Анатолий Сурцуков СТРАХ
Анатолий Сурцуков СТРАХ
НА ВОЙНЕ БОИТСЯ КАЖДЫЙ. Не боится только дурак или псих. Особенно страшно поначалу, когда не знаешь, откуда ждать основной опасности. Потом чувство опасности притупляется, сознание получает возможность принимать осмысленные решения, но все равно в глубине души остается постоянное чувство настороженности чуткого зверя, знающего, что в любой момент может грянуть выстрел по нему... Это что касается лично твоей любимой шкуры.
Однако на войне у командиров есть и другие страхи — за действия своих подчиненных: справится — не справится, за действия взаимодействующих: поддержат — не поддержат, и самый Главный Страх — за правильность принятого тобой, отцом-командиром, РЕШЕНИЯ...
Однажды, в июле 1982 года, штабом 40-ой Армии была задумана операция под Газни. Рядовая, в общем-то, "текущая" операция, коих было много, достаточно сказать, что в тот год наш 50-ый смешанный полк не вылезал из таких операций, как мужичок в средней полосе осенью не вытаскивает лаптей из чавкающей грязи. Всего-то и надо было — к северо-западу от Газни в ущелье высадить десант где-то человек около двухсот. Ну, само собой, поддержать огоньком сверху, подвезти потом боеприпасы и харч, воду и после победной реляции — вывезти их всех (десант то бишь) обратно к едрёной мамке в родные казармы к долгожданным полковым кухням. Ну, правда, в ущелье этом, по данным ненаглядной разведки, духов ощущалось голов четыреста, исламских комитетов десяток, складов с оружием, из-за которых все это затевалось, аж восемь, и прикрывался весь этот гадюшник ни много ни мало сорока зенитками, часть из которых — наши старые знакомые: крупнокалиберные пулемёты ДШК, а вот другая часть — вещь посерьезнее, зенитные установки, которые мы на своей шкуре попробовали в Пандшере. Эта хрень с двумя стволами, каждый калибром 14,5 мм, способна БТР расколоть, не то что хлипкую, лоскутную броню "восьмерок".
Раненько утром накануне операции пригнали мы свою стайку вертушек из родного Кабула в Газни и стали ждать прилета командующего ВВС Шканакина Владимира Геннадьевича, который должен был поставить нам боевую задачу.
Мы к тому времени были уже тертые волки, не те слепые котята, прибывшие на войну десять месяцев назад.
Не успели остановиться винты, как мои ребята без напоминаний, по отработанной схеме, побежали добывать данные о районе предстоящих действий — кто в госбез Афганистана, кто в Царандой, занимающийся внутренними делами, а кто и в "Каскад" с "Никелем" — кодовое название наших органов в Афгане. Не то чтобы мы не доверяли нашей родной разведке, а так, на всякий случай, "уточнить", дополнить сведения о районе, где предстоит утром кувыркаться.
Через час картиночка по крупицам, как из мозаики, была собрана. А тут и командующий подоспел, а с ним — свита из офицеров штаба человек двадцать.
Выстроили нас прямо на стоянке, развернули с десяток схем, на ватмане нарисованных (наверное, не одну ночь солдатики мучились чертили), и начал "оператор" (офицер оперотдела) унылым, занудливым голосом, как пономарь, зачитывать РЕШЕНИЕ.
Только смотрю я, как другой офицерик под аккомпанемент этого гундежа в карту указкой тычет, и начинаю медленно холодеть, несмотря на июльскую жару. Мамочки, да они же нам маршрут десантирования назначают аккурат через самое скопище этих самых ДШК-ашек и ЗГУ! Это по нашим, "уточненным" данным, о которых, похоже, в штабу-то не догадываются...
Тут Шканакин заметил мои невнятные телодвижения и, обращаясь персонально (ну как же, старый знакомый по Пандшеру, Мазари, Миттерламу и другим не менее знойным заварушкам), спросил: "Тебе что-то непонятно?!" Откуда только наглость взялась, обычно я человек почти застенчивый, возьми да и брякни: "Товарищ командующий, дык ведь костей не соберем по этому варианту!"
В.Г. (так его за глаза звали) сурово насупил брови и, надвигаясь взглядом, как танк на окоп, спросил: "А что ты предлагаешь?!"
Суетясь и сбивчиво, боясь, что перебьют, заткнут, не дадут сказать самого главного, жизненно важного, стал я излагать свой вариант, как просунуться в это злосчастное ущелье и тут, конечно, перебили — вскинулся навстречу моему словопотоку "оператор" и возопил: "Товарищ командующий, да что этот комэска себе позволяет, мы всем штабом думали, отрабатывали, схемы по ночам чертили, а он..." Ну, думаю все, куды нам, знай свое место, получил по сопаткам, молчи, хрящ, и не чирикай. И тут происходит нечто странное: командующий жестом останавливает этого блудоверта и произносит пугающую фразу: "Тебе, комэска, выполнять основную задачу, как ты скажешь, так и будем работать, а вам (это он обратился вновь к свите) за ночь все схемы переделать, как он говорит". Немая сцена, занавес пополз было, закрывая застывшую "группу товарищей", но тут я опять встрял, ухватившись с отчаянием обреченного за его концы: "Там еще пара укрепрайонов мне мешаться будет на заходе, да и прикрытие не мешало бы..."
В.Г. задумался, посмотрел куда-то вглубь себя и изрек: "Завтра в восемь утра этих объектов не будет... а что касается прикрытия... восемь Су-25-ых и двенадцать МиГ-21-ых тебе хватит?"
Я мысленно поперхнулся и, с трудом сохраняя невозмутимый вид, выдавил из себя: "Хватит". "Ну, тогда вперед, командир!" — захлопнул дверь всех сомнений командующий и исчез в вихре подхвативших его дел...
И наступило утро. Не знаю, что там думали стрельцы в ночь перед соответствующей казнью, мне довелось до утра передумать немало.
Утреннюю благость мгновенно разрушили десятки одновременно раскручиваемых винтов. Неуклюже подскакивая на неровностях, вертушки одна за другой подрулили к взлётке и набычась, угрожающе задрав хвосты, ввинтились в серый туманный воздух... ПОШЛИ!..
И все. Там, внизу, остались сомнения, раздумья, прочая лирика; идет полёт, и тебе уже не до чего, кроме того, что с тобой в полете еще стая волков, которых ты обязан вывести на цель, выждав момент, подать знак, когда вцепляться в горло врагу, не дать им устроить бестолковую свалку, при этом и обдурив соперников, обойдя капканы, привести всю стаю в целости и сохранности обратно к восторженно и с надеждой ожидающим самкам и детенышам...
И тут, прервав сумасшедший ритм полета на предельно малой высоте, буквально под брюхом, подбросив вертушку вверх, раздается взрыв. Что это, теряюсь в догадках, судорожно, в доли секунды перебирая возможные варианты. Подбили кого-то, столкновение со склоном, подорвался какой-нибудь БТР? Крутим башкой на 360 градусов и видим — вразвалку, вальяжно, из-за склона появляется пара "двадцать четверок" Буренского, командира звена соседней эскадрильи, которые нас на заходе должны прикрывать, и, суматошно вращая винтами, спешат освободить нам путь. Оказывается, это они, расчищая нам заход, любезно уронили на мешающий при заходе укрепрайон пару "соточек" — калибром до ста килограммов, но при этом шамканули, гады, по времени... Ну, благо, разорвавшиеся под нашим брюхом бомбы осколками веером вокруг брызнули, а то бы, как говорится, вся задница в шрамах. Ладно, не до переживаний сейчас, за вечерним "чаем" обсудим.
Вот оно и ущелье.
Мрачное, с серыми насупившимися склонами, узкое и зубастое, как пасть дракона. Я ныряю туда первым, как с трамплина в холодную воду, и за мной, засасываемые в водоворот его изгибов, суются остальные. Каждый пилот в этот момент — туго натянутый лук, готовый к мгновенному выстрелу, но в эфире — тишина, мы давно привыкли действовать молча, оставляя эфир в девственной чистоте для непредвиденного, да и подарки врагу (он ловко использовал результаты радиоперехвата) надоело делать.
С ходу, не размазывая траекторию захода, сразу после четвертого разворота развернув против ветра машины, по одному приземляемся, и не успевают еще мелькнуть над обрезом двери пятки крайнего десантника, резко взлетаем, переводя машины сразу в набор высоты и маневрируя, маневрируя, уходя от возможных трасс сзади и спереди, потому, что когда ты ее, трассу, увидишь, будет поздно, вылезаем из ущелья.
Уф, теперь можно выдохнуть. Только можно ли? До аэродрома минут двадцать и всякое могёт ещё приключиться...
Однако в эфире тишина, только периодически борттехник по переговорному устройству талдычит о нормальной работе аппарата.
После посадки все по условному рефлексу, выработанному в эскадрилье, собираются у машины ведущего.
Щупаю взглядом всех, зная насквозь каждого пилотягу, пытаясь понять, все ли в порядке, и тут замечаю заруливающую крайнюю нашу восьмерку.
Боже милостивый, что за вид.... Вертушка, жалобно подвывая движками, мостилась на стоянку, всем своим видом показывая, как ей досталось, и было отчего ее пожалеть. Стабилизатор растерзан в клочья, бока иссечены отметинами от крупнокалиберных пуль, троса антенны, перебитые у основания, бессильно свисают...
Мчимся к ней, из кабины вылезает обескураженный Васька Хозяинов, замыкающий нашей группы, имевший меньше всех опыта в десантировании, самой "сладкой" из наших задач. Оказалось, он позволил себе чуть размазать четвертый разворот, чтобы половчее, как ему казалось, выйти на посадочную прямую, и чуток, совсем немного, выскочил по тому направлению, которое нам "обязывали".
Тут-то духи, которые как псы на поводке сидели и не могли нас достать, обрадовались и со всей дури его "постригли"...
И вот тут-то стало мне страшно, да так, как давно уже на этой войне страшно не было. Господи, а если бы он еще немного дальше "заступил", а если бы мы шли тем маршрутом, а если бы последствия этого вылета были серьезнее, то в решении, которое я лично навязал, я был бы ВИНОВАТ! А главное… сколько ребят положили бы!
Противная стылая склизь забралась внутрь, вольготно раскинулась и не покидала меня всякий раз, когда впоследствии не раз приходилось принимать на войне этой, потом другой, потом третьей, четвертой — РЕШЕНИЕ...