Борис СПОРОВ ГРУСТНЫЕ ДУМЫ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Борис СПОРОВ ГРУСТНЫЕ ДУМЫ

А ведь можно и привыкнуть к тому, что русскую классическую литературу, следовательно, и писателей, не только критикуют, но и шельмуют, фальсифицируют.

Чаще это партийные или политические крайности, но нередко и родимая самокритика или "самопринижение", что, пожалуй, свойственно русской натуре.

Пушкина и Гоголя, Лермонтова и Достоевского, Чехова и Есенина – это далеко не полный ряд – превозносили и превозносят до небес, и в то же время обстреливали и обстреливают уже более полутора столетий в различных изданиях и СМИ России и за рубежом.

Судят не только за отдельные произведения, высказывания и мнения, но и за личные человеческие качества.

И суд этот неправый, хотя, случается, и не надуманный.

Говоря о художнике, о писателе и его творчестве, необходимо понимать и помнить, что он творец созидающий, следовательно, творец личного космоса, но не мифа, как уже перетолковывают сегодня. Естественно, он продолжает созидание, завещанное Богом. Но писатель – человек и грешник – может впадать в любые соблазны. Поэтому при оценке художника и его творчества нельзя занимать одностороннюю или крайнюю позиции: скажем, живописец воспроизводит в красках тварный, мир Божий, который прекрасен вместе с человеком. Допустимы различные школы и направления, разумный авангардизм – живопись не фотография. Но творчество в целом неизменно должно поддерживать и формировать положительную нравственность человека, и ни в коем случае не работать на разрушение. Когда же появляется "гений" чёрных квадратов или абстрактной неврастении, то это уже разрушение не только эстетического идеала, но и нравственного человека… Такое прослеживается не только в живописи, но и в литературе, в музыке, в исполнительском искусстве и даже в так называемом зрелищном спорте, когда на ринг для драки без правил или для поднятия тяжести выводят молодых женщин.

Мы призваны судить о художнике по его делам, по его художественным произведениям. Как они воздействуют на человека, формируют или разрушают его нравственность. Фундамент любой нации – религиозно-нравственное состояние народа. Так что, если постоянно подтачивать или разрушать национальную основу, можно весь народ привести к падению, свести с лица земли.

Нет человека без греха. И, возможно, особо тяжким грешником является именно писатель. Он грешен, как и всякий человек, а ещё грешник, как созидатель личного мира или космоса. Писатель поднимается на высоты творчества – и здесь неизбежны соблазны тщеславием и гордыней. Но наиболее тягостно и сложно переживать собственно процесс творчества. Ведь прежде чем добраться до идеала, до образа, необходимо окунуться во все тяжкие грехи в себе, то есть грехи героев произведений писатель пропускает через собственное сердце. Да ещё необходимо проникнуть в абстрактную или в вымышленную душу и разобраться в страстях – и это тоже пережить реально. После таких подъёмов и падений художник может осознать себя тяжким грешником. Хотя бы на какое-то время. Нередки и крайности. Может произойти такой спад, что человек заболевает или впадает в известный соблазн. Это хорошо знает любой художник, тем более, если живёт он без веры. Вот и сами поэты о поэтах:

"И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он".

"Среди поэтов не было святых,

Зато среди святых поэты были".

"Когда б вы знали, из какого сора…"

Но даже из сора и срама могут произрастать поэтические розы. И всё это лишь процесс созидания. Нетрудно представить, скажем, Ф.М. Достоевского в период работы хотя бы над романом "Преступление и наказание". Ведь это не бездушный детектив с убийством, но произведение глубоко психологическое и духовное, где ведётся непримиримая борьба добра со злом, веры с атеизмом, греха с нравственностью, и ведёт эту борьбу автор в сердце своём, тем самым травмируя, а то и разрушая себя.

Гений в творчестве возвышается над миром, и необходимо время и труд просветителя, чтобы мир понял его. Для этого и работают посредники: критики, литературоведы. С посредников и начинаются партийные, национальные и духовные происки. А грех зависти и негодования приводит порой к сатанинской злобе. Примером могут служить Пушкин и Гоголь – Белинский и Писарев, подобный ряд слишком текуч и долог. Как понять, почему не смог Белинский по достоинству оценить хотя бы "Выбранные места…" Гоголя, или Достоевского после "Бедных людей"? В обоих случаях, думается, партийное затмение.

И творческая, и личная жизнь классического писателя обычно вся на виду. Это и позволяет обстреливать его со всех сторон, порой ссылаясь как на образец для подражания. Кстати, поэты чаще страдают от сплетен и подтасовок, прозаики – от ложных выводов. Читателя заставляют невольно воспринимать произведение или бытовые факты, как этого желают критики и СМИ. Так происходило и с Пушкиным.

Гуляла по России ловко скроенная – "Гавриилиада". Так вот, если верить литературоведам двадцатого века, произведение было написано в 1821 году; если же верить показаниям Пушкина, то "рукопись ходила между офицерами гусарского полка", и список был обретён в 1815 или 1816 году, который, показывает Пушкин, "сжёг я, вероятно, в 1820 году". Разница принципиальная. Тем более, что известное расследование по "Гавриилиаде", изъятой у капитана Митькова В.С., было начато и кончено в 1828 году…

После того, как Пушкин подал закрытое письмо государю, дело было приостановлено, прочем император сказал господам следственной комиссии, что для него дело это ясно и кончено.

Дополнительного разбирательства по "Гавриилиаде" после дела штабс-капитана Митькова, к сожалению, не было. Правда, для меня лично дело это тоже ясно, но хотелось бы обратить внимание на два момента, которые с наглядностью показывают, какое же было и есть страстное желание сделать основоположника русской классической литературы автором "Гавриилиады". Понадобились без малого сто лет и советская власть, чтобы этот, простите, пасквиль так-таки и втиснули в собрание сочинений Пушкина. Тем самым народного любимца сделали, по меньшей мере, лжецом и богохульником.

Сегодня любой пушкинист на вопрос: а чем вы докажете, что Пушкин автор "Гавриилиады"? – ответит: стиль – его никуда не денешь. Если не Пушкин, то должен быть ещё гениальный поэт… Прямым же свидетельством является совпадение стихов. Брюсов, один из первых и яростных сторонников авторства Пушкина, в "Русском архиве" (1903, № 7) писал:

"Среди стихов Пушкина, предназначавшихся для Лицейской Годовщины 1825 года, есть такие (Грот, Пушкин, 2 изд., стр. 180):

Вы помните ль то розовое поле,

Друзья мои, где красною весной,

Оставив класс, резвились мы на воле

И тешились отважною борьбой!

Граф Брольо был отважнее, сильнее,

Комовский же проворнее, хитрее;

Не скоро мог решиться жаркий бой,

Где вы, лета забавы молодой!

Первое четверостишие прямо взято из Гавриилиады, где оно читается в таком виде (Соч. Пушкина, изд. Литературного фонда, 11, 344) (И почему-то не указан год издания. – Б.С.):

Не правда ли, вы помните то поле,

Друзья мои, где в прежни дни весной,

Оставя класс, мы бегали на воле

И тешились отважною борьбой?"

Мало того, что цитируемые стихи в "Гавриилиаде" совершенно не к месту вставлены, так ведь эти стихи к Лицейской годовщине и являются не в подлиннике, но в записи лицеиста Комовского. (Хотя бы слово автографа!) Всюду перетасовка чужих текстов. Тем не менее, вывод из этого однозначен: или подача Комовского от лукавого, или стихи внесены в список "Гавриилиады" позднее, или Пушкин утратил рассудок: написал кощунственную поэму, зная, что по головке за это не погладят; он использует те же стихи к годовщине Лицея, тем самым объявляя себя автором поэмы. А ведь именно так может поступить только мастеровой-подтасовщик. Кстати, по части стиля: поэма перекликается и с "Войной богов" Парни. Тем более, что подлинный автор "Гавриилиады" ловкий пародист. Пародировать – это ведь не писать свой оригинал! – здесь и стилистика, словесный ряд. И об этом нельзя забывать.

В любом случае следовало бы осторожнее обращаться с текстами классика, помня, что уж для крайних случаев имеется раздел в приложениях "Приписываемое…", когда никаких подлинных свидетельств авторства нет, кроме стиля и сомнительных повторений. А ведь достаточно вспомнить подтасованные "Дневники Вырубовой" в связи с делом Григория Распутина, чтобы оценить по достоинству работу авантюристов от литературы.

Наиболее веским свидетельством было бы закрытое письмо Пушкина к императору. Правда, до этого было письмо к князю Вяземскому, в котором поэт однозначно писал:

"Мне навязалась на шею преглупая шутка. До правительства дошла наконец Гавриилиада; приписывают её мне; донесли на меня, и я, вероятно, отвечу за чужие проказы, если кн. Дмитрий Горчаков не явится с того света отстаивать права на свою собственность. Это да будет между нами…" (Пушкин, А.С. М.-Л., 1948 г., т.10)

Во время следствия 1828 года Пушкина принуждают назвать автора поэмы, однако он молчит. Думаю, что молчал он ради того, чтобы и в таком виде не оказаться доносителем. И когда государь прочёл его закрытое письмо, то и заявил, что дело для него ясно и кончено. Естественно предположить, что в письме назван автор князь Дмитрий Горчаков – с просьбой, не разглашать источник свидетельства.

Пушкин не был трусом, честь имел и берёг её смолоду. Он и погиб, отстаивая честь свою и семьи. И в 1826 году на вопрос императора: "Что бы вы сделали, если бы 14 декабря были в Петербурге?" – Пушкин с достоинством ответил: "Был бы в рядах мятежников". Так что Брюсов ошибся адресом, называя Пушкина трусом – побоялся, мол, признать своего авторства. До цены слова Пушкина надо было ещё подниматься.

Не только Брюсову, но, кажется, и всему атеистическому миру, не только в России, хотелось именно того, чтобы Пушкин был назван автором "Гавриилиады". Это же основополагающий атеизм! После такой классики можно публиковать всё – сознавали это и Брюсов, и Хлебников, и Асеев, которые буквально ненавидели Пушкина. (См. Асеев. "Дневник поэта", Л.: Прибой, 1929 г.) Но хорошо бы прочесть письмо к царю Пушкина. Тщетные поиски велись во всех (и в императорских) архивах. А так хотелось прочесть, ведь тому же Брюсову приходилось голословно утверждать: "Письмо это … было Государю передано запечатанное. Оно пока не разыскано. Мы уверены, что в нём Пушкин сказал Государю истину, т.е. назвал автором Гаврилиады себя". – Вот ведь какая уверенность. А за кулисами был ещё и П.Е. Щёголев, который фальсифицировал не только дневники Вырубовой и "Заговор императрицы", он и Пушкиным увлекался.

Понятно, на этом не успокоились – велась работа втихую: клеветники в паучьих лабораториях продолжали плести ложь. И вот, полвека спустя, появляется статья в "Комсомольской правде" (1966 г., № 36) "Письмо писал Пушкин!"

Я долго сомневался, не мог решить, как подать эту статью. И пришёл к убеждению, что статью следует давать целиком. И это лишь для того, чтобы читатель сам увидел и понял, как фабрикуются и плодятся фальшивки, как воплощаются идеологические заказы:

"В лагере пушкинистов взорвалась "бомба". Старое, теперь уже забытое письмо, которое приписывали перу великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, – неплохая подделка, как считали почти все, оказалось подлинником! Личное письмо поэта царю восполнило теперь важнейший пробел: неопровержимым стало то, что считалось ранее неясным. Доклад об этой уникальнейшей находке был сделан на днях на заседании Клуба любителей книги В.П. Гурьяновым – известным в нашей стране литературоведом.

Наш корреспондент С.Феклистов записал этот интереснейший рассказ, который мы и предлагаем вашему вниманию. Итак, судьба редчайшего письма великого поэта.

В 1957 году в печати появилось небольшое сообщение о том, что найдено неизвестное письмо Александра Сергеевича Пушкина. Примечательно, что заметка была написана не пушкинистами, а криминалистами.

В информации говорилось, что в Управление внутренних дел Москвы поступил для экспертизы документ, предположительно являвшийся письмом Пушкина к царю. Вот это письмо:

"Будучи вопрошаем правительством, я не посчитал себя обязанным признаться в шалости, столь же постыдной, как и преступной. Но теперь, вопрошаемый прямо от лица моего Государя объявляю, что "Гавриилиада" сочинена мною в 1818 году. Повергаю себя милосердию и великодушию царскому.

Есть Вашего императорского величества верноподданный

Александр Пушкин.

2 октября 1828 года, Санкт-Петербург".

У пушкинистов появились серьезные сомнения в том, что письмо писал Пушкин. И, как следствие, возник вопрос – не является ли оно подделкой?

Экспертам-криминалистам пришлось исследовать образцы бумаги и чернил 20-х, 30-х и 40-х годов XIX века и сравнить их с бумагой и чернилами найденного письма. Методами микроскопии и химического анализа было установлено, что бумага исследуемого письма изготовлена из чистого льняного тряпья, измельчённого толчением. Частиц целлюлозы, шерсти, шёлка, хлопка найдено не было. Между тем состав современной бумаги представляет собой смесь всех этих волокон (от которых она, кстати говоря, быстро портится), измельчённых не толчением, а изломом на специальных машинах, бумага пушкинского документа действительно была сделана в XIX веке.

Исследованием с помощью стереолупы и микроскопа удалось обнаружить характерные признаки письма гусиным пером: по краям штрихов не было тёмных боковых борозд, получающихся при нажиме металлических перьев.

Вскоре после появления этой публикации в печати появилась статья профессора Винберга и старшего советника юстиции Иванова. Они повторили заключение экспертизы и пришли к выводу, что письмо написано не Пушкиным, а его современником – Бахметьевым.

Крупнейший ленинградский учёный Борис Викторович Томашевский, автор многочисленных трудов о Пушкине, не видя подлинника документа, сказал, что это, по его мнению, не пушкинский стиль и что наличие даты "2 октября 1828 года" приводит к мысли о подделке, сделанной совсем недавно, быть может, даже в последние годы.

Итак, письмо писал не Пушкин?

В начале 1950-х годов Министерство внутренних дел издало специальное распоряжение о приведении в порядок архивов. В одну из церквушек в Москве на Ульяновской улице привезли несколько машин архивов Голицыных и Бахметьевых. Разбирая и описывая их, молодой студент Историко-архивного института Васин напал на пачку документов из личного стола Бахметьева. Там среди писем Дениса Давыдова и копий стихотворений различных поэтов он и нашёл письмо за подписью Пушкина.

Студент обратился со своей находкой к известному советскому пушкинисту – Татьяне Григорьевне Цявловской. Она одна могла определить – пушкинское это письмо или нет. Татьяна Григорьевна выразила твердую уверенность в подлинности документа. Но, к сожалению, далеко не все согласились с ней, и письмо на долгое время предали забвению – письмо Пушкина!

Однако тщательное изучение письма приводит к выводам, которые ранее сделала Т.Г. Цявловская. Во-первых, дата – 2 октября 1828 года. Есть редкая книга, выпущенная издательством "Академия" в начале 30-х годов, – "Рукою Пушкина". В ней есть одна запись поэта, раскрытая нашими литературоведами. И вот эта запись, найденная совсем недавно, заставила иначе взглянуть на загадочное письмо.

Второго октября 1828 года Пушкин написал "Письмо к царю". Кстати, Б.В. Томашевский в первом томе своей монографии "Пушкин" говорит о наличии такого письма, Дело в том, что Пушкину после появления "Гавриилиады" приказали явиться в специально созданную царём комиссию из трёх человек во главе с графом П.А. Толстым. Они долго допрашивали поэта, но тот упрямо не хотел признать себя автором поэмы. И тут Николай I, в это время отсутствовавший в Петербурге, решительно потребовал: "Скажите ему моим именем".

Когда комиссия вызвала Пушкина на очередной допрос н сообщила ему, что царь лично просит сказать правду, то, как пишет в протоколе один из членов комиссии, Пушкин задумался, а потом попросил перо и бумагу, что-то написал царю, упаковал в конверт и вручил графу Толстому. Тот передал письмо императору. Через некоторое время на запросы членов комиссии, как быть с этим делом дальше, вызывать ли Пушкина ещё на допросы, Николай I наложил краткую, характерную для него резолюцию: "Мне это дело подробно известно и совершенно кончено".

Литературоведы предполагают, что именно в этом письме Пушкин и признался царю. Совпадение дат на нём и в записи поэта даёт основание считать найденное письмо подлинным.

Не оставляет сомнений и подлинность стиля письма. Это легко проверяется при помощи трёхтомного словаря языка Пушкина. Все слова, стилевые обороты и манера указывают на принадлежность письма великому поэту. Со многими другими идентичными документами совпадает и форма обращения к царю.

При исследовании почерка криминалистам было известно, что письмо найдено в архиве Бахметьева. Почерк Бахметьева очень похож на пушкинский. Но нужно учесть, что Пушкин писал письмо императору волнуясь, с внутренним напряжением, а это не могло не отразиться и на почерке.

В найденном письме исключительно интересен и ещё один факт. Пушкин указал в нём дату написания "Гавриилиады" – 1818 год, в то время как на самом деле она была написана три года спустя. Это понятно. Он сделал так для того, чтобы оттянуть время от действительного – 1821 года и объяснить появление "Крамольного" произведения "шалостями" в молодости, ещё задолго до того периода, когда царь заявил поэту: "Я буду твоим цензором".

Как попало это письмо к Бахметьеву?

Бахметьев был родственником Толстого, служил у графа и лишь незадолго до указанного времени от него ушёл. Толстой был в Петербурге, Бахметьев переехал в Москву. Как видно из обширной переписки, граф и его окружающие сообщали Бахметьеву все сплетни, все придворные новости и, разумеется, о Пушкине. Конечно же, Толстой не преминул прислать ему такую интересную вещь, как признание Пушкина.

Ведь именно Толстому в руки вручил Пушкин это письмо. Можно предположить, что Николай I взял его, прочитал и отдал обратно, а граф решил переправить его своему любимому родственнику, у которого уже хранилось несколько сот писем со всевозможными новостями.

Сейчас все эти выводы заслужили одобрение пушкинистов. Все они пришли к единодушию: да, действительно письмо писал Пушкин!

Литературоведы решили опубликовать работу по истории ценнейшего письма. В ближайшее время этот труд увидит свет". (Подчёркивания в статье мои. – Б.С.)

После такой статьи уместно спросить:

А где же это письмо – Пушкина к императору? Почему же на него не ссылаются пушкинисты, а продолжают лепетать о стиле, который "никуда не денешь"? Почему же нет в научном обороте сенсационной работы "по истории ценнейшего письма"? Почему этим делом занимались криминалисты? И почему не было проведено обратного расследования по подложному, более того, преступному письму? Сотни – почему?!

Потому, судари и сударыни из 1966 года, что это фальшивка до пятидесятых годов, скроенная по тому же стандарту – не сразу вдруг письмо, а с намёткой, с оттяжкой во времени. Зато в этой фальшивке всё: и язык из трёхтомного словаря, и стиль – эй, пушкинисты, заметьте! – и даты, и почерк, и бумага, и гусиное перо, и научные авторитеты!..

Впрочем, коротко возвратимся к тексту статьи:

Пушкин никогда не назвал бы "шалостью" то, что в той же фразе считает "преступным"… Упоминают "заключение экспертизы", но даже извлечений из "заключения" нет… "В начале 1950-х годов" студент Васин обнаружил письмо (подмётное?), а статья в "Комсомольской правде" опубликована в 1966 году. Право же, не спешили… Обратите внимание: одна Цявловская "могла определить – пушкинское это письмо или нет". Она что – ведьма? Или следственная комиссия в одном лице?.. "И вот эта запись". Помилуйте, какая?.. "Литературоведы предполагают, что именно в этом письме Пушкин и признался царю". Другого мнения не было? Но ведь и письма другого не было… "Совпадение дат (в письме и в той самой "записи". – Б.С.) даёт основание считать найденное письмо подлинным". И этого достаточно! Но ведь дату знали до письма, да и "запись" – не от Щёголева ли?.. "Подлинность стиля письма" определяется при помощи словаря языка Пушкина. Вот, оказывается, как определяют стиль! Этак и "Луку…" Баркова можно приписать Пушкину… "1818 год" – очередное обвинение Пушкина во лжи… Сначала всё-таки отвергли письмо, а через пятнадцать лет признали. А ведь фальшивка одна и та же, и сведения – те же. Надавили криминалисты?..

Да после такого саморазоблачения и предположить реально можно всё: и что, так называемый, план поэмы был внесён в рабочие записи после смерти поэта, и что списки "Гавриилиады" фабриковались с внесением изуродованных стихов Пушкина – любая подтасовка, потому что идеология требовала этого – необходим был Пушкин-атеист.

Но прокол оказался, видимо, настолько очевидным, что о "письме Пушкина к Николаю I" решено было забыть. Да оно теперь и не нужно. Попробуйте "выдрать" поэму из Академического собрания сочинений Пушкина! Вы узнаете, что такое всемирная власть. А ведь давно пора бы это сделать – "выдрать".

Конечно же, подтасовка не прекращалась весь двадцатый век. Задействованы были не только научные круги, но и криминалистические структуры, хотя оставлен в покое Брюсов, а с ним и Хлебников с Асеевым. Забыты и те, кто противился авторству Пушкина.

Но насколько же поразительная инфантильность коренится в нас, когда дело доходит до отстаивания национального достоинства.

Поэт до последнего своего часа оставался человеком чести. И утверждать, что Пушкин "страха ради иудейского" на каждом шагу лгал, – враждебно и, простите, подло. Полагать, что даже в личном письме князю Вяземскому поэт оговаривает Д.П. Горчакова, известного ловкими своими пародиями (см. хотя бы Краткую литературную энциклопедию), – представляется, тем более, недостойным, ибо князь Вяземский, известно, не терпел лжи даже в мелочах.

Во всей этой истории, если смотреть с высоты гения, достаточно показаний Пушкина при расследовании дела, чтобы никогда пресловутая "Гавриилиада" не появлялась в сочинениях основоположника русской классической литературы:

"Рукопись ходила между офицерами Гусарского полка, но от кого из них именно я достал оную, я никак не упомню. Мой же список сжёг я, вероятно, в 20-ом году. Осмеливаюсь прибавить, что ни в одном из моих сочинений даже из тех, в коих я наиболее раскаиваюсь, нет следов духа безверия или кощунства над религиею. Тем прискорбнее для меня мнение, приписывающее мне произведение жалкое и постыдное. 10-го класса Александр Пушкин". (Исторический журнал. 1917 г., №6-7.)

Всё. На этом и следовало бы поставить точку.

Но велико было желание и в ХХ веке выставить Пушкина ловеласом и атеистом. Цели ясны: разрушение религии и нравственности народа, ибо с Богом нравственный народ не одолеть ни внешнему, ни внутреннему врагу.