Изгнание из рая

Изгнание из рая

Марина Алексинская

24 сентября 2014 4

Культура

Грустные откровения известного композитора

Поэтические зарисовки, жизнеутверждающие оратории, полифония симфоний и народность хоралов - музыка Томаса Корганова. Композитора советского ХХ века, он этот век услышал и запечатлел в "Концерте для оркестра", хоре a cappella "Человек", хоровой симфонии "Давид Сасунский", и крах его ощутил как "изгнание из рая". Среди россыпи самоцветов - сочинений композитора, что ждут еще глубоких и серьезных исследований ученых, есть одно - знаковое. "Дон-Кихот ведет бой" - музыка к драматическому спектаклю МХАТа. Вот эта возвышенная правда романтика и сегодня даёт Томасу Корганову вдохновение, силы и уверенности держать марку советской музыкальной культуры и честь фамильной династии. Несколько поколений Коргановых трудились во славу Московской консерватории, музыковед Василий Корганов был другом Чайковского и оставил блестящие биографические исследования, посвященные Моцарту, Бетховену, Верди.

С Томасом Иосифовичем Коргановым мы встретились в редакции газеты "Завтра", и вот что он рассказал.

Томас КОРГАНОВ. Утром 5 марта 1953 года в Московской консерватории я сдал свой первый экзамен по композиции, можно сказать экзамен на звание композитора. А вечером пришло сообщение: умер Сталин. Стало известно и о смерти Прокофьева. Официального сообщения о смерти Прокофьева не было, только по телефону передавали друг другу. На следующий день в консерватории мы стали собирать деньги на цветы Прокофьеву. Нашли в каком-то питомнике на Ленинградском шоссе последние остатки цветов в горшках. Конечно, никто не спрашивал: для кого цветы, были уверены - Сталину. Гроб с телом Сталина стоял в Колонном зале, и весь центр был в оцеплении. Но Тихон Хренников сумел как-то организовать доставку гроба с телом Прокофьева из проезда Художественного театра (композитор жил в доме напротив МХАТа) в Дом композиторов на 3-й Миусской улице. Мы привезли цветы в Дом композиторов, у гроба Прокофьева стоял почетный караул из музыкантов и студентов консерватории. Сначала народу было немного совсем, а потом - всё больше и больше. Около Прокофьева постоянно были люди, помню еще, Кабалевский из Китая прилетел.

И вот первой ночью, часа в три, четыре, мы с одним моим товарищем - студентом, жившим в общежитии консерватории в Дмитровском переулке, решили пойти в Колонный зал. Мы пошли вниз по улице Горького, все переулки, что выводили на Пушкинскую улицу, были перегорожены тяжелыми грузовиками. Там были войска. Пройти было невозможно. Где-то в районе Столешникова переулка мой товарищ показал паспорт со своей пропиской в Дмитровском - и нас пропустили. Мы вышли на Пушкинскую и попали в толпу, которая после давки на Трубной площади уже спокойно шла в Колонный зал. У кого-то пуговиц не хватало, у кого-то рукав был оторван

В Колонном зале непрерывно звучала музыка, играли оркестры - один сменял другой. В почетном карауле стояли члены Политбюро. Сталин лежал в белом кителе. Мы прошли мимо гроба, вышли из Колонного зала и опять по улице Горького вернулись к гробу Прокофьева.

Прокофьева хоронили на Новодевичьем кладбище. После того, как гроб опустили, Тихон Хренников сказал: "Умер великий русский композитор". Впервые Сергей Прокофьев был назван "великим". Все об этом знали, конечно, но соблюдали "табель о рангах". Тогда четко подразделялось: вот этот композитор - выдающийся, этот - великий. Да, и Тихон Хренников впервые назвал тогда Прокофьева - великим.

"ЗАВТРА". Томас Иосифович, были ли в те дни траура речи о Сталине?

Томас КОРГАНОВ. Нет. Три дня, начиная с 5 марта, во всех репродукторах звучала только музыка. Никаких речей не было. Никто не выступал и ничего не говорил. Когда слово бессильно, в права вступает музыка. А какая музыка звучала! Лучшие записи, шедевры мировой классики - Бах, Бетховен, Моцарт, русская и советская классика. Развлекательная музыка вся исчезла. Это был великий океан камерной, вокальной и симфонической музыки - всё самое лучшее, что было создано музыкантами мира. Те дни - незабываемое время для меня. Такого в моей жизни больше не было.

"ЗАВТРА". Чем объяснить можно плеяду выдающихся музыкантов того времени? Софроницкий, Юдина, Ойстрах, Гилельс, Мравинский, Голованов - невозможно перечислить всех.

Томас КОРГАНОВ. Так исторически сложилось, что плеяда великих музыкантов появилась в нашей стране в то идеологически несвободное время. Идеалы людей на высоте духа тогда были. Я помню, как в тридцатые годы появились скрипачи: Ойстрах, Коган, пианисты: Флиер, Гилельс, Оборин Они становились знаменем советского искусства, показателем расцвета культуры в Советском Союзе. И им давали "зеленую улицу", радовались их успехам, создавали им условия для работы. Тогда же появился Рихтер. Никогда не забуду приезд Рихтера в Баку, где я жил в то время. Он играл ранние сонаты Бетховена, которые мы все знали, играли при обучении. Но мы не узнали этих произведений.

"ЗАВТРА". В чем уникальность пианизма Рихтера?

Томас КОРГАНОВ. В трактовке. Например, он играл g-moll"ный прелюд Рахманинова. Известная вещь, этот прелюд все играли. Помню, как любил играть этот прелюд Флиер. Но Рихтер нашел в нем скрытые полифонические голоса и сделал сопровождение мелодии совершенно другим: он выделил ниточки, ниточки, ниточки самостоятельных голосов. Во всем, что делал Рихтер, он находил совершенно поразительные нюансы, да и сам он был личностью гипнотической. О технике Рихтера речи не было, техника подразумевалась сама собой.

"ЗАВТРА". Как в танце Улановой.

Томас КОРГАНОВ. Да, о технике танца Галины Улановой тоже не могло быть речи. Но разве можно забыть пробежку Улановой в "Ромео и Джульетте"?! Сколько раз студентом я смотрел этот балет в Большом театре на галерке - балконе пятого яруса. И когда Уланова бежала к Лоренцо по авансцене - знаете, что творилось?!

"ЗАВТРА". От взрыва аплодисментов оркестра не было слышно!

Томас КОРГАНОВ. Джульетту танцевала и Елена Чикваидзе. Ее пробежка не вызывала такой реакции. Почему? Уланова демонстрировала искусство, которое даже нельзя выразить словами. Божественное.

"ЗАВТРА". И вот как так получилось, что советское искусство из эмблемы, престижа страны превратилось в оружие её разрушения? Я говорю о шестидесятых.

Томас КОРГАНОВ. У молодых композиторов, художников всегда есть стремление к новизне. Наверное, это свойство молодости. Это совершенно естественное стремление. В то время в Европе стал расширяться интерес к "нововенской школе". Школа эта известна с двадцатых годов, но в шестидесятые она вошла в моду. Хочу сказать, что в нашей стране идеологические ограничения музыки коснулись меньше всего. Инструментальная музыка была свободна, на нее трудно было наложить какие-либо ограничения. Был идеологический контроль, согласно которому "нововенцы" попридерживались. Прямого запрета не было. Их не запрещали - просто не поощряли. Тогда как Запад со всей мощью пропаганды вытаскивал додекафонию и навязывал нам. Запад уже тогда понял: раз эта музыка не в фаворе нашей власти, значит - на этом можно сыграть. Как это было? Я очень хорошо помню.

Запад поддерживал, поощрял всевозможными средствами радикально настроенную молодежь, которая стремилась прежде всего к "нововенской школе". Запомнил случай. Я был в семье одного известного диссидента. И была там одна моя знакомая, которой они хотели помочь. Она написала балет, хотела где-то его показать, где-то его исполнить. И вот семья эта пригласила в дом третьего секретаря по культуре английского посольства и сотрудницу станции Би-Би-Си. Они послушали фрагменты из балета, а потом спросили: "А у вас ничего нет Денисова, Шнитке, Губайдулиной?" Не нужен им был этот балет!.. Шла скрытая целеустремленная систематическая работа на подрыв, на игре с "запретным".

Авангардная музыка исполнялась. Больше того, музыка авангардистских композиторов даже чаще звучала, чем музыка композиторов умеренного направления. А уж если их не приглашали куда-то, не давали им выездную визу, то поднимался жуткий шум. Вокруг этих имен шел ажиотаж постоянный. Эстетика - тоже идеология. Использовалась политиками Запада как средство подрыва нашего государства. Конечно, это была одна из линий работы по разрушению страны.

"ЗАВТРА". Томас Иосифович, но есть ли "золотая середина" между "запрещать" и "разрешать"? Сегодня никаких идеологических запретов нет, но об искусстве уже и речи нет.

Томас КОРГАНОВ. В том всё и дело. Несмотря на запреты, подчас неумные, музыка была на колоссальной высоте тогда. А сегодня нет запретов и нет музыки. Я думаю, что в данном случае речь не о "золотой середине" должна идти, а о тех идеалах, что питают искусство. Сегодня идеалы - поганейшие. После ельцинских реформ высокие идеалы рухнули, потому что рухнул Советский Союз. И взросли идеалы коммерческие. А в 60-е годы существовали советские идеалы. И при таких высоких идеалах оказывались запреты, которых и не должно было быть.

"ЗАВТРА". Томас Иосифович, есть еще один актуальный лейтмотив - преследование тоталитарной властью Шостаковича. Официальный композитор СССР представляется сегодня жертвой.

Томас КОРГАНОВ. Приведу пример. В 1964 году в Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко была возобновлена опера Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда". Я был на этой премьере. Дирижировал мой друг Геннадий Проваторов. Шостакович сделал для этой постановки новую редакцию, уже без крайностей, что были свойственны ему в молодости. Премьера прошла замечательно, прекрасная музыка. Шостакович завещал в будущем, для дальнейших постановок брать именно эту редакцию под названием "Катерина Измайлова". Но в восьмидесятые годы стали "тащить" первую редакцию, играя на том, что её запрещали. Я видел постановку Дмитрия Бертмана в "Геликон- опере". Еле высидел. Какая-то вульгарность, дешевка, как и многое, что сейчас делают. Конечно, пустили первую редакцию оперы. Зачем? Ведь Шостакович не хотел этого. Ростропович тоже взял первую редакцию оперы - хотел ставить её в Большом театре. Прямо потребность - опоганить советский строй. Если можно сделать гадость, то как не сделать? Ведь это будет поощряться и материально, и как угодно.

"ЗАВТРА". Интересно узнать, как жил советский композитор? Что не хватало ему, почему так рвался из СССР?

Томас КОРГАНОВ. В советское время все жили достаточно скромно. Когда человек очень хочет пить, он может выпить с удовольствием четыре, пять стаканов воды, но после шестого или седьмого он уже пить не может. Знаете, есть такая пытка, когда кормят и поят насильно. И сегодня эта пытка, ненасытность поощряется. Не высокие идеалы человека, а мерзкое потребительство и страсть к неслыханному обогащению - цель и смысл жизни. Так вот, если говорить о советском композиторе - авторе серьезной музыки, то он чувствовал себя вполне комфортно, особенно если были еще заказы на прикладную музыку. Это театр и, особенно, кино, студии телевидения. Но если даже отсечь заказы, а принять во внимание только занятие академической музыкой, то и тогда композитор знал: музыку приобретает Министерство культуры.

"ЗАВТРА". Томас Иосифович, давайте поговорим теперь об инструментах симфонического оркестра. Есть ли у вас как у композитора предпочтения?

Томас КОРГАНОВ. Я все инструменты люблю. Скрипка - инструмент виртуозный, который может с роялем соперничать. Альт, можно сказать, зазвучал после того как Юрий Башмет показал на нем способности солиста. Хотя для альта много писалось, но концертный блеск он получил именно в руках Башмета. Виолончель была более важным инструментом. Скрипка, а потом виолончель. А из духовых деревянных - самый подвижный, самый виртуозный это, конечно, флейта. Я никогда не забуду приезд в Москву Бостонского симфонического оркестра. Играли вторую сюиту из балета "Дафнис и Хлоя" Равеля, где есть одно замечательное виртуозное соло флейты. Солистка так играла, что её потом чуть ли не на руках вынесли. Блеск совершенный! Флейта - солирующий инструмент в оркестре, который производит просто колоссальное впечатление. Гобой - замечательный инструмент, но тяжеловатый по сравнению с флейтой.

"ЗАВТРА". Гобоисты жалуются как раз, что композиторы обходят этот инструмент вниманием. Почему вы написали сонату именно для гобоя?

Томас КОРГАНОВ. Знакомый гобоист попросил. А еще для меня гобой представлял интерес потому, что мелодии, какие играет гобой, в симфоническом оркестре больше никто сыграть не может. Это такая кантилена, такая красота! У каждого инструмента оркестра есть свои неповторимые свойства. Кто может заменить тромбон в героической музыке?

"ЗАВТРА". Хотелось бы еще вспомнить с вами легендарного трубача Большого театра, перед которым и трубачи джаза снимали шляпы.

Томас КОРГАНОВ. Тимофей Докшицер. Это был уникальный трубач. У него такая потрясающая кантилена Труба - инструмент героического плана, перекрывает весь оркестр. У Докшицера был корнет-а-пистон - разновидность трубы, у которого звук более канителенный, а у трубы - более фанфарный. Он был потрясающий исполнитель. Да, его любили в Америке. Многие композиторы писали для Докшицера. Мы работали с ним над моим концертом, большим, трехчастным. Но он сказал тогда: "Я не смогу сыграть твой концерт. У меня уже силы не те". Он дал мне своего ученика - Володю Сёмкина, который исполнил этот концерт. А сам Тимофей вскоре уехал в Америку.

"ЗАВТРА". Сейчас многие наши музыканты работают в разных оркестрах мира. Что с нашей школой?

Томас КОРГАНОВ. У нас школа и сегодня очень высокая. Благодаря традициям, благодаря очень хорошим музыкантам-педагогам, которые остались и работают, и благодаря вообще духу консерватории. Японцы приезжают и восхищаются: "За эту ручку держался Чайковский".

"ЗАВТРА". Томас Иосифович, назовите три имени композиторов XIX и три - XX века, кто повлиял на ваше творчество?

Томас КОРГАНОВ. Бах. Выше Баха никого нет. Эта музыка - вечная, и эта музыка - современная. Даже не очень понимаешь, как можно было создать такую музыку? Это уникальное явление. Бах для меня - совершенство. Потом, конечно же, Вагнер. Это музыка сверхчеловека. Когда Герберт фон Караян приезжал с оркестром Ла Скала и давал в Большом театре оперу Вагнера "Тристан и Изольда", нельзя было усидеть на месте - хотелось встать. Музыка поднимала! Это было что-то потрясающее! Кончился спектакль и - тишина. Потом через какое-то время началась овация, которая не могла остановиться Безусловно, Чайковский. Из композиторов XX века это, конечно же, Прокофьев, Стравинский, Шостакович. Я не назвал Свиридова, хотя он - замечательный композитор. Если можно было бы назвать четвертое имя, я назвал бы Свиридова. За два века было создано много выдающейся музыки, уникальной, грандиозной, которая как раз и звучала в траурные дни кончины Сталина.

Материал подготовила Марина Алексинская

Фото Виктора Новикова