С теми, кто действует только по уму и логике, все проще.

Интуитивное знание – вне сомнений и споров. Все, что от разума, – многозначно, многовариантно и поэтому в каждом конкретном виде спорно, чревато заблуждениями. По Гегелю, только интуиция дает «… безоговорочное, несомненное, ясное, как солнце» решение острейшей проблемы. Она все воспринимает таким, каково все и есть, – без противоречий, формальных нагромождений и лживых доказательств. Отсюда – ее непогрешимость. Видимо, люди золотого века жили и действовали не только в Царстве любви, но и в Царстве интуиции. И поэтому обладали всезнанием, были способны без слов понимать друг друга, природу, Бога.

Интуиция есть у всех людей, но не все к ней прислушиваются. Чем больше в наших действиях логики, разумности, цивилизованности, тем дальше мы от своего внутреннего голоса. Следовательно, и от возможностей интуиции. Поэтому у ребенка интуиция до закрытия ее «ментальной завесой» более активна и действенна, чем у взрослых.

Интуиция в человеке изначальна – как на историческом пути человечества, так и в каждой индивидуальной истории. По словам Шри Ауробиндо, в Греции к началу новой эры интуиция уступила место человеческому интеллекту, «который был, несомненно, и ниже, и грубее интуиции», но зато – понятнее, определеннее, четче (132, 144).

В процессе индивидуального развития человека с интуицией происходит примерно то же и с теми же последствиями. Она есть у ребенка с младенчества, ей не учат и ее, в отличие от разума, не формируют. Дети, еще не способные к осмысленной оценке окружающего и логической аргументации, очень точно различают добро и зло, интуитивно чувствуют обман, недоброжелательность и даже угадывают мысли взрослых. Мы порою только подумали, что следовало бы сказать ребенку, а он вдруг поворачивается и переспрашивает, будто услышал нашу мысль. Все эти качества нельзя воспитать убеждением, примером, тренировкой. С развитием мышления они подавляются, теряют свою действенность.

Ребенок неразумен, но он имеет некую особую способность глубинного и целостного видения каждого события. По наблюдениям Л.С. Выготского, младенец убежден, что таким же, как у него, «всезнайством», способностью понимать все без слов и разъяснений обладают и взрослые. Например, в 1,5–2 года он может обращаться к родителям, когда ему что-то нужно, одним лишь словом «пожалуйста», не заботясь о том, чтобы уточнить, чего он хочет. Ребенок убежден, что все его желания родителям известны (30).

Пока каналы души ребенка свободны, он способен на то, в чем взрослые уже беспомощны. Например, ему доступна особая способность интуитивного постижения мира. По наблюдениям К. Юнга, «детям свойственно жуткое качество – инстинктивно чуять личные недостатки воспитателя. Они лучше, чем хотелось бы, чувствуют правду и ложь» (169).

По этому же поводу сетует известный иллюзионист Эмиль Кио: «Для нас, иллюзионистов, самый “страшный” зритель – дети. Они очень часто догадываются о механизме фокуса. Дети не обременены высшим образованием, законами физики… Любую проблему они решают элементарно. Однажды после представления ко мне подошел мальчик и передал пухлую тетрадку, в которой описал механизмы всех моих фокусов. Представляете, на семьдесят процентов угадал! Если же расспросить после моего представления две тысячи взрослых, они вам дадут две тысячи решений – исходя из своего образования, личного опыта и субъективного мнения. Безнадежное дело! Ну, может быть, один только ответ будет правильным».

С возрастом возможность проявления интуиции заметно снижается. По мере того как человек становится все более опытным и знающим, он закрывается от своего внутреннего мира усвоенными во взаимодействии с внешней средой затверженными шаблонами знаний и действий. Ничто новое, неожиданное эти шаблоны уже не пропускают. «Ребенок мягок и неустойчив. Взрослый тверд и устойчив, – пишет Г. Померанц. – Твердые, устойчивые представления непроницаемы для неожиданного, чудесного» (118, 68).

Сохранившаяся в выраженной форме у особо одаренных взрослых людей детскость также позволяет им избежать непроницаемой оккупации внутреннего мира общепринятыми шаблонами, сохранять раскрепощенность души и, следовательно, способность свободно, без навязанных извне стереотипов смотреть на окружающее.

Непримиримость противостояния интуитивного и рассудочного в цивилизованной жизни, основанной на постоянстве законов, правил, норм, А.С. Пушкин показал на примере отношений между Моцартом и Сальери. Сальери – не гений; он – музыкант, и хороший музыкант. Но он – как бы рационализированный, онаученный музыкант. У Сальери все продумано, заранее спланировано; к цели он идет последовательно, шаг за шагом, через терпение и кропотливый труд. Таков его жизненный путь в музыку, и таков процесс создания каждого отдельного произведения в ней.

…Ремесло

Поставил я подножием искусству;

Я сделался ремесленником: перстам

Придал послушную, сухую беглость

И верность уху. Звуки умертвив,

Музыку я разъял, как труп. Поверил

Я алгеброй гармонию. Тогда

Уже дерзнул, в науке искушенный,

Предаться неге творческой мечты.

В этой работе нет чуда творения. Здесь все понятно и объяснимо, ничто не вносит смуту в умы людей. Путь Сальери подобен эксперименту в науке – его действия, если хватит терпения, может повторить, примерно с тем же результатом, почти каждый человек. Сальери – своего рода предтеча так называемой «массовой культуры» ХХ века.

Все иначе у Моцарта. В творчестве он неповторим, его музыка рождается непосредственно, вдохновенно, под диктовку сердца, она – от Бога. «Ты, Моцарт, Бог, и сам того не знаешь; я знаю, я», – восклицает Сальери. Налицо – два плохо совместимых мира. Мир Моцарта таинственен, непонятен и этим страшен, враждебен всем «сальери». Он – угроза их миру, понятному, предсказуемому, спокойному.