X Возрождение «мануфактурной» философии

X

Возрождение «мануфактурной» философии

Фабрика сменила мануфактуру. Во внутренней структуре капиталистических предприятий, в распределении факторов и элементов производства произошел радикальный переворот. Машина уничтожила ту сложную иерархию рабочих сил, которая характеризовала мануфактурные мастерские. Наметился процесс «деспециализации». Старый детальный труд сходит со сцены. Двери капиталистических предприятий широко открываются перед неквалифицированными рабочими, в том числе перед женщинами и детьми.

Соответственно этому выдвигаются новые формы идеологии.

Умозрительная философия теряет кредит в буржуазном обществе. Правда, это происходит не сразу. Но не сразу и машина завоевала территорию промышленности. Число метафизических систем продолжает некоторое время расти. Это идеологи мануфактурной буржуазии выставляют свои последние боевые силы. Мануфактура отстаивает свои права на жизнь и свою идеологию с большим мужеством, – прибегая, в области последней, к «героическим» средствам (вроде панлогизма и абсолюта Гегеля), но… безуспешно. Новая техника, а с нею новое буржуазное миропонимание празднуют победу.

Спекулятивное мышление уступает место естественноисторическому; учению о «внутренних факторах о силах, заложенных в организмах и дирижирующих ими, противополагается учение об определяющей роли окружающей среды; похороненный критицизмом «наивный реализм» воскресает.

Чем объясняется положительный характер идеологических систем? Простым законом контрастов, простым стремлением «сделать обратное» тому, что составляло «символ веры» вчерашнего дня? Нет, реальная подпочва новых идейных веяний несколько иная. Если иерархическое, необыкновенно сложное разделение труда, строгая соразмеренность и согласованность частей играли для мануфактуры роль боевых средств, являлись главными условиями возможности ее успеха, то новая капиталистическая организация опиралась на самые простые комбинации рабочих сил. Различие в боевых средствах и определяло собою означенную противоположность идеологических построений. Профессии, в рамках фабрики, так сказать, уравниваются, трудовые процессы начинают последовательно сводиться к общему типу.

Индивидуализированные «комплексы» – Иван, Петр, Яков исчезают. Вместо них появляется в мастерских рабочий вообще. «Материи» возвращаются экспроприированные у нее «качества».

Наличность самой широкой однородной рабочей массы, которую можно свободно притягивать и отталкивать, – вот что служит основной предпосылкой поступательных шагов нового промышленного капитала. И, естественно, идеологи последнего, вырабатывая отвечающее ему миропонимание, должны подчеркнуть значение материи, как фактора, определяющего существование и развитие «живых организмов» (производственных организаций). Материя реабилитируется. Буржуазное общество вводит культ нового кумира – «среды»… Правда, при этом не упускается из виду, что как никак материя остается материей, т. е. организуемой массой, и, как таковая, существовать без «руководителя» не может. И к материи прикомандировывается, в качестве специалиста по части организаторских обязанностей, «сила». Пишутся трактаты о Staff und Kraft (о «материи и силе»).

Спекулятивная философия отмирает, но… на время.

Происходит новая смена капиталистических организаций. Утвердившейся на костях мануфактуры фабрике пришлось вступить в поединок с новым соперником. Этот соперник – фабрики усовершенствованного типа, фабрика «вполне автоматическая».

«Малоквалифицированный труд, труд стариков, женщин и детей в ее рамках применения не находит. Женский и детский труд, правда, был первым словом капиталистической утилизации машин, но не ее последним словом»[52].

Современная, быстрыми шагами прогрессирующая техника потребовала высокой квалификации от представителей труда. «Для того, что пускать в ход или останавливать систему машин или аппаратов, необходимо общее знакомство с механикой, т. е. требуется высокообученный труд. Далее, начиная и оканчивая каждый производственный процесс, приходится считать с технологическими свойствами вырабатываемого продукта, и, следовательно, нужны специальные технологические познания и опытность». Кроме того, опять начинает развиваться дифференциация рабочих функций. Одновременно увеличивается число промежуточных организаторских звеньев. Об этом обстоятельстве дает наглядное представление нижеследующих таблиц[53]:

На сталелитейных заводах приходится на каждых 30–26 раб. одно долж. лицо.

В прядильнях………..18–15 « « « «

На ткацких фабрик. …12–10 « « « «

На верфях…………….16–8 « « « «

На машин. фабр. ……12–4 « « « «

На газовых завод. ……9–4 « « « «

На химич. фабр. …….7–6 « « « «

Опять оказывается на лицо сложный, дифференцированный исполнительский механизм в предприятиях. Опять строгая согласованность и соразмерность частей становится вопросом жизни и смерти для предприятия. Вместе с тем капитал развивает необыкновенную эластичность. Совершается процесс концентрации отдельных видов производства под эгидой гигантских «смешанных» предприятий. Предприятия «чистые», специализировавшиеся на выработке какого-нибудь одного определенного продукта ведут упорную «войну за независимость»[54], но дело их проиграно. Концентрированные промышленные хозяйства, или, употребляя модный американский термин промышленные «комбинации» (combinations) последовательно поглощают их.

Как должны отразится отмеченные нами явления промышленного мира на «высотах» идеологии?

Сравнение новейшей организации фабрики с внутренним строением мануфактуры уже a priori диктует ответ: новая разновидность буржуазного миропонимания должна воспроизводить существенные черты миропонимания мануфактурной эпохи. И, действительно, обращаясь к фактам, мы можем подтвердить вполне основательность подобного заключения. Заглянем ли мы в область права, или искусства, или истории, или естественноисторических наук, или философии, всюду мы находим одно и то же: поворот в сторону субъективизма и идеализма[55].

Как и в классические дни мануфактурного производства, на первый план философия выдвигает проблемы об организме, «внутреннем факторе», «организующих началах», «гармоническом сочетании вещей».

«Наивному реализма» опять приходится отправляться в могилу, а у «материи» снова конфискуется все то, что ей было возвращено совсем недавно. Таковы философские последствия поражения старой фабрики.

Создается почва для возрождения старых философских авторитетов. Главнейшие системы мануфактурной философии усиленно комментируются, исправляются и в исправленных редакциях обслуживают задачи оправдания новейшего капитализма. «Назад к Канту!», «Конец девятнадцатого века стоит под знаком Канта!». Возникает широкое неокантианское движение, проникшее даже, как известно, в ряды социалистических партий. Приглядываются и к спинозизму: и в нем находят нечто, могущее оказаться весьма и весьма полезным для современности. Стараются использовать и Юма, и даже Беркли: не останавливаются перед почти полной реставрацией субъективного идеализма последнего.

При этом необходимо различать два главных момента процесса воскрешения «старых богов».

Первый из этих моментов отвечает периоду, когда новая фабрика конституировалась, совершала свои первые завоевательные шаги. Этот момент характеризуется преобладанием «кантианских» мотивов. Идеологи новой буржуазной группы сосредотачивают свое внимание преимущественно на выяснении внутренней структуры производственных организаций, на описании связей, устанавливающихся между отдельным факторами и элементами капиталистического производства. «Динамизм» последнего подчеркивается ими, но подчеркивается сравнительно весьма слабо. Усилившаяся «подвижность» капитала, лихорадочно быстрый рост новейшей техники обусловили собою симпатии означенных идеологов к тем из старых философов, в системах которых предпосылки динамизма получили большое развитие, чем у кенигсбергского профессора. Наступает второй момент в истории возрождения философии.

«В ранние годы юности наивно-реалистическое мировоззрение автора было расшатано «Пролегоменами[56]» Канта. С этого момента началось все его критическое мышление. Последнее привело к тому, что автор очень скоро признал непостижимую «вещь в себе» иллюзией. Этим он вернулся к вдохновителям Канта – Беркли и Юму»[57]. Так исповедуется один из основателей наиболее модной в наши дни философской школы.

Неокантианство сменяется «поворотом» к системам «докантовского» мышления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.