Екатерина МАРКОВА В ПРОЗРАЧНОЙ ТЬМЕ
Екатерина МАРКОВА В ПРОЗРАЧНОЙ ТЬМЕ
***
Этот запах осенних прогулок
И влюблённость еще ни в кого. Переулочек, переулок,
Мне рябины твои – божество,
В одиночестве слаще молитва,
Значит прок в одиночестве есть.
Сеет дождь сквозь небесное сито
На московскую жесть.
***
И тебя, единственный мой друг,
Я как вредную привычку брошу,
Разомкну пустых объятий круг
И уйду под звёздною порошей.
Стану я в бессоницу листать
Старый сонник, фрейдовский предтече,
Стану я на мертвого гадать,
Чтоб услышать голос – человечий...
КОЛДУН
– 1 –
Из солнца майского, пропахшего смолою,
Ты этот дом сложил.
Вхожу в него, поссорившись с молвою,
Сдирая плащ из лжи.
Седые волосы, изрезанные пальцы
Молитвенно люблю,
Твой взгляд простой, ребёнка и страдальца,
Я над собой ловлю...
Полёт захватывает дух, но крылья
Окрепли от ветров,
Ты весь пронизан золотою пылью
Иных миров ...
– 2 –
Как много лиц вкруг лика твоего,
Прорваться бы к тебе,
Услышать сердце.
Кого здесь только нет, кого –
Вакханки, дети, иноверцы,
Они кричат на разных языках,
А мы с тобой не понимаем...
Сквозь этот гвалт
Меня сжимает страх,
Что рухнет, созданное маем.
За этот май, я многое, поверь,
Простила несговорчивой природе.
Скорей туда, где на засовах дверь,
Куда никто и никогда не ходит!
– 3 –
Когда нас дьявол обвенчал
В натопленной избе,
Ты непокорным сразу стал,
Единственным в судьбе.
Я проклинаю сладкий миг,
Тебя, седой колдун,
Обожествлённый мной старик –
Смехач, шутник и лгун.
Ты снова зельем опоишь,
Не скрыться от тебя,
И стану жить, как ты велишь
И ночь и день губя!
***
Хоть всю душу в суете выжми,
И закрой от людей в запах
Подорожник у подножья пижмы
И оскоминный яблонь запах,
Все равно души твоей коснётся
Осень сенокосов и колодцев…
А в сиянье отцветающем кипрея
Вживе явлена российская идея...
***
Перемелются метели,
И тебя забуду вдруг…
И может быть росистой ночью
Когда-нибудь в чужом краю
Ты вспомнишь и захочешь очень
Послушать песенку мою.
Но той твоей росистой ночью
Ни звука не услышишь ты,
Лишь ухнет что-нибудь, мороча
Твой чуткий слух из пустоты…
Ни камнем, ни росинкой талой
Не встречусь на твоём пути,
А помнишь, ты дарил кораллы,
Те, из Парижа, от Тати?
И на убитых в камень тропах
Не встречусь я тебе нигде,
И не узнать, какой я стала,
Ни на земле, ни на воде...
Нет, помнишь, ты дарил кораллы?
***
И в печалях, и в празднике – кромешное одиночество,
Только плоть помогает ещё быть не одинокой.
Но и это уйдёт,как буйное творчество,
Яркое и образное, но без мысли глубокой,
Как уходит, превращаясь в следующее состояние,
Всё, что угодно, под Луной многоликой.
Сегодня она огромна, будто Земле подражает, обрати внимание.
Птицы лунному фону отвечают криком.
***
спрятано моё детское дыхание,
И первые обвинения миру,
Там я искала себе – слава Богу, не осилила –
Неподъёмную Лиру –
Влиять на ход Истории – мечта розового детства.
Локти кусала в кровь, что на Чёрной речке –
Не остановила...
Просто некуда деться бывало
От этих непотребных страданий опыта малого.
Сжималось бессилием сердце, как ладонь от снега талого...
***
Молчания я не нарушу,
Что ситом заботу носить?
Ты, венчанный, вытоптал душу,
Земным её не исцелиь.
Слезы обо мне не уронишь
Даже в предутреннем сне.
И руки мои не вспомнишь
В последней своей весне...
Но Ангел промолвит дальний,
Тот, что бледнее коня:
“Во многих страстях – страданье”, –
Тогда ты услышишь меня!
***
Ты иль не ты? Так трудно угадать
По первому звучанью речи.
Но если ты – какая благодать
В холодном море человечьем
Тебя узнать, вдыхать твою печаль
И разделять свою почти что в шутку...
Но снова скепсиса пудовая печать
Клеймит мой лоб и буднично и жутко.
***
Да нет, мне не нужны твоих обетов тайны,
Признаний пламенных удушливая вязь.
Я слишком знаю каинов и авелей,
Поскольку слишком рано родилась...
И я не стану в трауры рядиться
И бредить, что вся жизнь – обман,
Мне б раньше встать, не пропустив черницей
Рассветный литургический туман.
***
Не отвечу теперь, как вышло –
Глупость, страсть или колдовство, –
Волчью ягоду спутать с вишней,
С даром Божеским – воровство...
Ты – преступно меня познавший,
Ты – преступно меня позабыл.
Твоих губ леденящих краше
Чрево тленное здешних могил.
Кто судья? Одиночества брага
Да равнинные ветры в ушах.
Ястребок в первобытной отваге
Совершает дозор не спеша.
***
Колка дров тоску залечит –
Прорвы дров, чтоб дом согреть, –
Городскую горечь ночью
Силы даст преодолеть.
Ночи в осень длинны-длинны,
Звёзд в прозрачной тьме не счесть.
Научи нас, паутина,
Приносить благую весть...
***
Когда на пляжах жарких, похотливых,
Я слышу говор матерный блядей,
Блядей скорей несчастных, чем счастливых,
Но очень не похожих на людей, –
Мне всё является одна картина,
Незримая, как видно, для толпы, –
По тракту лунному шагает инок,
Он нем и голоден, глаза его слепы.
И гулко лопается по ночам суглинок,
Не сыщет враг его святой тропы.
***
Бездорожьем, слепыми избами
Электрички меня унесут.
“Много званых, да мало избранных” –
Понаслушаешься тут...
Я узнаю в остывших вагонах,
В постсоветском своём ЖэДэ:
“Платны ныне имперские троны,
Будто импортные биде”, –
Продавец гуталина вещает,
Уличив президентский обман,
И кончину времён обещает,
Как евангельский Иоанн.
АПОКАЛИПСИС
Под безмолвное пенье
В звездопад февраля
Во блаженном успенье
Спит родная земля.
По скудельнице житной
Не промчится возок
И рассвет первобытный
Не озвучит рожок...
В изумрудных булавках
Белый бархат снегов,
Беспородная шавка
Метит снежный покров.
И ни жалоб, ни стонов
На вселенской заре.
Мироточит икона
В продувном алтаре.