МАЛАЯ НА ВЕЛИКОЙ

МАЛАЯ НА ВЕЛИКОЙ

МАЛАЯ НА ВЕЛИКОЙ

Аркадий Щукин

МАЛАЯ НА ВЕЛИКОЙ

Деревенька в два десятка домов недалеко от Пскова. Рядом река Великая. Сразу за околицей, в сторону по течению реки, хвойный лес, изрезанный старыми наезженными грунтовыми дорогами, говорят, от военных остались, которых перебросили куда-то в другое место. Лес, судя по взрытому мху, населен зверьем — в основном кабанами. Рассказывают, в осинниках, среди высоченного разнотравья раньше не в редкость были и лоси. Теперь сохатого не встретишь — выбили на многие десятки километров окрест.

Деревню, как и ее многочисленных сестер по берегам реки, населяет главным образом приезжий люд — дачники. Среди коренных, кто родился здесь и вырос, старушка, которую в девушках полвека назад взяли замуж с противоположного берега и привезли на лодке сюда, на бывшую когда-то центральную усадьбу колхоза. Муж давно умер, о колхозе забыли, дети в городе, а бабка осталась доживать свой век в ставшей родной деревеньке.

Еще один коренной — беспробудный забулдыга, мысли и чувства которого от пьянки до похмелья заняты одним: где бы добыть бутылку.

Последний коренной и еще крепкий мужик — давно уже дед, занят тем, что встречает и провожает многочисленную родню, а в часы отдыха рыбачит, благо сети и лодка имеются, обихаживает картошку, огурцы и прочий овощ на небольшом огороде.

Приезжий люд можно разделить на две категории. Первая — это те, кто когда-то родился и жил здесь, а потом уехал учиться, работать в иные, не очень далекие города и веси. Деревушка для них и память, и корни. Поэтому они по выходным и в отпуск наезжают, детей, внуков привозят на старые подворья — ремонтируют их, латают, подновляют, в огородах возятся, по грибы-ягоды ходят, рыбачат, купаются, загорают... Короче — дачная жизнь.

Иные приезжие — тоже дачники; но, что называется, иногородние: купили по случаю домишки в деревне за малые деньги. Кто побогаче — обихаживают их теперь на современный манер, крыши перекрыли, стены пластиком обшили, новые бани рубят, чтобы все было не хуже, чем у соседа. Появляются во дворах и постройки из кирпича. А на самой околице у опушки леса двухэтажный коттедж из силикатного кирпича затеян. Уже и под крышу был подведен. Еще немного и был бы готов дворец... Не получилось. Говорят, загремел его хозяин — начальник средней руки одного из предприятий Пскова — под фанфары. За злоупотребления и хищения угодил на зону, с конфискацией неправедно нажитого. Отобрать-то отобрали, а вот до ума довести конфискованный коттедж ни у кого желания не возникло. Так и стоит нынче домина без окон и дверей, с ободранной крышей. Местные коренные и дачники уже потихоньку кирпичные стенки разбирают на свои нужды.

А бывший хозяин, отсидев небольшой срок, домой вернулся, в город, к родным и близким, друзьям и товарищам. Вновь какое-то предприятие возглавил

Конечно, в деревню, на отдых ли, в гости, поработать, порыбачить пешком за десятки километров не находишься. Потому в разгар летнего сезона почти в каждом дворе машина, а в некоторых и несколько. Есть свои, отечественные, и блестят глянцем иномарки.

Так и живет народ, не бедно вроде, с пользой и удовольствием для себя.

Нет здесь ни магазина, ни самой захудалой лавчонки. А кому они нужны, если все на колесах, а зимой пальцев одной руки хватит, чтобы пересчитать народонаселение. Правда, случается, говорят, иногда по средам автолавка, проездом. Но сам не видел, врать не буду.

Нет в деревне и водопроводных колонок, хотя вроде когда-то вели водопровод, трубы по обочине дороги закапывали. Остались канава, ручей, да несколько ям вдоль дороги. В них воду и берут. Пьют, еду варят, огороды поливают. Ничего водичка, лучше чем в городе, холоднее и вкуснее.

Лет пять не был я в этой деревне. Пожалуй, сказать, что приходит она в запустение, погибает, нельзя. Не умрет, если ремонтируют, что-то строят для себя, приезжают, а то и живут здесь подолгу, смотрят две программы телевидения, а один из домов даже спутниковая антенна украсила. Электричество в каждой избе по вечерам горит. Но в то же время будто и нет ее вовсе, деревни. За очень редким исключением, не считая крохотных огородов, где всего понемногу — картошка, капуста, лук, чеснок, морковь, огурцы, помидоры, горох, свекла, укроп и петрушка — пустует земля. Там, где были картофельные поля до самого леса, в треть и более гектара каждое, нынче непроходимый по пояс бурьян вперемешку с высохшей травой прошлых лет.

Темнеет... Большая Медведица, кажется, спускается к самой земле, едва не задевая ее своим ковшом. К ночи в деревню приходит тишина. Но не та, звенящая, которая наступает после гулкого шума трудового дня, а глухая. Ни вечером, ни утром не блеют овцы, не мычат коровы, не слышно кудахтанья кур. И только перед восходом солнца где-то прокукарекает петух. Издалека отзовется его собрат. И больше ни звука. Не держат в деревне больше ни рогатую скотину, ни другую четвероногую живность, нет и в помине ни гусей, ни уток. Не дачное это дело.

Местами больше километра шириной от реки до деревни раскинулось море непролазного клевера по колено с богатейшим разнотравьем. И таких лугов — полей по берегам Великой бесчисленное множество. Не умеем сами дарованным природой распорядиться. Шутя завожу с бабусей — коренной жительницей такой разговор:

— Сколько добра пропадает, земли. Отдать бы ее в аренду, тем же немцам хотя бы, лет на 50. Дешевым мясом, молоком, маслом, овощами и прочим Псковская область завалит и себя, и соседей, казна налогами пополняться станет. Смотришь — и ваши внуки обратно вернутся совсем не дачниками.

— Еще чего надумал, — решительно пресекает мои провокации бабуся. — Войной Германия не смогла подмять под себя нашу землю, а теперь, выходит, пусть пользуются?

— Значит, лучше пусть бурьян буйствует, а коров и овец — в зоопарке показывают? Да скоро у Евросоюза масло и яйца покупать будем, как "ножки Буша” в США. Конечно, если будет на что покупать после того, как всю нефть и газ выкачаем…

Бабуся гневается, готова хоть сейчас в народное ополчение.

Пробираясь в непролазных травах брошенных лугов, я задаю себе вопрос, почему в Европе каждый клочок земли на вес золота, а отдача от крестьянского труда во много крат выше. А у нас легко можно пустить сотни, тысячи гектаров псу под хвост, оправдываясь зоной рискованного земледелия. Осмелюсь еще на один совет в адрес районных и областных чиновников Пскова, которых уже рать несметная и с каждым годом в результате путинского "сокращения" все множится. Зайдите, господа, в любую аптеку, посмотрите из чего дефицитные и дорогие лекарства на промышленной основе готовят. Да, правильно, из трав и цветов, которых вокруг псковских городов-деревень бесконечные клондайки, и которых днем с огнем в зарубежных цивилизациях не сыщешь. Но закупаем оптом и в розницу чужое — синтезированное. А если свое — то уж никак не ближе, чем из Алтайского края.

Но, видать, челночная жизнь, которой очень многие на Псковщине промышляют, куда больше по нутру чиновникам, и их подчиненным. Начальству думать и делать ничего не надо. Торговлей люд как-нибудь себя и других прокормит. До Москвы — ночь на поезде, рукой подать.

Пассажирский "Москва-Псков" никогда не пустует. Не было свободных мест и в нашем вагоне, когда из Белокаменной, на север ехали. Почти все пассажиры с неподъемными сумками, ящиками, баулами — торговые челноки из городов и поселков Псковской области. И так в каждом поезде , каждый день, круглый год. Купи-продай, купи-продай. Спекуляцией, которую "отцы и дети" перестройки окрестили торговлей, живем и кормимся.

Да, знавала псковская земля и худшие, и много лучшие времена. Верили в землю люди, и теряли веру. Снова обретали.

А вот птицы — аисты, как жили в нашей деревеньке, так и живут. Нет для них места щедрее, дороже и краше. Нынче у крылатых родителей было солидное пополнение — три молодых аиста стали на крыло, медленно кружили в синем небе своей родины, где на старой ели у дома на отшибе их огромное родовое гнездо…

Снова под колесами автомобиля бежит навстречу дорога. На этот раз конечная цель нашей поездки печальная — надо побывать на кладбище, где нашли свой последний приют дорогие моему сердцу Леонид Ильич и Мария Григорьевна, родители жены. Как сейчас вижу их , одиноких плачущих стариков, провожающих нас буквально на край света — в очень далекую Камчатку — свидимся ли еще, посидим ли под дубком, на завалинке у бани, выпьем ли по стопке — другой за встречу?.. Теперь вот едем к ним на кладбище. К бывшему бравому старшине второй статьи подплава Балтийского флота. "Морской" — так уважительно величали его земляки с той поры, как поселился он на скобари. Во время войны был он одним из рулевых на подводной лодке легендарного Маринеско.

Кладбище позади. Бежит дорога. То справа, то слева промелькнут среди старых яблонь, вишен, слив черные от времени избы, доживающие, как и их обитатели, свой век, полуразрушенные кирпичные строения без крыш и окон — печальное наследие времен перестройки

Дождь, который мы обогнали и оставили позади где-то в районе Пушкинских Гор, на крыльях туч все-таки нагнал, обрушился на землю потоками воды. Тормозим возле дома, купленного моим знакомым для ведения фермерского хозяйства. И тут запустение. Не сложилось, видать, у них фермерство: на дворе и в огороде сорняки в рост человека, под сливами, вишнями — густая поросль дичков. Осыпается, гниет красная смородина. По всему видно — давно не ступала и здесь нога человека, так что и тут радоваться нечему.

Помню, гордо заявлял начинающий фермер: "Не на дядю, на себя стараюсь!" А вот и на себя не получилось.

Псковская область