Елена Родченкова В ПОИСКАХ ГЕРОЯ

Елена Родченкова В ПОИСКАХ ГЕРОЯ

Самолет наш приземлился в Пекине рано утром. Я не спала в нём ни минуты, разглядывая в иллюминатор красавицу нашу землю. Уже в два часа ночи по московскому времени по правому борту взошло солнце, а по левому таинственно замерцала пустыня Гоби. К моменту приземления я существую уже вне времени и вне пространства, поэтому встреча, улыбки, цветы, заселение в гостиницу, экскурсии, форум – все как во сне. Играет роль разница во времени – 4 часа. После петербургской суеты, серии тяжелых судов, которые выпали на мою адвокатскую голову как раз перед поездкой, – все это обернулось в состояние, близкое к отсутствию личности в отдельно взятом теле.

***

Идем по Летней резиденции императора. Мелкие торговцы предлагают купить разные сувениры. Нам нравится, как они торгуются. Торговля в Китае – это игра, искусство, развлечение и зрелище для любопытных. Покупаем яркие, ненужные в общем-то зонтики, дурной пример заразителен, купили почти все. Раскрываем, идем такой цветочно-грибной группой и вдруг видим: на нашей каменной (или мраморной) дорожке впереди стоит китаец, рядом с ним – ведро с водой. Он макает в воду огромную, как швабра, кисть и пишет на мраморе красивые иероглифы. Наш переводчик Ван Цон Ху (Андрей) внимательно читает и начинает переводить. Обступив пишущего, мы ждем продолжения текста. Китаец сосредоточен и деловит, будто он красит забор, а не пишет стихи. Потоки людей обходят его со всех сторон и не смеют ступить на дорожку.

Вот так и слово, прилетевшее с небес к поэту, остается жить на этой земле на века. Но иногда оно скучает по небу и взлетает к облакам то в звуках песни, то с дымом сгоревшего текста, а то и вот так – вместе с капельками испаряющейся воды. Знаки тают, воспаряют от земли, но потом снова и снова возвращаются – через голос поющего ребенка, через руку писателя, через кисть этого китайца, рисующего на бесконечной дорожке нескончаемые водные иероглифы. И никто, ни один человек, не смеет ступить ногой на эту ставшую в один миг неприкосновенной дорожку. Никто не может осквернить слово поэта.

Китайцы удивляются моим словам – они никогда не придавали особого значения этой привычной для их глаза картине. Но важно не только тонко сделать, но и тонко оценить тонкость сделанного. Заработала комплимент в адрес своего народа: "Мы – умные, а вы – мудрые".

***

Иероглифы – самое большое чудо, которое я увидела в Китае Что касается языка, то официальный китайский язык – "мандарин". Существуют также кантонский, шанхайский и другие диалекты, а также языки национальных меньшинств. Диалекты очень сложны, и часто бывает так, что китайцы, живущие на расстоянии 200 км, не могут понять друг друга. Но письменность в Китае единая. Она едва ли не самая старая в мире, трансформировалась из рисуночного письма, в котором слово обозначалось несколькими мазками кисточки. При этом "лошадь" – была похожа на лошадь, а "солнце" – на солнце. Если приглядеться, то и сейчас во многих китайских иероглифах можно увидеть пиктограммы, от которых они произошли. Иероглиф "рис" похож на растение с тремя корешками, "вода" – три капли, одна из которых длинная, как летящая к земле дождинка. Иероглиф "луна" напоминает месяц с точкой внутри. Он трансформировался с годами, и его макушка стала теперь не острой, а усеченной и напоминает нашу букву "П". Иероглиф "человек" – это просто "палка, палка, огуречик", только без головы. Сочетание простых иероглифов образует сложные иероглифы, обозначающие качества или понятия. Иероглиф "солнце" и "луна" означает понятие "яркость". Кстати, "солнце" раньше обозначалось как круг с точкой, а теперь – квадрат с крестом. Интересно, почему он так трансформировался? А вот, к примеру, накрытый "крышечкой" сверху иероглиф "свинья" означает "семья". Почему так – не понятно. Но можно предположить... Я просто заболела китайским языком, хотя выучить его не берусь.

Никто точно не знает, сколько существует иероглифов, может быть, больше 50.000. Чтобы читать китайские газеты, нужно знать не менее 7.000. Раньше иероглифы писали столбцами и читали сверху вниз, справа налево. В годы Культурной революции письменность "завалили набок" и теперь китайцы читают, как европейцы. Кажется, при этом ушла изюминка, но ворота языка все равно остались на замке. С таким языком, проникнуть в который Западу не по силам, нации практически невозможно потерять свою индивидуальность. Не узнав языка – не поймешь народ, не поймешь народ – не завоюешь страну, не завоюешь страну – не уничтожишь язык. Ленивые европейцы не выучат китайский. И не смогут вставить в рисунки свои "океи" и "макдоналдзы". Поэтому английский в Китае живет параллельно, не пересекаясь с китайским. Нам в этом смысле повезло меньше. В наш язык английский впился всеми щупальцами разрастающейся мерзкой опухоли.

***

Харбин – город с еле-еле слышным эхом русского языка. Я бы даже сказала, что это город с русским акцентом. Мы возложили цветы к памятнику русским солдатам-победителям, установленному в 1945 году и прекрасно сохранившемуся, посетили памятник Пушкину, напелись русских песен с харбинскими русистами. Вечером, гуляя по улицам, наткнулись на бронзовую скульптуру: русский мужик играет на гармошке, а девушка пританцовывает рядом. Мы назвали их Кузьмой и Дусей и ненадолго составили компанию. И немного заскучали по дому, хотя впереди были Нанкин, Ханджоу, Шанхай...

В Харбине с удивлением разглядывали православные храмы. Конечно, недействующие. К сожалению, православие в Китае является запрещенной религией. Вообще, какой-либо государственной религии в Китае нет. Существующие религии – даосизм, конфуцианство, буддизм. Разрешенные – мусульманство, католичество, протестантство. Конфуцианство – религия, основанная на идее "небесного мандата", который дарует Небо мудрым правителям. Зародилось при династии Чжоу. Представление о небесной природе власти, когда Император считается Сыном Неба, было живо в Китае вплоть до смерти Мао Цзедуна. Теперь это представление потеряно за отсутствием Сына Неба. Так же, как у нас, с потерей Царя русского, Помазанника Божия, мы остались с тем, что нам осталось.

***

Великая Китайская Стена. Говорят, что это единственное рукотворное сооружение на Земле, которое видно с Луны. Сама Стена достаточно узкая – метров 5, и по сравнению с нашими русскими Кремлями – невысокая. Она ползет змейкой по гребешкам горных хребтов, обросших темно-зеленым лесом. Сложенная из белых камней и кирпича, во многих местах искусственно подсвеченная, она очень контрастна по отношению к окружающему фону. Но и без подсветки, представьте себе, как солнце и луна озаряют тонкую белую ниточку, проведенную по краю мощной череды горных хребтов, и тянется эта ниточка с запада на восток Китая 5000 километров!

Мы с писателем Александром Сегенем и нашим переводчиком Андреем отважились взобраться на вершину горы по Китайской Стене. Оказалось, что это непросто. Ступени очень крутые, и это удивительно, будто построили их для длинноногих европейцев. Но по краю ступени стерты ногами многочисленных туристов, поэтому, держась за поручень, можно потихоньку подниматься. Необычны ощущения подъема: идешь, идешь и не чувствуешь усталости. Когда останавливаешься на площадке, то вдруг начинаешь тяжело дышать, сердце выпрыгивает, а ноги подкашиваются от слабости. При этом ты смотришь вниз, по сторонам, а вокруг – необыкновенная красота! Далекие дали, горы, леса, облака, еле различимые вдали участки Китайской Стены... Улетаешь куда-то далеко за эти облака и горы, потом возвращаешься от какого-нибудь постороннего звука и вдруг понимаешь, что усталость исчезла..

Подняться-то мы поднялись, хоть и трудно далась гора, а вот спускаться было намного тяжелее. Такая вот восточная философия – подъем тяжел, но это путь вверх, к вершине, и если, останавливаясь, смотреть в небо, а не вниз, то усталость проходит и даются новые силы. Это радостно, это захватывает. А вот назад, вниз – это утомительно и неинтересно. И гораздо страшнее, чем вверх. Думается, зря мы говорим "катиться по наклонной". Думается, что это тяжелее и мучительнее, чем вверх и нам только кажется, что скатиться легко... Зато внизу нас ждут свои. Мы с Сегенем стали героями дня, как будто покорили Эверест. Переводчик Андрей улыбается, слушая наши бурные, восторженные речи. Он-то уже не раз "покорял" Стену вместе с многими группами туристов. А мы чувствуем, что не зря родились на свет.

***

У китайцев совсем другой менталитет. Но у китайцев-русистов – менталитет больше русский, чем китайский. У них очень тонкое чувство юмора и очень чуткий ум. Такое ощущение, что к каждому русскому слову они мгновенно выстраивают армию в 50.000 иероглифов, с которыми происходит необыкновенное взаимодействие. Однако китайский легкий, как ветер, юмор посажен в банку условностей, обычаев и традиций. У нас он более раскованный, если порой не распущенный. Китаец никогда не будет шутить с женщиной так, как не хотел бы, чтобы шутили с его женой, не посмеет "подколоть" начальника, не станет "подтрунивать" над старшим. Некоторые вещи, которые нам кажутся смешными, их приводят в полное замешательство. Один переводчик рассказал мне, что как-то переводил длинную, замысловатую шутку гостя, а в конце перевода его вдруг осенило, что наружу может выскочить второй и третий нелепый смысл этой шутки, а для гостя это будет нежелательным. Он мучился и так и сяк, а потом вынужден был сказать, спасая деловые отношения между фирмами, следующее: "Наш уважаемый гость пошутил. Это очень смешная шутка. Прошу вас, посмейтесь, пожалуйста".

Конечно, подобный перевод недопустим на официальных встречах и приемах, поэтому наш гениальный переводчик Андрей, как губка, впитывает каждое наше слово и всегда наблюдает за нами, словно снимая на камеру все наши движения . И это, кажется, помогает ему в работе. Он поочередно становится то тенью В.Г. Распутина, то отражением Л.И. Бородина, и я ловлю в его исполнении то медлительный поворот головы Валерия Николаевича Ганичева, то открытую улыбку Владимира Бондаренко, то он пригладит волосы, совсем как Николай Лугинов... Чтобы перевести слово человека на свой язык, надо стать немного этим человеком, а чем сложнее человек, тем тяжелее стать им хотя бы на время. Как удалось Андрею стать всеми нами – непостижимо! Я всегда наблюдала за ним, познавая через него его страну и народ. Вот, Андрей разговаривает с Леонидом Бородиным – разговор, видимо, серьезный, судя по всему, философский, и со стороны это два одинаковых философа. Через несколько минут подбегает с организационными вопросами по китайскому массажу Олег Бавыкин, и от Андрея-философа не осталось и следа. Он уже – Андрей-Олег, летящий по холлу гостиницы к портье, видоизменяется на глазах, как поток воды, приобретая форму данного волей случая сосуда.

Мы так переключаться не умеем. Вернее, если постараться, то можно попробовать, но после третьего переключения может последовать взрыв, от которого сосуда просто не останется. Китайцы очень терпеливая и доброжелательная нация, они вежливы и незлопамятны. Но память у них хорошая. Это нация со стальным стержнем внутри. И сталь умеет двигаться, гнуться и не ломаться. Ртутная, резиновая какая-то сталь внутри них. Они по-детски открыты, имеют обостренное чувство несправедливости. Невозможно их не полюбить. Великая нация, мощная, здоровая, сильная, отдохнувшая. А мы – устали. Мы ослабли и заболели чередой событий 19 века. Это отдельная тема отдельных разговоров, которые всем надоели. Остановлюсь на том, что они и мы – две имперские, государствообразующие нации, на данном этапе жизни отличающиеся друг от друга как день и ночь, небо и земля, черное и белое, как две энергии – инь и янь. Я говорю о нациях, а не о государствах.

***

Китайцы несколько растеряны по поводу положения дел в современной русской литературе. Они, кстати не называют ее "российской", как у нас нынче принято. Однако понятие "современная русская литература" изменилось в их чутком восприятии, и героя, на которого можно было равняться при написании идеологически выстроенного литературного произведения, им теперь найти трудно. Им трудно и нам трудно. В бурном, мутном потоке современной русскоязычной книгопродукции чего только нет, кроме героев. Да и есть ли они в жизни, на земле?

Китайцы более 20 лет переводят В.Г. Распутина. На встрече со студентами Шанхайского университета студенты-русисты устроили настоящий праздничный концерт, с русскими песнями и танцами, читали на русском и китайском стихи классиков, отрывки из прозы В.Г. Распутина.

Валентин Григорьевич – удивительный человек. Он почти всегда молчит, а когда выступает, говорит сложно. Предложения его похожи на тонкие деревца в пышными кронами, в которых трудно пересчитать и перечислить все веточки и листики нашему переводчику Андрею. Смуглые щеки Андрея становятся пунцовыми, он переводит эмоционально, старательно, и картина получается необыкновенная: сдержанный, немного равнодушный голос Распутина и восторженный, энергичный, заряженный открывшимися сходу истинами перевод Андрея. Андрей отражает то, что скрывает за своим мудрым спокойствием Валентин Григорьевич.

Едем с Русского кладбища в Харбине. Нас обещали завезти на шелковую фабрику. Все под впечатлением посещения: русские имена и фамилии, человеческие судьбы – счастливые и несчастные, встреча с потомками русских (одну из могил убирали две старушки, мы долго разговаривали с ними на русском языке), закрытая православная часовня...

Садимся в автобус. На душе тревожно и муторно. Просто очень тяжело и нехорошо. Единственным лекарством может стать покупка шелковых кофточек и шарфиков. Это уже проверено мной, поскольку все женщины никогда не уйдут далеко от своего начала.

– Теперь мы едем на шелковую фабрику? – спрашиваю я одновременно всех и слышу от Валентина Григорьевича:

– Ни в коем случае!

Он сидит впереди меня. Я заглядываю через его плечо:

– Не едем?!

– Нет, конечно. После кладбища как можно думать о мирском, о покупках и развлечениях?

– Почему же... о мирском? – забеспокоилась я. Очень хотелось купить кофточку... Находясь в центре Великого Шелкового пути, по которому тысячи лет бесчисленные караваны верблюдов везли тоннами шелка в Европу, сидеть в синтетических нарядах который день...

– Эта поездка была запланирована!

– Не положено, – не соглашается Валентин Григорьевич. – Обычай у нас такой.

Я надолго задумываюсь. Никто не спорит. Распутин – классик. Я, начиная с 8 класса писала сочинения по его произведениям. Но при чем тут шелковая фабрика? И я пошла в атаку. Начала доказывать, рассуждать, не соглашаться, оставляя про запас возможность уговорить, в конце концов. Но Валентин Григорьевич неумолим. Нет и все. Я выпрямилась в кресле, набирая силы, потом снова завелась:

– А тогда не пойдем на банкет...

Валентин Григорьевич оборачивается через плечо и сознается тихо:

– Лена, я валяю дурака...

***

Китайцы ищут героя. Они не могут жить без героев. У них в крови – бороться и искать, найти и не сдаваться. А когда все достигнуто, все сыты-одеты-обуты, все спокойно и хорошо, – их это тревожит. Пресыщенные и довольные собой люди в герои не годятся. Здесь нужен человек-боец, побеждающий трудности не для своего кармана, а для народа, созидатель, строящий вопреки чему-то, во имя страны, а не для себя лично. Китайцы – доверчивые идеалисты. Поиск героев продолжается. Это замечательно.

А мы, как усталые люди, эти поиски, кажется, закончили, потому что у нас каждый выживший, сумевший сохранить свою честь современник – уже герой. И героизм его – в победе над собой, над своими собственными соблазнами и грехами. Чтобы победить врага, надо хорошо знать его знать. Как может знать своих врагов атеист? Нам-то легче, нам с детства все перечислено в Заповедях. Мы учимся героизму у Христа и всех святых, ищем отражение этих качеств в людях на земле, и если находим, то считаем этих людей героями. Другое дело – писать о них или не писать? Если не писать о них, то другие будут писать о грешниках, что сейчас и происходит.

А мне остаётся только сказать, что в Небесном Китае тоже есть герои. Их семь. Православная церковь канонизировала 7 мучеников-китайцев, среди которых есть маленький мальчик, очень красивый малыш…

Но китайцы пока ищут героя на земле…