2.2.2. Разум и сердце. Еще одно проявление полярности внутреннего мира человека

У сердца свои законы, которых разум не знает.

Б. Паскаль

Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой.

Ф.М. Достоевский

В художественной, публицистической и отчасти философской литературе не совпадающие между собой проявления психической жизни человека принято отождествлять с действием таких популярных феноменов, как «разум» и «сердце». Признание того, что эти феномены сущностно различны, а в повседневном бытии противоположно направлены, видно даже из высказываний, взятых эпиграфами к настоящему параграфу. Где же больше первосущностного, вечного, а где приобретенного, временного?

В последние столетия наука и общество в основном видят мышление высшей способностью человека. С развитием данной способности современная цивилизация связывает перспективы «неограниченного прогресса» и возможность совершенствования самого человека. Сердце, в свою очередь, представляется чем-то непостоянным, противоречивым, погрязшим в переживаниях, поэтому только препятствующим познанию и упорядочению жизни.

Одним из первых мыслителей, кто – еще в преддверии Нового времени с его почти безоговорочной преданностью рационализму – сумел противопоставить в деле познания сущностных глубин человека доводам разума доводы сердца, логике разума – логику сердца, был Блез Паскаль. Все его работы наполнены обращением к «глубокому сердцу». «Целый мир, бесконечный вглубь» видел он в человеке и был убежден, что путь в этот мир может лежать только через сердце.

Паскаль хорошо знал и бесконечно чтил Священное Писание. Поэтому его убеждения, несомненно, связаны с той ролью, которая отводится сердцу в Библии. Священное Писание неоднократно обращается к данному человеческому феномену. Вот некоторые из его суждений:

– «в сердце всякого мудрого вложу мудрость» (Исх. 31:6);

– «любовь Божия влилась в сердца» (Рим. 5:5);

– «страх мой вложу в сердца их» (Иер. 32:40);

– «берегись, чтобы не вошла в сердце твое беззаконная мысль» (Вт. 15:9);

– «излилось из сердца моего слово благое» (Пс. 44:2);

– «исходящее из уст – из сердца исходит» (Мф. 15:18).

Согласно Писанию, всякая новая мысль – не механически повторенная за кем-либо, а собственная – появляется не из другой, предшествующей мысли и даже не из разума, а зарождается значительно глубже, в недрах внутреннего мира человека, проходит через его сердце. Из этого же следует, что с сердцем связаны творческие потенции человека и что сердце каждого в своей исходной чистоте гениально. Надо только пробиться к нему, освободить его от всего наносного, шаблонного.

В Ветхом Завете при избрании Давида царем Израиля Бог говорит: «Господь смотрит на людей не так, как человек. Человек смотрит на лица, Господь смотрит на сердце». То есть – смотрит не на личность или «личину», которую человек вынужден надевать под давлением внешней необходимости, а на что-то другое, более истинное и не поддающееся приспособительной трансформации, суетному расчету. В Новом Завете одно из положений Нагорной проповеди Христа гласит: «Блаженны чистые сердцем: ибо они Бога узрят». Значит, согласно Библии, сердце – то главное в человеке, что своей чистотой открывает путь к Богу. Если разум есть посредник между человеком и внешней средой, то сердце – форпост на пути к духовным глубинам. Р. Роллан писал о Л.Н. Толстом: «Глаза и сердце его гениальны. Ум его часто ошибался».

Идею связи человеческого сердца с духовной первосущностью и с Богом активно разрабатывали в конце XIX – начале ХХ веков российские христианские философы П.А. Флоренский, Б.П. Вышеславцев, П.Д. Юркевич, И.А. Ильин, Н.А. Бердяев и др. Для Флоренского «сердце – небесное око» у человека. Оно первым встречает Божественную благодать и через свое очищение делает возможным «обожение личности» (139, 389). У Юркевича сердце есть глубинная основа человека, «первичная духовная сущность» (139, 381). Б.П. Вышеславцев пишет статью «Сердце в христианской и индийской мистике», где из анализа имеющихся в Библии толкований понятия «сердце» делает вывод о нем как о «сокровенной самости», «предельной глубине человека», недоступной не только для постороннего взгляда, но и для самого человека. Р.М. Бекк в книге «Космическое сознание» также рассматривает сердце как некий посредствующий орган «космического сознания», через который лежит путь к «космической интуиции». Для Даниила Андреева сердце – «духовный мост» в «светлые миры» (6).

Практически всеми авторами данного направления подчеркивается присутствие у сердца бесконечной «внутренней глубины». В этом его отличие от разума, обреченного действовать на «поверхности жизни», оперировать «мертвыми вещами» и не иметь доступа к сакральным глубинам человека. Разной направленностью интересов и возможностей – вовнутрь субъективности и вовне, на объекты внешнего мира – определяется неизбежное противостояние друг другу сердца и разума. Они сосуществуют как бы на встречных курсах. Поэтому, используя и укрепляя долгое время лишь одно, мы неизбежно умаляем и подавляем другое.

Хорошо известно популярное выражение «по зову сердца». Но совершенно нелепо выглядело бы нечто подобное применительно к разуму – «по зову разума». Не может быть у этого феномена какого-либо глубинного, рвущегося изнутри «зова», у него – анализ и синтез вариантов, их расчет с точки зрения выгоды. Всегда – нечто мертвое, механическое.

Еще Паскаль заметил, что следствием излишнего увлечения разумом оказывается «очерствение сердец» (106). Поэтому и нынешний крен в сторону умственных способностей и знаний неизбежно подавляет в людях то, что обусловлено работой сердца. Формируется новый тип человека, который все больше и больше становится идеалом западной, а теперь и мировой цивилизации. В свое время В. Белинский писал об идеологе российского терроризма Бакунине: «…с чудесной головой, но решительно без сердца» (93, 92). Вольно или невольно, но именно таким мы «строим» современного человека.

Сердце – не сама сущность человека, но тот феномен, который лучше, чем что-либо другое, чувствует человеческую самость и действует по ее зову, является ее ближайшим посредником в этой жизни. В данной роли оно сходно с тем, что принято обозначать понятием «душа». Поэтому сердце, хотя и обращено прежде всего внутрь человека, не может вместе с тем быть вне связи с внешним миром, не реагировать на реалии земной жизни. В итоге оно вынуждено действовать как «небесное око» и одновременно «кипеть» земными страстями. Об этом стихотворение Ф. Тютчева:

О вещая душа моя!

О сердце, полное тревоги,

О, как ты бьешься на пороге

Как бы двойного бытия!

О высших достоинствах сердца в сравнении с разумом и принципиальном несовпадении устремлений этих двух феноменов внутреннего мира человека говорят следующие суждения классиков:

«Того не приобресть, что сердцем не дано» (Е.А. Баратынский);

«Сердце чувствует Бога, а не разум» (Б. Паскаль);

«…беспорядок для ума есть порядок для сердца» (Б. Паскаль);

«Ум всегда в дураках у сердца» (Ф. Ларошфуко);

«…зорко лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь» (А. де Сент-Экзюпери).

Разуму не дано быть «небесным оком», ему приходится оперировать главным образом тем, что дают ощущения. Еще древние говорили: чего нет в ощущениях, нет и в интеллекте. Сердце, в отличие от разума, вынуждено оценивать любое явление в противоречивой целостности – по небесным и земным критериям одновременно, непрерывно «опаляться огнем» каждой из полярных сторон. Двойная связь, подвластность идеальному и реальному обуславливают так называемую «антиномию сердца». С одной стороны, сердце, как «точка соприкосновения человека с Богом» (139, 397), не может быть источником греха и зла. Неслучайно в народе сердечность всегда была символом доброты, терпимости, готовности к соучастию, наконец, любви. Вместе с тем человек «в сердцах» может сделать много злого, греховного. Поэтому в Священном Писании наряду с выражением «любовь Божия влилась в сердца» (Рим. 5:5) есть и такие слова: «диавол уже вложил в сердце Иуде… предать» (Ин. 13:2); «для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать» (Деян. 5:3); «приходит диавол и уносит слово из сердца их» (Лк. 8:12). Паскаль указывает на себялюбие, идущее от сердца, пишет о его порочности, ориентированности на собственные удовольствия. И. Кант в работе «Об изначально злом в человеческой природе» также говорит об «извращенности и коварстве человеческого сердца».

Видимо, причина подобной нелогичности сердца в его связи одновременно с двумя основаниями внутреннего мира человека и необходимости, как посреднику, находить контакты с каждой из них, совмещать несовместимые тенденции. А это неизбежно ведет к резким переходам от божественного к греховному и наоборот. Кроме того, чем больше сердце зажато разбухающим личностным (разумным) «телом», тем более резкой оказывается его реакция на происходящее, тем больше его «очерствение» к этой жизни. Тоска, беспокойство, страдание – удел сердца в нашей реальности. Оно все чувствует, за все переживает, то наполняясь состраданием, то взрываясь жестокостью. Подобным образом неизбежно ведет себя в этом мире все истинное и искреннее – например, любовь (приносящая блаженство и заставляющая безмерно страдать), совесть, творческое вдохновение, наконец, сохранивший подлинность человек в целом. Им не дано отказаться ни от реального, ни от идеального. Их судьба – метаться между полярностями. Для Достоевского в таких метаниях, в постоянном беспокойстве, чередовании радостей и печалей – «признак великого сердца» и высшая характеристика человека.

Карл Юнг, наиболее глубокий и тонкий профессиональный исследователь психического в ХХ веке, с некоторым удивлением заключает из своих наблюдений, что нынче интеллектуально дефективный ребенок, имея заметное умственное отставание, может отличаться «богатством сердца, надежностью и самоотверженностью» (162, 75). В этой связи он выделяет и даже противопоставляет друг другу, с одной стороны, «интеллектуальные и технические способности», с другой – «дары сердца»; или – «даровитость ума» и «даровитость сердца» (162, 157-158).

Поэтому, как утверждал еще Б. Паскаль, бесконечное расстояние пролегает между разумом и милосердием. Стоит человеческому разуму дать некоторую свободу – «и уже распахнуты двери для самой гнусной распущенности» (105, 328). Для Ницше ум есть изобретательность и притворство (98, 100). И поныне самые умные дети не те, что говорят правду, а те, что умеют ловко притвориться, вовремя и искусно солгать. Увы, в наше время только овладев этими навыками они могут считать себя готовыми к жизни в мире взрослых. Как бы споря с Сократом, верившим в добродетельность разумного и знающего, Ларошфуко замечает: «Наши добродетели – это чаще всего искусно переряженные пороки» (139, 207).

Принципиально разнятся между собой разум и сердце по критерию управляемости. Разум – приспособленец, марионетка обстоятельств, флюгер, ориентирующийся на то, «откуда ветер дует». Собственно, такова его изначальная цель – обеспечить себе максимальное удобство во взаимоотношениях со средой. Ради этого он готов, когда нужно, услужливо умолкнуть, лицемерно поддакнуть или «сменить пластинку», быстро перестроиться. Но ничто не властно над сердцем – ни среда, ни мы сами.

Сердце, как и духовность, воспринимает и оценивает каждое жизненное явление в целостности, сразу в полном объеме, в единстве всех его плюсов и минусов. Разуму подобное не дано. Он не может понять реальность в сочетании полярных тенденций и обязательно представит происходящее в виде альтернативы, где правильной может быть только одна из сторон. Собственно, само слово intellego по-латыни означает «выбираю между».