Перемещение ценностей / Искусство и культура / Искусство

Перемещение ценностей / Искусство и культура / Искусство

Перемещение ценностей

/  Искусство и культура /  Искусство

Тесный музейный мирок сотрясает война, которую по цеховым меркам впору называть мировой. Еще бы: в клинче сошлись две музейные сверхдержавы — Государственный музей изобразительных искусств им. Пушкина и Государственный Эрмитаж. Понятно, что баталию ведут не сами очаги культуры, а их уважаемые руководители, коих принято причислять едва ли не к политическим тяжеловесам. В качестве казус белли — идея воссоздания Музея нового западного искусства, вброшенная директором ГМИИ им. Пушкина. Что же касается потенциальных трофеев — то это сотни великих полотен, которые в случае победы москвичей отправятся из Питера в Первопрестольную. «Итоги» предоставили свои страницы «главнокомандующим» Пушкинского и Эрмитажа — Ирине Антоновой и Михаилу Пиотровскому  — для обмена стратегическими ударами...

С одной стороны

Ирина Антонова: «Новая Россия обязана исправить ошибки, доставшиеся ей от советского прошлого»

— Злоупотребляете, Ирина Александровна.

— Чем?

— Служебным положением. Не успели стать главным куратором российских музеев, как предлагаете у одних отнять, другим отдать...

— Стоп-стоп-стоп! Давайте разбираться, иначе вы злоупотребите положением журналиста, бросаясь подобными обвинениями. Министерство культуры назначило меня куратором, не посоветовавшись и не спросив согласия, по сути, поставив перед фактом. Случилось это недавно, а о воссоздании Музея нового западного искусства я твержу полтора десятка лет, используя любую подходящую трибуну. Моя позиция хорошо известна и в России, и за рубежом, никогда ее не скрывала. Я одна из немногих свидетелей, лично посещавших ГМНЗИ (Государственный музей нового западного искусства) до его варварского уничтожения, и имею моральное право рассуждать об этом не с чужих слов. Едва ли не последний динозавр, который вот-вот вымрет. Кроме того, я двенадцать лет была вице-президентом Международного совета музеев и говорю сейчас не только как директор ГМИИ, но и как человек, хорошо знающий музейную сеть мира и разбирающийся в ней.

— Ничего личного?

— Смею заверить, в Пушкинском музее по этому вопросу тоже нет единомыслия. В случае возрождения ГМНЗИ нам ведь придется отдать часть коллекции. Думаете, это кому-то здесь нравится? Да и у меня, если откровенно, сердце кровью обливается. Но я смотрю на проблему шире. Простите, мой масштаб видения не ограничивается рамками ГМИИ или Эрмитажа. Нельзя забывать об интересах России. Если в Москву, где есть Третьяковка, Кремль и наш музей, вернется крупнейшая в мире коллекция импрессионистов, это будет сказка! Пятьдесят одна картина Матисса вместе — такое трудно описать словами! Сюда поедут любители живописи со всех уголков планеты, возрожденный музей станет Меккой в буквальном смысле.

— А Эрмитажу вы какую роль оставите?

— Ту, которую он играет почти два с половиной века! Там прекрасные старые мастера — Рембрандт, Леонардо да Винчи, Рубенс, Рафаэль, Тициан... Великолепная коллекция, собранная русскими царями. Кроме того, в Петербурге останутся девяносто три картины из Музея нового западного искусства. Они были переданы Эрмитажу в конце двадцатых годов, когда шел активный обмен музейными фондами в советской России. Что-то отправили в Ленинград, какие-то вещи из Эрмитажа попали в ГМИИ. Но это делалось до разгрома по указке Сталина, никто на ту часть коллекции не претендует. Что же касается ГМНЗИ, рождением он обязан исключительно двум московским купцам — Сергею Щукину и Ивану Морозову. Музей создавался здесь, он соответствует духу и ментальности моего родного города, поэтому может находиться только в Москве.

— Михаил Пиотровский, мягко говоря, не разделяет вашей убежденности.

— 23 мая в администрации президента пройдет совещание представителей экспертного сообщества, на котором будет обсуждаться судьба музея. На этой встрече ждут и Михаила Борисовича.

— Кремль устраивает вам очную ставку?

— Нет, запланировано общественное обсуждение, о котором, собственно, и говорил Владимир Путин. Я готова к диалогу в любой аудитории и с любыми оппонентами, хотя прекрасно понимаю: у противоположной стороны нет серьезных аргументов, кроме тезиса, что это старая история и не надо ничего ворошить. Мол, нельзя у Эрмитажа забирать важную часть коллекции, пусть все остается как есть. Я с такой постановкой вопроса не согласна в корне. Репрессированный музей необходимо реабилитировать. Как это сделали с Шостаковичем, Прокофьевым, Ахматовой, Зощенко и многими другими. Как, наконец, поступили с храмом Христа Спасителя. Новая Россия обязана исправить ошибки, доставшиеся ей в наследство от советского прошлого. Постановление Сталина о ликвидации ГМНЗИ должно быть отменено. Даже вне зависимости от решения о возвращении части коллекции в Москву. Снимали же с неправедно обвиненных и отсидевших длительные сроки в ГУЛАГе судимости. Так надо поступить и с музеем, очистить его имя.

— Это все красивые слова, Ирина Александровна...

— Нет, историческая правда! Когда в двадцатые годы прошлого века музей только появился, он сыграл огромную роль. Потом его убили, как Мейерхольда, Таирова и всех тех, кто не вписывался в сталинское представление о советском искусстве. Впрочем, если испугались ответственности, можно ничего не менять. Мы будем и дальше заниматься своим делом. Это ГМИИ имени Пушкина первым провел выставку Шагала, привез в Россию Дали и Уорхола. Бойса, короля перформанса, тоже мы показали. Даже сегодня трудно найти более авангардного художника! Кстати, живущий в Париже внук Щукина именно нам, а не Эрмитажу, подарил в 2004 году шесть картин, купленных его дедом в эмиграции. Делок-Фурко понимает, как мы мыслим. Увы, люди часто думают не об истории страны или музея, а о гораздо более приземленных вещах... Снова скажете, что Антонова произносит красивые слова? Мне слишком много лет, чтобы лукавить или играть. Давно уже говорю то, что думаю. Или молчу.

— Но музейная реституция, к которой вы призываете, открывает ящик Пандоры, и его уже не закрыть.

— Значит, так: это не реституция. Случай, о котором идет речь, не может стать прецедентом ни для каких иных историй. Я читала в МГУ курс лекций и знаю, что нет другого музея, который ликвидировали бы распоряжением властей. Никто не хочет признать исключительность обсуждаемой ситуации. Да, стричь под одну гребенку проще, но в этот раз не получится.

— Пиотровский недоволен тем, что вы вывели полемику на уровень президента. Дескать, негоже апеллировать к Путину по таким вопросам.

— Да неужели? Музей уничтожило государство, оно и должно его возродить. Только так. Я неоднократно говорила на эту тему с Михаилом Борисовичем, он не может отрицать подобного факта. И с предыдущим министром культуры Авдеевым имела разговор, и со сменившим его Мединским. Думаете, обошла их? Предлагала собрать форум, обсудить проблему. Мне отвечали: да-да, интересно, но в действительности никто так и не откликнулся. В какой-то момент поняла: дело может сдвинуться с мертвой точки, если на него обратит внимание президент или глава правительства. Не забывайте о моем возрасте. Давайте без соплей: не факт, что я доживу до следующей прямой линии главы государства и возможности обратиться к нему без посредников. Мне могли не дать слова. Предоставили. И я задала вопрос. Не квартиру для себя попросила и не дачу, которой не было и нет... Сказала: верните картины в Москву. Все, больше ничего.

— В итоге разворошили муравейник...

— Чего все так боятся? Почему все стали такими трусливыми?

— Я о другом, Ирина Александровна. О том, что Госдума собирается утвердить изменения в бюджете, согласно которым 915 миллионов рублей, первоначально выделенных ГМИИ, отойдут Эрмитажу. Логической связи не усматриваете?

— Это совершенно разные вещи. Мы не сможем использовать всю сумму в текущем году, а у Эрмитажа скоро юбилей, им деньги сейчас нужнее. Зачем жалеть, если средства все равно пойдут на музей, пусть и не наш? Мы свое потом получим, строительство музейного городка рассчитано до 2018 года... Не надо сводить все к войне между Эрмитажем и ГМИИ, это примитивное понимание проблемы. Но я не буду, подобно Михаилу Борисовичу, собирать подписи общественности в свою поддержку, созывать пресс-конференции и устраивать видеомосты с участием известных персон. На мой взгляд, это недостойно. Как и некоторые высказывания нынешнего директора Эрмитажа. Я дружила с Борисом Борисовичем Пиотровским, с детства знаю Мишу и не думала, что когда-нибудь услышу от него в свой адрес слова о весеннем обострении и еще какие-то гадости. Якобы мое обращение к Путину было доносом. Разве подобная лексика красит главу Союза музеев России? Доказывай собственную правоту, но зачем оскорблять коллег? Не скрою, сильно разочаровалась в человеке. Впрочем, переживу и это. Для меня гораздо важнее, чтобы вопрос с Музеем нового западного искусства решился положительно. Я не пытаюсь что-либо отнять у Петербурга. Моя идея заключается в ином: это должен быть совместный проект Эрмитажа и Пушкинского музея, восстанавливающий историческую справедливость. Мы могли доказать, что дело не в местничестве, не в обывательском восприятии мира и своей роли в нем. Вместо этого все теперь стоят и смотрят, потирая ручки: сцепились... Но, повторяю, подобный тон дискуссии придал Пиотровский, не я. Мною не было сказано ни единого слова против Петербурга, Эрмитажа или конкретно Михаила Борисовича. И не будет. Я не собиралась кому-то насолить, хотела совершенно другого.

— Может, Ирина Александровна, надо потратить силы на приобретение нового, а не пытаться с помощью государства поделить то, что уже и так принадлежит России? У нас в музеях по-прежнему нет ни одной картины Климта, Кокошки, Миро, Мунка, Бэкона и других художников, ставших классиками в двадцатом веке.

— Это отдельная тема, готова поговорить на нее подробно. Да, новых мастеров покупать необходимо, не дожидаясь, пока цены на их полотна взлетят до космических высот. Климта дешевле чем за 50—70 миллионов евро сегодня вряд ли где-нибудь найдешь...

— В любом случае не дороже Олимпиады в Сочи или саммита АТЭС во Владивостоке.

— Все так, но, повторяю, одно не должно подменять другое. Уверена: если удастся возродить ГМНЗИ, художники сами понесут подарки. Непременно и с радостью! А мы будем выбирать, как это делает МоМА — Музей современного искусства в Нью-Йорке. Они сразу не покупают произведения, сначала организовывают выставки.

— Верите, что сможете пробить стену?

— Президент распорядился к 15 июня определиться с судьбой репрессированного музея. Мы подготовим записку, сформулируем предложения на бумаге, постараемся развенчать заблуждения, будто это приведет к переделу в музейной сфере. Конечно, рассчитываю на позитивный ответ, а уж что получится... Как говорится, доживем — увидим.

Андрей Ванденко

С другой стороны

Михаил Пиотровский: «О каком государственном интересе речь, когда предлагается музейный передел»

— Пока летел в Питер, пропустил видеомост, посвященный перспективам воссоздания Музея нового западного искусства. Удалось вам, Михаил Борисович, собрать группу поддержки и дать достойный отпор обнаглевшему московскому агрессору?

— Так задачу никто не ставил. Это было собрание представителей петербуржской интеллигенции. В нем наряду с другими участвовали и уважаемые члены музейного сообщества, которые, как справедливо отметил Владимир Путин, должны сказать первое, последнее и все средние слова в обсуждаемом вопросе.

— А писатель Даниил Гранин, режиссер Александр Сокуров, актер Иван Краско и главный редактор «Ленфильма» Светлана Кармалита каким боком оказались на круглом столе? Похоже на тяжелую артиллерию, чтобы бить по вражеским позициям.

— Да нет же, все значительно серьезнее. Эти люди искренне любят Петербург и Эрмитаж, хотя по ряду вопросов наши взгляды не совпадают. Как сказала Кармалита, порой мы были готовы друг друга съесть, а тут вдруг объединились.

— Перед лицом нависшей угрозы.

— В некотором смысле. Даже постоянно критикующий меня депутат Милонов и тот на время отставил претензии, сказав, что надо помочь Эрмитажу. Признаюсь, после прямой линии с президентом я чувствовал себя скверно, поскольку не предполагал, что наше общество так больно. Когда оно начинает взывать к царю-батюшке, мол, спаси, сохрани, верни, отними, — это плохо. Дорога в прошлое. А потом оказалось, все не столь печально. Люди не утратили способность вместе защищать то, что им дорого. Покушение на Эрмитаж глубоко задело горожан, и меня это тронуло.

— Даже болельщики «Зенита» возбудились.

— И они тоже. Но вопрос, повторяю, гораздо более масштабный, чем судьба одной музейной коллекции. Если джинна выпустить из бутылки, обратно его не загнать. Вроде бы Польша уже требует от ГМИИ возвращения восемнадцати произведений искусства, вывезенных в годы Второй мировой войны в Германию и оттуда попавших в Россию. Именно этого нашим музеям для полного счастья не хватало! Только начни — потом не остановишь.

— Но Антонова за пределы Отечества ничего вывозить не собирается. Москва — это ведь Россия?

— Россия — слишком широкое понятие. Есть более узкие. Каждый музей — отдельный организм. Не надо было в свое время разрушать Музей нового западного искусства, но так случилось. Восстанавливать его теперь бессмысленно. Это противоречит логике истории, отдает реваншизмом, как ни прикрывайся словами о реабилитации, Шостаковиче и Ахматовой. Искусство начала двадцатого века давно перестало быть новым, да и как сегодня провести границу между Западом и Востоком? Ну и главное: ради чего все затевать? Музей в том виде, в каком он существовал в 1948 году, не воссоздашь, а нанести удар по Эрмитажу и ГМИИ можно. Собственно, это уже случилось. Скажу о себе: в мой адрес полился поток грязи, которого никогда прежде не было. Эрмитаж — место, где сталкиваются самые разные интересы. Я постоянно подвергаюсь нападкам. И то, что произошло на прямой линии президента, трактовать иначе не могу: это очередная провокация против Эрмитажа и личное оскорбление для меня. За год до 250-летнего юбилея музея от Владимира Путина, коренного жителя Петербурга, в ультимативной форме требуют принять решение, которое означает лишь одно: отрезание части исторически сложившейся коллекции Эрмитажа. Как прикажете к подобному относиться? Это, мягко говоря, не слишком красиво и с музеологической, и с человеческой точек зрения. В результате я вынужден сегодня обсуждать то, что меня не интересует. Создается дымовая завеса с непонятной целью, но на нее приходится реагировать вместо решения по-настоящему насущных проблем, стоящих перед нашим профессиональным сообществом. Нет чтобы поговорить о защите наших выставок за рубежом! Из-за неурегулированного конфликта вокруг библиотеки Шнеерсона два года продолжает эмбарго США. Такого не было со времен холодной войны. Вот проблема! А о каком государственном интересе речь, когда упоминают МНЗИ? Предлагается банальный музейный передел. Взорвать обстановку легко. Теперь при организации любой выставки музеи будут требовать друга от друга не только гарантии страхования и сохранности, но и возврата экспонатов. Кому это нужно? Антоновой? Да, Москве необходимы новые музеи. И они появляются. Надо больше? Добивайтесь, чтобы правительство выделяло средства на современные коллекции, но для этого ни к чему разрушать сложившиеся, существующие.

— Ирина Александровна говорит о возможности воссоздать крупнейший в мире музей импрессионистов, где, в частности, будет уникальнейшее собрание полотен Анри Матисса.

— Приходите к нам и смотрите. Потом поезжайте в Москву. А если объединить, еще неизвестно, что получится. Все знают, где висит «Танец» и какие картины Матисса показываются в Пушкинском музее. Зачем валить все в кучу? Ради примитивно-туристической сенсации? Эти разговоры лишь выбивают из колеи и не приносят пользы, мне стыдно, что наше музейное сообщество предстает в столь неприглядном виде. Еще раз повторю: на нас давят постоянно, на протяжении десятилетий. Смысл этих действий прост: вот лежат баснословные сокровища, а распоряжаются ими музейные черви, припорошенные пылью ученые человечки. Отдайте эти богатства правильным людям, лучше в погонах. Они разберутся, как всем распорядиться, сохранить и извлечь коммерческую выгоду. Такую тему мы слышим из года в год. До сих пор нам удавалось отбиваться, защищать свои позиции, спасая музейные коллекции от приватизации и прочего разворовывания. И вот скандал с выяснением, где и у кого должны лежать картины... Лишний повод для тех, кто только и ждет часа, чтобы влезть в наши дела.

— А почему вы общаетесь с Антоновой через посредников?

— Мы с Ириной Александровной всю жизнь говорим напрямую, много раз обсуждали серьезные темы. Она прекрасно знает: по вопросу Музея нового западного искусства наши точки диаметрально отличаются. Правда, в отличие от нее я старался публично не комментировать тему, не будоражить общественность. Но обращение к президенту без предварительного предупреждения несколько выходит за рамки наших отношений, как я их себе представлял. Эту кашу не я заварил, все мои сегодняшние выступления лишь комментарий к заявлениям Антоновой. Она даст интервью, соберет круглый стол, а мне потом приходится отвечать, реагировать. Куда деваться? Молчать в такой ситуации нельзя, слишком серьезный вопрос. Хотя я предпочел бы заниматься иными делами, а не обменом репликами через СМИ. Для меня очевидно, что музеи должны быть неделимы. Если тему в корне не пресечь, можно далеко зайти. Вы видите, уже началось противостояние Москвы и Петербурга, что не имеет никакого отношения к музейной проблематике.

— Знаете, в Москве никто подписи в поддержку не собирает.

— Так отнять ведь хотят у Петербурга. Люди стали стихийно подписывать обращение, никто их не организовывал. Пожалуй, единственный положительный момент этой скверной истории. Значит, патриотизм по отношению к родному городу не иссяк. Казалось, этого уже нет, но, к счастью, еще есть.

— На следующей неделе Владимир Толстой, советник президента, проводит совещание на Старой площади. Планируете участвовать?

— Разумеется. Потом будет встреча в Министерстве культуры. Есть поручение главы государства, вопрос надо решать.

— А в том, что премьер Медведев поручил выработку решения ведомству Мединского совместно с Союзом музеев России, в котором вы же и председательствуете, нет лукавства? Вроде как щуку бросили в реку...

— Послушайте, но почему вы с таким удовольствием возвращаетесь в прежние советские времена? Президент сказал: ребята, обсудите возникшую ситуацию. Это мы и пытаемся сделать. Да, я возглавляю Союз музеев, да, я создавал эту общественную организацию. И что с того? Это не моя карманная структура.

— Но у нас же в стране властная вертикаль...

— Не в случае с Союзом музеев. Я изложу собственную точку зрения, коллеги выскажутся по проблеме. Точки зрения могут и должны быть разными. Только так!

— А миллиард, который отщипнули у Пушкинского и отдали вам, можно считать ответом Чемберлену?

— Чемберлен идет своей дорогой, и наши пути не пересекаются... Никто ни у кого ничего не отщипывал. ГМИИ сдал деньги, которые ему сейчас не потратить, а мы к юбилею строим здание за зданием, чтобы сделать наши коллекции еще доступнее. Извините, но у Эрмитажа есть отдельная строка в бюджете России, объем реставрационных работ прописан в постановлении правительства. Эти девятьсот с лишним миллионов рублей изначально нам и предназначались, потом они были изъяты, а сейчас вернулись.

— Мне говорили, вы согласны передать вашу часть коллекции Щукина и Морозова в Москву, если новый музей станет столичным филиалом Эрмитажа. Это так?

— Вопрос не решается по принципу: Антонова сказала, и теперь надо срочно что-то делать. Не нужно изобретать велосипед, искусственно создавать какие-то филиалы. Есть апробированные формы сотрудничества музеев в XXI веке. Этим опытом и необходимо пользоваться. Скажем, в память о Щукине мы можем устроить в Москве выставку на пять-шесть месяцев и провести ее в том особняке, где когда-то жил Сергей Иванович. Можно придумать что-то интересное, а не заниматься мелкоторговыми интригами.

— Кстати, как вы относитесь к версии, будто этот скандал нужен, чтобы убрать не в меру строптивого Пиотровского?

— Смешно! У нас абсолютно кабальное законодательство, меня можно уволить без всяких объяснений в пять минут, для этого нет необходимости плести сложные комбинации, тем более поднимать шум на весь мир. Помните, как Ахматова говорила про Бродского? «Какую биографию делают нашему рыжему!» Нет, меня не станут убирать с подобным треском. Все гораздо проще...

— Но, с вашего позволения, я все-таки поднимусь на третий этаж Эрмитажа, посмотрю на импрессионистов. Может, недолго им тут висеть.

— Не переживайте. Где висят, там и останутся. Все будет хорошо...

Санкт-Петербург — Москва