Валентин КУРБАТОВ

Валентин КУРБАТОВ

17 июня 2003 0

Валентин КУРБАТОВ

Ах, насмешка нашего издательского дела! Напишут аннотацию и не улыбнутся — "книга рассчитана на широкий круг читателей". А тираж-то одна тысяча! Хорошо же у них представление о широте русского читательского круга! А книжка-то подлинно удивительна, прекрасна, необходима! Я говорю о посмертной книге Валерия Александровича Гаврилина "О музыке и не только…", которую собрала после его кончины из тысяч разрозненных записок Наталья Евгеньевна Гаврилина. И тут никакие благодарные слова не чрезмерны. Надо было не только любить мужа, надо было жить с ним в одно сердце, слышать каждое движение его высокой напряженной души, чтобы понять ценность и великую силу этих мелких блокнотных листков, где иногда стояло одно-два предложения, частушка, шутка, горячее срывное слово, нотная строка. Надо было услышать полноту скрепляющего их духа и потерять глаза над мелким, часто торопливым почерком, хотя вообще Валерий Александрович был аккуратен, чтобы явился этот печальный, счастливый, горький, доверчиво-детский и собранно мудрый том в три с лишним сотни страниц.

И как же много он вобрал в себя! Да ведь и то — он обнимает сорок с лишним лет! А коли поглядеть каких лет — с середины 50-х до конца 90-х — то и объяснять ничего не придется. Только читатель напрасно будет искать здесь прямые отголоски политических страстей. А человек чужой культуры и чужой истории, пожалуй, и новее не сразу скажет, в какие именно годы жил этот человек, только почувствует мощный драматизм и напряжение души художника, сквозь которую время несется не датами и событиями, а ритмом, словом и мелодией, потому что это книга композитора. Но мы-то, мы, кто прожил ту же жизнь здесь, чем бы ни занимались, услышим в этих страницах гул и через нас катившегося времени.

Мы с Валерием Александровичем одного года, и я однажды даже в замешательстве остановился, увидев у него на рояле "мою" школьную фотографию первою класса, пока, вглядевшись, не понял, что это его фотография, его вологодская деревня Воздвиженье и моя ульяновская Сосновка оказались неотличимы, как и бедные тогдашние дети на фотографиях, так что он на моей фотографии "узнал" бы себя, как я на его — себя. Да и во всех этих записях — как слышно родное и общее! Этот шепот крестной после крещения: "Не говори маме", этот шепот мамы после вступления в пионеры: "Не говори крестной". И нерассуждающее исповедание того, что говорит время, пока не вырастет разум, не окрепнет зрение и не замелькают иронические нечаянности: "Меняю небольшую идеологию со всеми удобствами, в центре, на большую. Удобства те же.

Из книги “Перед вечером или жизнь на полях”

Псковская Областная типография, 2003