ТАЙНЫ ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
ТАЙНЫ ПЕРВОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Из всего внутреннего хаоса выплывает хитрая, вероломная и умная фигура Витте.
Из дневника графа А.А. Бобринского
К 1905 году в России был накоплен колоссальный потенциал внутренних противоречий. Империя вступила в двадцатый век с сохранением помещичьего землевладения при крестьянском малоземелье, с неподъемными выкупными платежами крестьян за «освобождение» от крепостного права, с политическим господством помещиков в деревне, с крестьянским бесправием, доходившим до административной высылки из родных мест и даже телесных наказаний, – прямого пережитка крепостного рабства. Уже в 1902 году все это привело к непрекращающейся череде крестьянских восстаний, убийствам и поджогам помещичьих усадеб.
Не менее тяжелым было и социально-экономическое положение рабочих. Двенадцатичасовой рабочий день, тяжелейшие условия труда, низкая зарплата, постоянные штрафы и издевательства администрации, полная социальная незащищенность пролетариев, все это способствовало росту забастовок и стачек.
Однако главная угроза для русского самодержавия исходила от нарождающейся в стране буржуазии. Банкиры, фабриканты, заводчики более не желали, чтобы и впредь страной управлял царь. Крупный капитал стремился получить всю полноту власти в свои руки, все казенные заводы и фабрики, чтобы управлять государством по своему разумению и в соответствии со своими корпоративными интересами.
Так что почва для революции в 1905 году была более чем благодатной. Тем не менее, без руководящего и направляющего центра все крестьянские бунты с поджогами помещичьих усадеб, а также забастовки и стачки рабочих носили лишь локальный характер и успешно подавлялись правительством.
Главным же препятствием на пути нарождающейся революции была глубинная вера значительной части простых людей в справедливого православного царя и плохих его слуг, повинных во всех притеснениях народа. Поэтому-то все народное недовольство и выплескивалось на помещиков, хозяев заводов и фабрик. Такое положение дел явно не могло устроить как либералов, так и социалистов. Для реализации их планов было жизненно необходимо направить протестный потенциал общества против самодержавия.
Как известно, событием, позволившим уничтожить веру народа в царя и одновременно вызвать к нему ненависть и презрение, был расстрел мирной демонстрации, происшедший в Петербурге 9 января 1905 года. Совершенно необъяснимая дикость и жестокость расстрела мирных людей, шедших с царскими портретами, хоругвями и иконами к Зимнему дворцу, буквально взорвала страну и направила все накопившееся десятилетиями недовольство на персону русского самодержца.
БЫЛ ЛИ НИКОЛАЙ II ВИНОВНИКОМ КРОВАВОГО ВОСКРЕСЕНИЯ?
В таком провокационном развитии событий, прежде всего, были заинтересованы противники самодержавия, тем не менее, приказ о расстреле демонстрантов мог дать либо сам император, либо кто-нибудь из его высокопоставленных сановников. Именно поэтому уже вскоре после 9 января 1905 года в оппозиционной печати появилась версия, согласно которой расстрел был акцией устрашения, предпринятой наиболее рьяными сторонниками самодержавия и направленной на обуздание зарождающейся революции.
Однако Николай II не отдавал приказа о расстреле рабочих, а до начала демонстрации он даже не был в курсе ее проведения. Все дело в том, что министр внутренних дел Святополк-Мирский во время доклада императору, состоявшегося вечером 8 января, намеренно исказил ситуацию, ничего не сказав ему о том, что в Петербурге запланирована грандиозная мирная демонстрация, участники которой были намерены вручить царю свою петицию, и что приказано любыми средствами задержать ее. Речь в докладе министра шла лишь о том, что столица уже третий день охвачена крупными забастовками, однако рабочие пока ведут себя спокойно, но на всякий случай усилен столичный гарнизон. А взбаламучивает рабочих некий поп Гапон. Все это прекрасно видно из дневниковой записи императора:
«8-го января. Суббота...
Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120.000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник — социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах».
Со своей стороны княгиня Святополк-Мирская в этот день записала в своем дневнике:
«В 10 ч. П. (Литерой «П» княгиня именует своего мужа, Петра Святополк-Мирского, - Ю.Ж.) поехал в Царское, чтобы просить, чтобы Петербург не был объявлен на военном положении...
П. говорит, что Государь совершенно беззаботен, согласился не объявлять военного положения, был очень любезен с П. и боялся, что он простудился. П. вернулся около 12-ти».
Когда же Николай II на следующий день узнал о случившемся, то пришел в ужас от происшедшего:
«9-го января. Воскресенье.
Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!»
Как мы видим, крупные беспорядки в столице и расстрел демонстрации были для императора полной неожиданностью.
СОБЫТИЯ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИЕ КРОВАВОМУ ВОСКРЕСЕНИЮ
В конце декабря 1904 года за Нарвской заставой распространилось известие об увольнении мастером Путиловского завода четырех рабочих. В этой связи 27 декабря сходка Нарвского отделения гапоновского «Собрания» постановила послать своих представителей к директору завода, который их принял 30 декабря. Однако собрание рабочих признало объяснения директора неудовлетворительными и постановило начать забастовку.
3 января бастовал уже весь Путиловский завод. Градоначальник Петербурга генерал Фулон разыскал по телефону Гапона и попросил под обещание о восстановлении рабочих прекратить забастовку, но Гапон ответил ему, что теперь уже требования рабочих значительно шире. Они включали установление 8 часового рабочего дня, повышение зарплаты, учреждение комиссий по трудовым спорам.
5 января прекратились работы на Невском судостроительном заводе.
6 января, во время Крещенского водоосвящения, батарея, назначенная для производства салюта, выпустила боевой выстрел картечью в сторону императора, которым был убит городовой, стоявший на набережной, перебито древко церковной хоругви, находившееся поблизости от государя, и разбито несколько окон Зимнего дворца.
Расследование этого инцидента ничего не дало. Скорее всего, имел место акт устрашения государя перед уже запланированной кровавой провокацией. Царь, учитывая возможность покушения на него и членов его семьи, по совету Святополк-Мирского переехал на время рабочих волнений из столицы в Царское Село.
7 января забастовали все крупные заводы и фабрики в Петербурге. Общее количество бастующих достигло небывалой цифры - 150 000 человек.
Генерал Фулон призвал рабочих воздержаться от выступления, пригрозив в случае необходимости применить силу. В связи с повышенной террористической опасностью и массовыми рабочими акциями неповиновения по требованию Мирского в столицу были введены дополнительные войска, а солдатам выданы боевые патроны.
В здании министерства юстиции состоялись переговоры министра юстиции Муравьева с Гапоном. Ультимативный характер радикальных политических требований гапоновской петиции сделал бессмысленным продолжение переговоров, но, выполняя взятое на себя во время переговоров обязательство, Муравьев не отдал распоряжения о немедленном аресте Гапона.
8 января приказ об аресте Гапона наконец был отдан, однако генерал Фулон фактически его проигнорировал. На улицах столицы начали сосредотачиваться вооруженные войска, и Гапону стало ясно, что власти готовят кровопролитный разгон демонстрации. В результате он обращается к Горькому, чтобы тот предотвратил кровопролитие.
В 20 час. 30 мин. Святополк-Мирский созвал совещание, посвященное подготовке к предстоящей демонстрации рабочих. Вот как это совещание описывает в своих мемуарах министр финансов Коковцев:
«Совещание то было чрезвычайно коротким и имело своим предметом только выслушать заявление Генералов Фулона и Мешетича о тех распоряжениях, которые сделаны в отношении воинских нарядов для разных частей города, с целью помешать движению рабочих из заречных частей города и с Шлиссельбургского тракта по направлению к Зимнему дворцу…
Все совещание носило совершенно спокойный характер. Среди представителей Министерства Внутренних Дел и в объяснениях Начальника Штаба не было ни малейшей тревоги…
Ни у кого из участников совещания не было и мысли о том, что придется останавливать движение рабочих силою, и еще менее о том, что произойдет кровопролитие».
Однако после возвращения из Царского Села в Петербург Святополк-Мирский около полуночи созвал еще одно совещание с участием командира гвардейского корпуса в Петербурге князя Васильчикова, начальника штаба гвардии Мешетича, шефа корпуса жандармов Рыдзевского, директора Департамента полиции Лопухина, градоначальника Фулона для обсуждения диспозиции войск в городе 9 января. На этот раз Мирский приказал военным ни в коем случае не пропускать демонстрантов в центр города, хотя на тот момент он уже был предупрежден делегацией творческой интеллигенции во главе с Горьким о том, что готовится кровавая расправа над демонстрантами. Поэтому был обязан предупредить военных о недопустимости стрельбы боевыми патронами по рабочим.
Таким образом, непосредственным виновником кровопролития являлся Святополк-Мирский. Именно к такому выводу и пришел Николай II, который уже 18 января отправил его в отставку. Это был первый министр внутренних дел за весь столетний период с момента учреждения этого поста, ушедший в отставку без почетного титула или хотя бы ордена. В дальнейшем же царь вообще отказал Мирскиму в его просьбе о встрече.
СОЮЗ МИЛЮКОВА И АЗЕФА В БОРЬБЕ ЗА ПОРАЖЕНИЕ РОССИИ В РУССКО-ЯПОНСКОЙ ВОЙНЕ
9 февраля 1904 года Япония без объявления войны вероломно напала на Россию. Началась русско-японская война, в ходе которой Россия потерпела ряд серьезных военных поражений. Тем не менее, поскольку резервы Японии были ограниченными, а Россия к началу 1905 года уже сумела перебросить на Дальний Восток значительные силы, то исход войны в пользу России фактически был предрешен.
Сибирская дорога пропускала уже 14 пар поездов в день, вместо четырех в начале войны. В Манчжурии было сосредоточено около 300 тысяч человек. На жизни же внутренней России война практически не отразилась. Государственный банк ни на один день не останавливал размен банковских билетов на золото. Урожай 1904 года был обильный. Промышленность увеличивала свое производство, в том числе и в результате военных заказов, обеспечивавших, между прочим, повышение заработной платы рабочим, прежде всего в оборонной отрасли. В то время как экономика и финансы страны Восходящего солнца оказались сильно подорванными войной.
К середине 1905 года Россия должна была бы преодолеть трудности, обусловленные отдаленностью театра военных действий от основных жизненных центров страны. В этом случае победа России над Японией была весьма вероятной.
Однако либералы и социалисты всех мастей и окрасок мгновенно осознали, что победа России в войне будет означать усиление самодержавия и надолго отодвинет их планы прихода к власти, в то время как поражение наших войск может стать козырной картой в борьбе с царем.
В этой связи печатный орган либералов журнал «Освобождение» писал в те дни:
«Если русские войска одержат победу над японцами, что, в конце концов, не так уже невозможно, как кажется на первый взгляд, то свобода будет преспокойно задушена под крики ура и колокольный звон торжествующей Империи».
Так русские либералы нашли себе достойных союзников в лице японских агрессоров. И японцы с восторгом приняли этот союз. По данным российской разведки, только на пропагандистские цели, направленные против России, японское правительство тратило до 10 миллионов иен в год – по современному курсу около 500 миллионов долларов США.
Возглавлял и координировал всю эту «бескорыстную» помощь русской революции бывший военный атташе Японии в Петербурге полковник Акаши, заверивший русских революционеров:
«Мы готовы помогать вам материально на приобретение оружия, но самое главное, чтобы движению не давать остывать и вносить, таким образом, в русское общество элемент постоянного возбуждения протеста против правительства».
В начале XX-го века на политическую арену России выходят эсеры, специализирующиеся на террористических актах и убийствах русских государственных деятелей. Одной из первых жертв эсеровского терроризма становится министр внутренних дел Сипягин. Затем последовали убийства полтавского губернатора князя Оболенского и уфимского губернатора Богдановича, министра внутренних дел Плеве, генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича…
Самое печальное заключалось в том, что русское образованное общество буквально рукоплескало убийцам царских слуг, а наши доморощенные любители свободы категорически отказались осудить красный террор. В этих условиях русское либеральное масонство просто не могло не протянуть братскую руку политическому терроризму, чтобы общими усилиями нанести решающий удар по алтарю и трону. В процессе этого единения в октябре 1904 года в Париже прошел так называемый съезд оппозиционных и революционных партий. От либералов на съезде участвовали князь Петр Долгорукий, Милюков, Струве, от эсеров Азеф, Чернов и Натансон. Кроме того, в работе съезда принимали активное участие польские, армянские, еврейские, финские, латышские и грузинские националисты.
Самое пикантное заключается в том, что либерально-террористический съезд проводился на деньги, выделенные японским правительством. Правда, в своих воспоминаниях Милюков пишет, что о финансировании парижского съезда спецслужбами Японии он узнал лишь после его окончания:
«Закулисная сторона съезда стала мне известна гораздо позднее из книги Циллиакуса о «Революции и контрреволюции в России и Финляндии». По своему происхождению этот съезд должен был носить чисто пораженческий характер.
Мысль о съезде явилась у поляков на амстердамском социалистическом съезде; прямая цель была при этом воспользоваться войной с Японией для ослабления самодержавия; Циллиакус снабдил оружием польских социалистов. Он же и ввел на съезд Азефа и, несомненно, участвовал, в качестве «активиста», в попытке осуществить, по его же словам, «глупейший и фантастичнейший, но тогда казавшийся осуществимым» план ввезти в Петербург морем оружие в момент, когда там начнется восстание.
План этот, действительно, закончился добровольным взрывом зафрахтованного для этой цели английского парохода «Джон Графтон», застрявшего в финляндских шхерах. Деньги, которые были нужны для пораженческих мероприятий, были получены Циллиакусом целиком или отчасти через японского полковника Акаши с определенной целью закупить оружие для поднятия восстаний в Петербурге и на Кавказе, — и Азеф должен был быть об этом осведомлен».
Впрочем, трудно поверить в искренность слов Милюкова, что об участии японских спецслужб в парижском съезде он узнал лишь из книги Циллиакуса. Ведь Милюков участвовал в принятии всех решений и резолюций съезда. В том числе и тезиса о полезности для дела освобождения России ее поражения в войне с Японией. Так что Ленин не был первым, кто призвал к поражению своего правительства в войне. Пальму первенства в этом позорном вопросе следует отдать союзу кадета Милюкова и полицейского агента и по совместительству эсера Азефа.
Ну, а после парижских объятий Милюкова с Азефом на имя японского императора из России, как по мановению волшебной палочки, посыпались тысячи телеграмм от представителей «передовой» интеллигенции и студенчества с поздравлениями с победами доблестной японской армии и флота. Дело дошло до того, что газета «Наша жизнь» открыто возмущалась тем фактом, что какие-то студенты посмели провожать на войну солдат и, как выразилась газета, этим поступком замарали свой мундир. В Самаре один из священников отказался исповедовать привезенного из Манчжурии умирающего от ран солдата, поскольку тот на войне убивал людей.
Вообще в поведении интеллигенции того времени было что-то запредельное. Вот, например, как генерал-майор российского Генерального штаба Е. И. Мартынов в своей работе «Из печального опыта русско-японской войны» описывал поведение наших нравственно убогих интеллектуалов, возомнивших себя совестью нации:
«Что касается так называемой передовой интеллигенции, то она смотрела на войну как на время, удобное для достижения своей цели. Эта цель состояла в том, чтобы сломить существующий режим и взамен ему создать свободное государство. Так как достигнуть этого при победоносной войне было, очевидно, труднее, чем во время войны неудачной, то наши радикалы не только желали поражений, но и стремились их вызвать. С этой целью велась пропаганда между запасными, войска засыпались прокламациями, устраивались стачки на военных заводах и железных дорогах, организовывались всевозможные бунты и аграрные беспорядки. Поражениям армии открыто радовались».
А как вся эта сытая интеллигентствующая сволочь издевалась над русскими солдатами, сражавшимися за свою Родину, хорошо видно из статьи боевого офицера, напечатанной в 1905 году в «Русском инвалиде»:
«Шестнадцать месяцев тревог, волнений, страшных лишений, бесконечно ужасных, потрясающих картин, способных свести человека с ума; щемящее чувство боли от незаслуженных обид, оскорблений, потоков грязи, вылитых частью прессы на нашу армию, безропотно погибающую на полях Манчжурии; оскорбление раненых офицеров на улицах Петербурга толпою; презрительное снисхождение нашей интеллигенции к жалким, потерпевшим по своей же глупости вернувшимся с войны – все это промелькнуло передо мной, оставив след какой-то горечи…
Вы радовались нашим поражениям, рассчитывая, что они ведут вас к освободительным реформам. Вы систематически развращали прокламациями наших солдат, подрывая в них дисциплину и уважение к офицерам».
ЗАЧЕМ ЖЕ СВЯТОПОЛК-МИРСКИЙ УЧИНИЛ КРОВАВУЮ РАСПРАВУ НАД МИРНОЙ ДЕМОНСТРАЦИЕЙ?
Факты неопровержимо свидетельствуют, что расстрел рабочих на улицах столицы был намеренно спровоцирован приказом министра внутренних дел. Однако сразу возникает вопрос, зачем Мирскому понадобились кровавые события 9 января. Ведь хорошо известно, что князь придерживался либеральных воззрений и был сторонником глубоких политических реформ, поэтому его сразу же можно исключить из списка лиц, желавших запугать противников самодержавия. Трудно объяснить принятое Мирским решение и желанием министра выслужиться перед царем. Достаточно вспомнить, что Петр Дмитриевич неоднократно подавал прошение об отставке, обусловленное расхождениями с Николаем II во взглядах на государственные реформы.
Свою деятельность на посту министра внутренних дел Мирский начал с частичной амнистии заключенных, сокращения административных репрессий и ослабления давления на прессу. Московский обер-полицмейстер Трепов охарактеризовал начатую Мирским политику как эру всеобщего попустительства. В результате, испугавшись слишком уж радикальных идей своего назначенца, Николай II попытался остановить образовавшийся либеральный крен внутренней политики и 9 октября 1904 года указует: «...чтобы поняли, что никаких перемен не будет».
Возросшее сопротивление либеральному курсу вынудило Мирского 21 ноября обратиться к императору с прошением об отставке, которая, однако, не была принята. В ответ на это во время аудиенции у императора министр фактически угрожал царю возможностью революции в России:
«Если не сделать либеральные реформы и не удовлетворить вполне естественных желаний всех, то перемены будут и уже в виде революции».
24 ноября Мирский делает еще одну попытку надавить на царя и подает ему свой «Всеподданнейший доклад о необходимости реформ государственных и земских учреждений и законодательства», где, в частности, подчеркивалось, что:
«Общественное развитие страны переросло административные формы и приемы, доселе применявшиеся, и общество не подчиняется более в достаточной мере их воздействию…
Правительству надлежит, отказавшись от мысли переломить общественное движение мерами полицейскими, твердо взять его в свои руки».
Тем не менее, в указе императора Правительствующему Сенату от 12 декабря большинство этих предложений было отвергнуто. В результате Мирский вновь подал прошение об отставке. На сей раз Николай II ее принял, но с условием отсрочки до назначения нового министра.
Так что надежды либералов на то, что царь сам пойдет на реформирование самодержавия и передаст фактическую власть в стране в руки буржуазии, рушились буквально на глазах. В этих условиях либералы пошли на крайнюю меру – организацию политической провокации, направленной на подрыв веры широких народных масс в доброго и справедливого царя. Именно для этого и понадобилось демонстративная стрельба в людей, несших иконы и портреты царя.
Разумеется, это был заговор, в котором Святополк-Мирский не играл, да и не мог играть ведущей роли. Судя по всему, во главе заговора стояла гораздо более крупная политическая фигура всесильного председателя комитета министров Витте. Так, например, вот что в этой связи пишет министр финансов Коковцев:
«Витте не мог не знать обо всех приготовлениях, так как Кн. Святополк-Мирский советовался с ним буквально о каждом своем шаге…
У С.Ю. Витте, несомненно, была чрезвычайно развитая агентура, освещавшая ему положение среди рабочих…
На мое замечание, что Князь состоит с ним в самых близких отношениях и неужели же он не говорил с ним о готовившемся событии так же, как он не говорил ранее и со мною, Витте ответил мне, обращаясь ко всем присутствовавшим при нашем разговоре, что он не виделся с Министром Внутренних Дел более недели перед событием и решительно не знал ничего. Говорил ли он правду или, по обыкновению, желал просто сложить с себя ответственность за печальный результат — я сказать не могу».
Однако даже если допустить, что Витте действительно более недели не встречался с Мирским и заранее ничего не ведал о готовящемся кровавом побоище, то, в любом случае, он заблаговременно узнал о нем из слов пришедшей к нему делегации творческой интеллигенции вечером 8 января. Вот как описывали члены делегации этот свой визит к Витте в своем письменном отчете, изъятым у Кедрина полицией:
«Г. Витте заявил нам, что министры Святополк-Мирский и Коковцев имеют более точные сведения о положении дел, чем сведения наши, и что они уже приняли свои меры по этому поводу, что, по его мнению, и сам государь должен быть осведомлен о положении и намерениях рабочих и что он, Витте, бессилен сделать что-либо в желаемом нами напровлении...»
Таким образом, Витте вечером 8-го января подтвердил, что он уже был в курсе принятых правительством мер, хотя при этом не мог однозначно утверждать, что и Николай в полной мере осведомлен о положении дел.
«…Мы просили устроить нам свидание с Святополк-Мирским; г. Витте согласился на это и при нас спрашивал по телефону г. Святополк-Мирского – желает ли он принять нас, как выразителей мнения группы литераторов и ученых по вопросу о возможных 9 января кровавых событиях и о мерах к устранению их.
Г. Святополк-Мирский по телефону сказал Витте, что ему сообщены уже тов. мин. Рыдзевским наши соображения и сведения, и отказался принять нас».
Стало быть, и Витте, и Святополк-Мирский заранее были предупреждены, что может произойти кровопролитие, но ничего не предприняли для его предотвращения. Хотя оснований для таких опасений у них было вполне достаточно. Ведь войскам были выданы боевые патроны, и одновременно Мирским была дана команда ни при каких обстоятельствах не допустить продвижения колонн к центру города.
Мало того, при получении сведений о возможности кровопролития в столице они были просто обязаны сообщить об этом императору. Времени для этого у них было вполне достаточно, ведь расстрел начался около полудня следующего дня, а телефонная связь с императором работала бесперебойно.
Ну, допустим, боялись или же не желали министры лишний раз обеспокоить царя, но уж дать-то разъяснения военным о недопустимости стрельбы боевыми патронами по безоружной толпе могли бы! Могли, но не сделали…
* * *
Теперь несколько слов о том, как проходила кровавая бойня. Вот что в своих воспоминаниях о событиях 9-го января в районе Нарвских ворот пишет сам Гапон:
«Не могу не упомянуть как о знаменательном факте, что, когда процессия двинулась, полиция не только не препятствовала нам, но сама без шапок шла вместе с нами, подтверждая этим религиозный характер процессии. Два полицейских офицера, также без шапок, шли впереди нас, расчищая дорогу и направляя в сторону встречавшиеся нам экипажи».
Вот ведь как интересно получается, 8 января товарищ министра внутренних дел генерал Рыдзевский подписал распоряжение о немедленном аресте Гапона и 19-ти его ближайших сподвижников. Вечером этого же дня Мирский на им же созванном совещании доложил, что Гапон будет арестован, а рабочих заблаговременно известят, что, поскольку императора в столице нет, то и шествие к Зимнему дворцу отменяется…
По поручению министра Двора Фредерикса, начальник его канцелярии генерал Мосолов в ночь на 9 января звонит Рыдзевскому:
«Я спросил его, арестован ли Гапон, он ответил мне, что нет, ввиду того, что он засел в одном из домов рабочего квартала и для ареста пришлось бы принести в жертву не менее 10 человек полиции. Решено было арестовать его на следующее утро, при его выступлении».
Однако вместо того чтобы утром наконец-то арестовать Гапона и объявить рабочим о запрете шествия, подчиненные Мирскому полицейские со снятыми шапками сами возглавляют процессию и ведут рабочих на закланье. Вот как Гапон описывает дальнейшее развитие событий того дня:
«Наконец, мы находились всего в двухстах шагах от войск. Ряды пехоты преграждали нам путь, впереди пехоты стояла кавалерия с саблями наголо...»
В соответствии с диспозицией, принятой во время второго совещания у Мирского, у Нарвских ворот были выставлены две роты Иркутского 97-го полка, вызванного из Пскова, и эскадрон лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка. Ни полицейских сил, ни жандармерии, имевших навыки разгона митингов и забастовок там не было. Была только армия, обученная бороться с вооруженным противником, и даже кавалерия была вооружена саблями, а не нагайками! Сначала военные попыталась рассеять демонстрацию с помощью конницы, но когда у нее из этого ничего не получилась, то солдаты по команде выстрели в воздух. Демонстранты, видя, что с ними лишь играют в угрозы, окончательно осмелели и двинулись прямо на солдат. Тут уж прозвучала команда: заряжай, цельс, пли…
Всего 9 января в столице было убито около 200 и ранено порядка 800 человек. Впрочем, цель провокации удалась с лихвой. По всей России мгновенно разлетелась весть: царь расстрелял идущих к нему мирных людей, которые несли иконы и его портреты. При этом из уст в уста сообщали о более чем пяти тысяч убитых! Брешь пробита, радостно записала в своем дневнике княгиня Святополк-Мирская после событий Кровавого воскресения:
«Брешь пробита, и государь, при всем нежелании изменить существующий строй, или если не он, то его заместитель должны будут это сделать».
Спровоцированная либералами революция разразилась по всей стране, вспыхнули восстания в армии и на флоте. В результате Россия была вынуждена подписать позорный мир с Японией, а царь поставлен перед необходимостью издать Манифест 17 октября 1905 года, означавший разрыв с многовековой русской традицией. Оппозиция получила долгожданную свободу слова, ставшую тем кислородом, при котором огонь революции разгорался все сильнее.
Тем не менее, либералам всего этого было уже мало. Их интересовала только власть и деньги, и в феврале 1917 года во время тяжелейшей Первой мировой войны они вновь разыграли революционную карту, организовав в столице массовые рабочие волнения. На этот раз самодержавие было сметено, но при этом возник взрыв народного негодования такой силы, что вместе с царем в небытие были отправлены и либералы, и помещики, и капиталисты. Как говорится, посеявший ветер пожнет бурю.
Юрий ЖИТОРЧУК,
кандидат физ.-мат. наук