Козлик, друг Незнайки
Козлик, друг Незнайки
Фото: Фёдор Евгеньев
Недавно 15-летний подросток, ученик одной из московских школ, принёс в школу ружьё и застрелил из него учителя и полицейского. Почему - никто толком не знает. Его учительница литературы рассказывает: "Мы изучали Некрасова: «Кому на Руси жить хорошо". Обсуждали то, что Гриша Добросклонов нашёл цель своей жизни в служении людям и Родине. Сергей сказал, что это чушь. Сказал, что у каждого цель своя – та, с которой ему удобно жить».
Что ж, наверняка такого мнения придерживаются ещё несколько миллионов российских школьников. Просто нам об этом не сообщают, потому что они никого не убили. И, скорее всего, не убьют. Стало быть, пусть придерживаются?
Иначе ведь преследование за мыслепреступление, как у Оруэлла, получится. Всё-таки наши мозги смягчились за годы реформ. Стали гибче. Ещё неизвестно, а может, учитель сам виноват, что его убили: «Учителя навязывают детям мнение, категоричны, заносчивы, словно пуп земли. А нужно говорить с детьми как с коллегой по работе, как с партнёром, который также имеет право иметь мнение, отличное от того же Достоевского или Гоголя. Времена меняются, ценности в динамике и души у всех разные». Это пишет женщина на сайте, где люди обсуждают случившееся. И её горячо поддерживают: «Очень жаль ребёнка, которому так называемый учитель сломал жизнь[?]»
«Все дети – ангелы. А если они перестают быть ангелами, значит, в этом виноваты взрослые».
«Это ж как надо было достать парня, чтоб он за ружьё взялся... Хороший урок будет некоторым учителям».
Подобных отзывов сотни. О чём это говорит, помимо того что учитель – классовый враг формирующегося нового российского общества? Это говорит о том, что все эти люди бессознательно отождествляют себя с убийцей. Потому что он «победитель». Выстрелил, попал и прославился. А его жертвы сгниют в земле. Терпилы, неудачники, лузеры. Сочувствовать им нельзя, религия успеха не велит.
* * *
В день, когда произошли убийства, президент проводил заседание Совета по культуре и искусству. Речь шла о том, что молодёжь надо приобщать к культуре, учить восприятию искусства. Президент даже выразился в том духе, что, если бы мы делали это раньше, может, и не случилось бы сегодняшней трагедии.
Так вот что я скажу. Случилась бы.
Чему учить, какому искусству? Современному, надеюсь, за которое можно денежки получить? (Не возиться же с классикой, за которую давно уплачено.) И кто будет учить? Те, кто всему нас учит последние 25 лет?
Боюсь, что от их понимания искусства пользы для общественной морали и нравственности столько же, сколько её в падающем на голову кирпиче. Доверять им эстетическое воспитание молодёжи – всё равно что поручать правительству Медведева – Дворковича спасение экономики.
Сегодняшние искусство и литература никого ничему не должны учить. Постройте современных писателей в одну шеренгу, всех сто человек, и спросите: «Литература должна учить?» И все сто вам ответят – нет. Ни один не осрамится, иначе остальные 99 его засмеют. Ведь нравоучительство – признак эстетической беспомощности!
Это, разумеется, глупость. Самый мощный художник русской литературы был одновременно и самым неуёмным её учителем. (До того доходило, что Евангелие переписывал). К тому же обратите внимание: Акунина, Улицкой, Быкова, Жванецкого, Шендеровича запрет на нравоучительство и «гражданское звучание» не касается. Ведь они-то в правильную сторону учат. Касается запрет только тех, кто учит в неправильную. Ну, патриотизм всякий там, поповство всякое… Рабская психология.
Но это крайности. Акунин с Шендеровичем, конечно, большие художники, но всё же несколько специальные, жанровые. А вот если говорить о Чистом Искусстве, откуда происходит его безыдейная чистота? По-моему, лучше всех это объяснил Козлик, друг Незнайки. Речь шла о смысле абстрактной живописи: «Ты на это пятно смотришь и ничего понять не можешь, просто мерзость какая-то! А богачи смотрят, да ещё и похваливают. «Нам, – говорят, – и не нужно, чтоб картина была понятная. Мы вовсе не хотим, чтоб какой-то художник чему-то там нас учил. Богатый и без художника всё понимает, а бедняку и не нужно ничего понимать. На то он и бедняк, чтобы ничего не понимать и в темноте жить». Возьмите объяснение Козлика, замените «богача» на «эстета» и получите точную картину того, что у нас сегодня происходит с литературой.
«Разбираться в искусстве» – это своего рода капитал. А капитал подчиняется определённым законам. Например, здесь прибыло, там убыло. Богатства без бедности не бывает. Чем больше у тебя, тем меньше у них. Чтобы одному быть богатым, сто должны быть бедными. (Лучше 200). Вот почему наши держатели литературного капитала придерживаются железных правил:
1. Искусство понимают не все.
2. Что понимают все, то не искусство.
Скажем, когда несколько лет назад книга архимандрита Тихона «Несвятые святые» разошлась полуторамиллионным тиражом в самый разгар издательского кризиса (и, соответственно, кризиса чтения), «профессиональное сообщество» не обратило на это никакого внимания. Свободолюбивая либеральная интеллигенция, задающая тон в нашей литературе, настроена против Церкви и против её «вмешательства в жизнь людей», а потому неприятный прецедент проигнорировали, вместо того чтобы со всем вниманием изучить его и извлечь уроки.
Литература, не любящая учить, не любит и учиться, – ничего не поделаешь, категорический императив.
* * *
Так уж повелось, что эталоном эстетизма в русской прозе считается проза Набокова. Что даже странно: она не «вылизана» и достаточно проста в производстве. Рецепт её приготовления таков: когда входите в комнату, сначала обратите внимание на какой-нибудь максимально незначительный неодушевлённый предмет, потом на ботинок, потом на ногу в ботинке и только в конце – на лицо находящегося в комнате человека. Не скупитесь на метафоры и сравнения, но держите себя в руках, а то вместо Набокова у вас получится Марина Степнова.
Репутация главного эстета заслужена не столько текстами Набокова, сколько его декларациями. В статье «О хороших читателях и хороших писателях» он говорит о правильной читательской технике. Позволю себе пространную цитату, она прекрасна: «Читатель должен замечать подробности и любоваться ими. Хорош стылый свет обобщения, но лишь после того, как при солнечном свете заботливо собраны все мелочи. Начинать с готового обобщения – значит приступить к делу не с того конца, удалиться от книги, даже не начав её понимать. Что может быть скучнее и несправедливее по отношению к автору, чем, скажем, браться за «Госпожу Бовари», наперёд зная, что в этой книге обличается буржуазия. Нужно всегда помнить, что во всяком произведении искусства воссоздан новый мир, и наша главная задача – как можно подробнее узнать этот мир, впервые открывающийся нам и никак впрямую не связанный с теми мирами, что мы знали прежде».
Тут всё естественно и понятно, такой эстетизм нам нужен.
А дальше Набоков рассказывает о проведённом им эксперименте: однажды он составил список нескольких предполагаемых читательских свойств и предложил студентам выбрать из него четыре правильных, характеризующих читателя хорошего. Свойства были такие:
1. Состоять членом клуба книголюбов.
2. Отождествлять себя с героем/героиней книги.
3. Интересоваться прежде всего социально-экономическим аспектом.
4. Предпочитать книги, в которых больше действия и диалога.
5. Не приступать к чтению, не посмотрев экранизацию.
6. Быть начинающим писателем.
7. Иметь воображение.
8. Иметь хорошую память.
9. Иметь словарь.
10. Иметь некоторый художественный вкус.
Интересно, что выберете вы.
Студенты налегали на «2, 3, 4». Ну, 4 – понятно, слишком детский, 3 – дубоватый... Но и вариант «два» неправильный!.. Вот это шок вообще.
Набоков пишет: «Мы остро переживаем ситуацию, описанную в книге, поскольку она напоминает о чём-то, что довелось испытать нам или нашим знакомым. Либо опять же книга оказывается близка читателю потому, что вызывает в его памяти некий край, пейзаж, образ жизни, которые дороги ему как часть прошлого. Либо, и это худшее, что может произойти с читателем - он отождествляет себя с персонажем книги».
Всего этого, оказывается, делать нельзя. Надо руководствоваться «безличным воображением и эстетическим удовольствием».
«Безличное» – это как? Без опоры на опыт? На «действительность, данную нам в ощущениях»? А чем же будет питаться «эстетическое удовольствие»? Видом начертания букв?
Я так не могу. Я, скажем, читая «Другие берега», представлял себе своё детство. Вот маленький Набоков едет на велосипеде, объезжая тени от листвы на парковых дорожках, – и я так же по просёлку, объезжая коровьи лепёшки, ездил...
Значит, писателю можно наделять героя своими ощущениями и мыслями, изображать мир таким, каким он когда-то его увидел, а читателю ничего этого нельзя?
Классовая теория глазами господ, нет?
Упор на эстетическое удовольствие точно так же обедняет литературу, как и преимущественный интерес к социально-экономическому аспекту. Люди читают, потому что чтение воздействует на их душу, а не на орган эстетического удовольствия, которому и названия-то нет. Жалость, сострадание, любовь, гнев, страх, ненависть – любое из этих чувств способно перебить в человеке чувство прекрасного так же легко, как это сделают боль или голод.
Могут перебить, а могут усилить.
Бывает, что самое совершенное произведение искусства оставляет человека бесстрастным, а самое заурядное может вызывать сильные чувства. «Дух дышит, где хочет». Как с этим быть?
Никак. Это лом, против которого нет приёма.
Он не даёт объективно отделить хорошее искусство от плохого, верх правых от неправых и разбирающихся в искусстве от не разбирающихся. На глазок отделить можем, а так, чтобы гарантированно, со справкой – нет.
Вот почему этот лом «запретили».
Чтоб не мешал экспертам разбираться в искусстве, а значит, владеть и распоряжаться им. Чувства путаются у них под ногами, а значит, не надо чувств.
Соплей этих вот.
* * *
Из рассказа учительницы: «Мы с ним часто дискутировали на тему добра и зла – я учила детей милосердию, а он говорил, что его не существует. Когда я ему говорила, что добрых людей больше, он смеялся. И он мне вчера сказал: «Я хотел вам показать, что вы неправы».
Теги: искусство , поэзия , живопись