ЧЕМУ МОГУТЪ СЛУЖИТЬ ЛУБОЧНЫЯ КАРТИНКИ. Замѣтки по поводу современнаго вопроса о народной грамотности и народномъ образованіи. Л. Блюммера.
ЧЕМУ МОГУТЪ СЛУЖИТЬ ЛУБОЧНЫЯ КАРТИНКИ.
Зам?тки по поводу современнаго вопроса о народной грамотности и народномъ образованіи.
Л. Блюммера.
Во многихъ отношеніяхъ он? (лубочныя картинки) любопытны и значительны, какъ произведенія народнаго гравированія, матерьялы для исторіи отечественныхъ художествъ, и какъ елементъ народности.
Снегиревъ.
Идея, какъ результатъ мышленія, не можетъ проникнуть въ массы народа, не будучи воплощена въ образъ, и притомъ бол?е или мен?е яркій. Въ свою очередь, какъ яркое представленіе идеи, этотъ образъ, прежде другихъ образовъ, прежде другихъ представленій, дружится съ памятью и фантазіею народа. Челов?къ прежде всего занялся выработкою идеи божества, потому-что это была идея, им?вшая самый яркій, самый рельефный образъ — міръ, съ его необъятностью, съ его безконечнымъ разнообразіемъ. Это т?мъ естественн?е, что въ совокупности идеи и образа есть прообразъ челов?ка, съ его духовнымъ и физическимъ началами. Поэтому у грековъ, прежде Иліады и Одиссеи появились ?еогоническія поэмы; потому же у вс?хъ народовъ лирика получаетъ свое начало раньше сатиры (подъ лирикою и сатирою мы подразум?ваемъ не т? обособленныя понятія, которыя воплощаемъ мы въ нихъ въ наше время, а вообще положительное и отрицательное воззр?ніе челов?ка на окружающее).
Прим?няя сказанное нами выше къ лубочнымъ картинамъ русскаго народа, мы им?емъ полное право не согласиться съ мн?ніями г.г. Снегирева и Шевырева о религіозномъ элемент? въ русской жизни и въ русской живописи. «Какъ религіозный елементъ, говоритъ г. Снегиревъ, преобладаетъ въ жизни русскаго народа, то и картинокъ, содержащихъ въ себ? предметы нравственные и догматическіе, несравненно, бол?е, ч?мъ историческихъ(1).» «Христіанская религіозная жизнь, по словамъ г. академика Шевырева, была господствующею сферой бытія до-петровской Руси и все наше древнее или въ ней сосредоточивается, или отъ нея принимаетъ начало». Не только у русскаго народа, но и у всего живущаго, къ которому можно прибавить слово «челов?ческое», всегда представляется и представлялось подобное явленіе: не только въ до-петровской Руси, но и въ Руси по-петровской в?чная идея въ образ?, им?етъ преимущество надъ временною и не всегда справедливою мыслею. Въ этомъ и есть существенное отличіе «челов?ческаго» отъ «нечелов?ческаго», духа и плоти отъ одной плоти.
Лубочныя картинки русскаго народа им?ли своимъ содержаніемъ чаще религіозную идею потому, что таковы были историческія обстоятельства Россіи первыхъ временъ. Тогда не было науки, опыта, сл?довательно все сосредоточивалось въ в?р?, но сосредоточивалось не по исключительности религіознаго элемента(2), а потому, что историческія обстоятельства не давали хода другимъ началамъ: татарщина извн? и татарская холопщина внутри — куда плохая обстановка для см?ха, или для сатиры! Едва же обстоятельства становились лучше, — тотчасъ-же заявляли свое бытіе и другіе элементы — и появлялись «Похороны кота», которые многіе не безъ основанія относятъ къ эпох? Ивана IV. Кром? того, кому изъ занимающихся изсл?дованіями о лубочныхъ картинахъ русскаго народа не изв?стны «Татарская неволя», «Лихол?тье» и «Семибоярщина»(3)! Намъ могутъ возразить т?мъ, что первые сатирическіе листки, какъ думаютъ, привезены къ намъ н?мцами и то не раньше царствованія Алекс?я Михайловича; но на это никакихъ положительныхъ фактовъ н?тъ: л?тописи и граматы находили себ? единственный азилумъ въ монастыряхъ; лубочныя же картинки съ сатирическимъ направленіемъ не им?ли и этого уб?жища, и поэтому, естественно, не могли сохраниться.
Впрочемъ, исключительно ли религіозный элементъ русскаго народа былъ причиною появленія большаго числа лубочныхъ картинъ, им?ющихъ содержаніемъ образность идеи, ч?мъ историческія воспоминанія, какъ думаютъ гг. Снегиревъ и Шевыревъ, или самое существо предмета, какъ см?емъ думать мы, — это вопросъ второстепенный(4). Главное то, что лубочныя картинки служили уже органомъ пропаганды идеи, а сл?довательно могутъ имъ служить и теперь. Это, кажется, понимаютъ и понимали наши раскольники, составляющіе не одну только религіозную оппозицію, но также и соціальную: собирающій лубочныя картинки, конечно, не однажды им?лъ въ своихъ рукахъ картинки съ общественнымъ значеніемъ, съ старо-русской точки зр?нія. Да и что значитъ: «Какъ мыши кота погребаютъ, недруга своего провожаютъ, посл?дню честь отдаютъ сцеремоніемъ», и что былъ «престар?лый котъ казанскій, уроженецъ астраханскій, им?лъ разумъ сибирскій и пр.» И дальше — что составляютъ эти черненькія и с?ренькія мыши — мужескаго и женскаго пола? Такъ-ли себ? картинку, или н?что, им?ющее смыслъ?
Д?ло другое, въ какой форм? проявилось все это; какое отношеніе формы къ идеи.
Въ самомъ д?л?, какую же роль играетъ въ этомъ случа? образъ? Какая-же его существенная принадлежность? его вн?шняя форма?
Конечно, образъ, какъ понятіе служебное, не можетъ играть главной роли: это ясно. Что же касается до формы образа, то тутъ есть только одно существенное условіе — яркость. Какъ не каждая идея прекрасна, такъ, естественно, и не каждый образъ прекрасенъ въ свою очередь: это, хотя и не безусловно, зависитъ отъ проявляемаго: иногда же конкретное проявляемое можетъ дать отрицательное проявленіе.
Все, сказанное нами выше, даетъ намъ право думать, что напрасно въ наше время, при распространеніи, или, в?рн?е, при желаніи распространенія всевозможныхъ челов?ческихъ идей въ народъ, не воспользуются лубочными картинками. Православная церковь вытерп?ла множество гоненій — изъ-за желанія сохранить иконы. Неужели отцы церкви были на столько фанатики, чтобъ изъ-за одного пустаго упорства согласились претерп?ть различныя мученія и гоненія? Н?тъ, они знали, что иконы, идея въ образности, им?ютъ огромное вліяніе на народъ, служатъ в?рн?йшимъ проводникомъ идеи, живымъ памятникомъ обстоятельствъ, чтимыхъ этою церковью(5). Но смыслъ христіанства такъ высокъ и отвлечененъ, что сами отцы церкви отказываются объяснять н?которыя проявленія его и сами придаютъ имъ названіе «таинственныхъ», т. е. неудобопонятныхъ для простыхъ смертныхъ; какое-же вліяніе им?ютъ лубочныя картинки, проводящія простыя, не «таинственныя», челов?ческія идеи!! Къ тому же н?которыя изъ пропагандируемыхъ въ наше время идей уже им?ютъ основаніе въ лубочной живописи. Такъ, наприм?ръ, по отношенію къ вс?ми желаемой трезвости простаго народа, стоитъ только перепечатать въ большомъ количеств? уже существующія картинки: «Разговоръ между пьянымъ и тверезымъ» (у Снегирева означено подъ Б № 4), «Пьяницу, пропившемъ и на похм?ль? продавшемъ дьяволу свою душу» (Б № 3); «Изображеніе трехъ пьяныхъ, пропившихъ деньги» съ стихами
Плачъ безъ надежды,
Грусть безъ отрады,
Печаль безъ ут?хи (В № 2).
«Пьяницу, утащеннаго изъ кружала дьяволомъ» (А № 16); «Картину сл?дствій пагубной сласти піанства» (А № 17), съ сл?дующими знам?нательными для нашего дня стихами:
Аще содружится со мною великій властелинъ
И его я учиню аки глупый поселянинъ,
Аще содружится со мною кая власть
Постигнетъ ее лютая напасть.
Аще содружится со мною протопопъ
И онъ будетъ глупый пустопопъ…
Аще рабъ или холопъ со мною содружится
То ремесло его вскор? погубится
Аще поселянинъ со мною содружится
То все село его пусто учинится
И рости станетъ вм?сто пшеницы, крапива
И онъ начнетъ желать вина и пива.
Этому современному движенію уже появили откликъ. Съ октября 1858 года у насъ появилось н?сколько картинъ подобнаго содержанія и, какъ мы слышали, им?ли усп?хъ. На одной, наприм?ръ, изображенъ споръ водки съ табакомъ.
Табакъ съ водкой разъ сошлися
И спорить кр?пко принялися,
Водка себ? выхваляетъ,
Носъ свой къ верху задираетъ
Я говоритъ отъ горя избавлю
Веселостей кучу доставлю,
Плясать, въ несчастьи заставлю
Отъ болезній многихъ сохраню…
На что табакъ «руки въ бокъ подперши, гордо» отв?чаетъ:
Ишь какъ носъ задираешь,
Б?дняковъ раззоряешь.
Деньги по горстямъ берешь,
А куража недаешь;…
Тебя б?дняки оставляютъ
Напропалую ругаютъ.
На другой лубочной картинк?, им?ющей ту же ц?ль, перед?ланы стихи «Соловей мой, соловей».
«Ерем?й мой Ерем?й
Разпрекрасный молодой
Ты куда куда идешь.
Куда пьяница ползешь
Я ползу ползу ползу,
На выхожія м?ста (2)
Во ракитовы куста.
Какъ бы кустикъ былъ не милъ
Ябъ туда спать не ходилъ
Какъ бы ты мн? не мила
То не пилъ бы водку я
Вишь какъ я тебя люблю
На нагахъ ужь не стою.
Ахъ Еремушка ты мой
Какъ довольна я тобой
Я сама те услужу
За волосья ухвачу
Полость къ кустамъ помогу
Еремушки дураку
Не кричи ну, ну, ползи
И любовь мою пойми
Какъ бы я тебя не знала
Дуракомъ не называла
Какъ бы я-те не любила
За волосья бъ не тащила.
И д?йствительно, она его «любя» удивительно ловко тащитъ «за волосья».
Малороссійская народная п?сня и литература также даетъ много матеріаловъ для этого д?ла. Мы не будемъ приводить большихъ прим?ровъ; но, чтобы подтвердить наши слова, выписываемъ н?сколько строкъ изъ изв?стной думы о казацкой жизни:
Гей корчмо, корчмо — княгине!
Чомъ-то въ тобі — козацького добра богато гине?
И сама еси неошатно ходишъ,
И насъ, козаківъ нетягъ, підъ слуай безъ свитокъ водишъ!
Изъ этого мы видимъ, что многое только стоитъ поддержать, и что многое даже и поддержки не требуетъ, потому-что, повторимъ слова г. Снегирева, составляетъ «елементъ народности».
Впрочемъ, этимъ мы указали только на одну сторону приложенія лубочныхъ картинъ къ современной общественной жизни; но этимъ далеко не исчерпывается наша задача. Кром? распространенія въ народ? здравыхъ общественныхъ идей, мы заняты въ настоящее время его грамотностью, ознакомленіемъ его съ лучшими проявленіями русской духовной жизни; съ запов?дными русскими п?снями; съ т?ми поэтическими созданіями русскаго генія, въ которыхъ зерно народности глубоко вкоренилось, или даже составляетъ самое основаніе. Что же можетъ лучше лубочныхъ картинъ служить этому? На чемъ впервые русскій книжникъ пытаетъ свое знаніе, свою грамотность — какъ не на нихъ? Отчего-же вм?сто безсмысленныхъ надписей не печатать лучшія русскія стихотворенія Пушкина, Кольцова, Дельвига, Цыганова, А. К. Толстаго, Некрасова? Т?мъ бол?е, что даже и въ этомъ уже им?ются образцы; такъ, наприм?ръ, существуютъ картинки къ стихотвореніямъ Кольцова: «Въ золотое время хм?лемъ кудри вьются»; къ поэм? Лермантова «П?сня про царя Ивана Васильевича, молодаго опричника и удалаго купца Калашникова»; къ стихотворенію «Что печально глядишь, что на сердце таишь?» къ басн? «Разд?лъ» и еще къ н?которымъ другимъ, и между прочимъ къ знаменитому романсу «Подъ вечеръ осенью ненастной».
Къ сожал?нію, по русскому обычаю, все это коверкается, уменьшается, прибавляется и т. д. Въ стихотвореніи «Что печально глядишь?» находится подобный куплетъ, состряпанный русскою безграмотностью:
Не тоскуй, не горюй,
И по мн? слёзъ не лей
Потерпи милый другъ
Радость жизни моей
Пусть поможетъ лицо, (??)
Какъ по утру заря, (?)
Пусть сіяетъ любовь,
На устахъ у тебя
Кончается эта п?сня сл?дующими великол?пными стихами:
«Не тоскуй милый другъ
Не ломай белыхъ рукъ,
А прощай! Я сажусь
И къ родимой помчусь…
Кольцовская п?сня «Кудри» им?етъ на лубочныхъ картинкахъ такой конецъ:
Къ старикамъ на сходку
Выйдти приневолятъ
Старыя лаптишки
Безъ онучь обуешь,
Кафтанишка рваный
На плечи натянешъ
Бороду вскосматишъ
Шапку нахлобучишъ
Тихомолкомъ станешъ
За чужіе плечи
Пусть не видятъ люди
Прожитова счастья
Полюбить забота
И дал?е — ничего.
Бол?е ч?мъ другимъ посчастливилось «П?сн? про царя Ивана Васильевича».
Лубочныя картинки, изображающія малороссійскаго кобзаря, или запорожца, до-сихъ-поръ встр?чаются въ малорусскихъ хатахъ. Предметовъ изображенія не много: самъ казакъ, играющій на бандур?, пасущійся конь, и вдали пов?шенный къ верху ногами жидъ — «рандарь», или «мостивый панъ» полякъ. Подпись довольно длинная, но чтобы показать ея достоинство, мы приводимъ ее зд?сь вполн?, какъ образецъ малорусскихъ подписей, им?ющихъ общественное значеніе.
Дивися та гадай, та ба, не вгадаешъ,
Відкіль родомъ и якъ зовуть, ні чичиркъ не взнаешъ.
Кому трапилось хоть разъ у степу гуляти,
То може той и прізвище мое угадати.
Въ мене имя не одно, а есть іхъ до ката:
Такъ зовуть, якъ набіжишъ на якого свата.
Жидъ зъ біди за рідного батька почитае,
Милостивимъ добродіемъ Ляхъ називае;
А ти якъ хочъ назови, на всё позволяю,
Аби тілько не крамаремъ, бо за те и полаю.
Відкіль я родомъ взявся на світі,
Всякій зъ васъ хоче знати приміти.
Жінокъ въ Січі не мае,
Всякъ те добре знае.
Хиба скажешъ — изъ риби родомъ,
Або съ пугача дідъ мій плодомъ.
Но въ томъ себе милишъ
И на криво цілишъ.
У насъ сугакові тілько сліди,
А дикиі кони намъ сусіди,
А Дніпрове стремя —
То наше племя.
Трохи Ляхва угадала,
Що лошака даровала.
Глянь на гербъ сей знаменитий, —
Вінъ висить на дубу обвитий.
Правда, якъ кінь въ степовій воли,
То такъ козакъ не безъ долі:
Куди схоче, туди скаче,
За козакомъ ніхто не заплаче.
Гай-гай! якъ я бувъ молодъ, що въ мині була за сила!
Ляхівъ нещадно бьючи, рука и разъ не зомліла.
А теперъ и вошъ дужча відъ Ляха здаетця:
Плечи и нігти болятъ, якъ день попобъесся.
Така-то, бачу, недовга літъ нашихъ година:
Скоро цвіте, скоро и вяне, якъ у полі билина,
Хоча мині й не страшно на степу вмирати,
Тілько жалко, що нікому буде поховати:
Татаринъ цураетця, а Ляхъ не приступить,
Хіба яка звірюка за ногу у байракъ поцупить.
Та вжежъ пристарівшись на Русь пійти мушу,
Ачей таки одпоминаютъ попи мою душу.
Тілько же мині не гоже на лаві вмирати,
Бо ще мене бере охота зъ Ляхами гуляти.
Хоча вже трохи й зледащівъ, да ще чують плечи —
Кажетця, поборовся бъ ще зъ Ляхами съ речи,
Ачей би що-небудь перекинули для смерті…
Або Жиду, або Ляху мушу носа втерти.
Ище бъ прогнавъ Ляхви хоруговъ за Вислу не трохи,
Разлетілись би вони всі, якъ одъ пожару блохи.
Такимъ образомъ мы видимъ, что новаго сд?лать остается очень мало: нужно только продолжать начатое, сд?лавъ н?которыя улучшенія. Но необходимо также помнить, что первое условіе — яркость въ изображеніи идеи и яркость въ форм? изображенія. Многимъ, конечно, можетъ показаться страннымъ наше требованіе оставить въ лубочныхъ картинахъ нел?пость пестроты, противную изящному вкусу; мы скажемъ на это, что наше уб?жденіе им?етъ твердое и логическое основаніе. Мы не мен?е этихъ «многихъ» любимъ изящное и желаемъ, чтобы въ фактур? лубочныхъ картинъ были сд?ланы многія улучшенія; но мы не забываемъ, что русскій народъ до того сроднился съ «с?рымъ» небомъ, полемъ, армякомъ, съ «с?рою» — долею и бумагою, что предпочитаетъ «Англинскаго милорда Георга», напечатаннаго на непростительной оберточной бумаг?, напечатанному на бумаг? порядочной, хотя въ ц?н? н?тъ разницы, хотя онъ, на какой бы тамъ бумаг? и ни было напечатано, ничего не пойметъ изъ того, что «жилъ-былъ въ гишпанскомъ государств? король Брамбеусъ».
Наблюдая за движеніемъ лубочной литературы и живописи, мы см?ло говоримъ, что это д?ло крайне выгодное, и потому считаемъ возможнымъ и выгоднымъ людямъ, любящимъ грамотную простую Русь, заняться изданіемъ лубочныхъ картинъ, именно въ ц?ляхъ: распространить грамотность, ознакомить съ лучшими (въ народномъ смысл?) произведеніями русскихъ поэтовъ, сохранить въ памяти и устахъ народа народныя русскія п?сни и распространить здравыя челов?ческія идеи. Этому— лубочныя картинки — лучшіе слуги: изъ Москвы и ея окружностей съ XVIII стол?тія офени разносятъ во вс? концы Россіи эти крашенные листы; въ XVIII стол?тіи изъ печатальнь купцовъ Ахметьевыхъ, Артемьевыхъ, а въ наши дни изъ литографій и металографiй Лонгиновыхъ, Кузнецовыхъ, Абрамовыхъ, Шараповыхъ и др; носятъ офени ихъ и въ холодную Сибирь, и въ «лановую» Украйну, гд? такъ же какъ въ Сибири, величаютъ ихъ «панками», носятъ и въ Осташковъ, гд? имя имъ — «богатыри», в?роятно потому, что на этихъ листахъ часто видишь старо-русскихъ героевъ и quasi-героевъ нашихъ дней.