Дмитрий Бажанов ЖУРНАЛИСТИКА ВЫМИРАЕТ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Дмитрий Бажанов ЖУРНАЛИСТИКА ВЫМИРАЕТ

Журналистика в российской провинции исчезает. И происходит это настолько стремительно, что сохранившиеся примеры её пора заносить в специальную "Красную книгу".

О том, по каким реальным законам и понятиям живут сегодня саратовские СМИ, я решился написать не для тех, кто так или иначе связан с этой сферой: внутри журналистского цеха и так все всё знают. Тем более, я всегда был жестким противником того, чтобы журналисты писали о журналистах. Но сегодня (впрочем, даже не сегодня, а позавчера) наступил такой момент, когда профессиональный журналист обязан объясниться со своим читателем.

Практически все ныне существующие в Саратовской области СМИ относятся к трём основным категориям. И в основе их разделения лежат, разумеется, деньги. Политическая позиция и оппозиция, гражданские принципы и заманульки типа "мы — самое независимое СМИ", "только у нас самая свежая и проверенная информация" и т.п. — всего лишь реклама. Нет денег — нет и СМИ. Источник денег всё и определяет. Есть издания чисто административные, есть — чисто коммерческие и есть — "чиста канкретные". Существует, правда, и прочая мелочь, но она, как правило, более трех-четырех месяцев не живет. Мне довелось поработать в печатных и электронных изданиях всех трех типов.

НАЧНЁМ С ПРОЕКТОВ казенных или административных. К ним относятся СМИ, принадлежащие всевозможным государственным и муниципальным учреждениям, а также крупным ведомствам. Журналистам в этих структурах работать, на первый взгляд, чрезвычайно легко. Но на самом деле — совершенно невозможно. Те, кто умудряются задержаться там больше года, начинают профессионально деградировать. Или находят в себе силы свалить оттуда, пока не поздно...

В начале 2010 года я случайно стал редактором районной энгельсской газеты "Наше слово" (Энгельс — город-спутник Саратова, расположенный примерно в трех километрах от областного центра; оба города разделяет лишь мост через Волгу). Место это оказалось вакантным по той причине, что предыдущий редактор, проработав год, не смог найти общего языка с районной администрацией. А мне редактировать газету, которая на 70 процентов состояла из обязательной публикации административных документов, частных объявлений и телепрограммы, а остальные представляли собой тупые отчеты с различных совещаний и заседаний, представлялось проще пареной репы. Я даже собирался улучшить её. В меру сил и возможностей, разумеется. Проработав в профессии без малого 20 лет, я прекрасно понимал, что революцию в болоте совершать бесполезно и даже вредно. Прежде всего для собственного здоровья. Но произвести его косметический ремонт я все же собирался. Увы, даже эти невинные мелочи были зарублены на корню.

В принципе меня предупреждали о том, что должность редактора тамошней районки мало чем отличается от работы директора дома престарелых. Но, уверяю вас, "дом престарелых" "Нашего слова" — это совсем не то, что я себе представлял. Людей старше пятидесяти там не более четверти от общего количества сотрудников. Основная же масса — молодежь. Но, самое удивительное, именно с пожилыми людьми я в основном и находил общий язык. В них я чувствовал хотя бы какую-то энергетику, какое-то, пусть даже очень вялое или смешное и нелепое, но желание что-нибудь сделать. Изменить, замутить, придумать, скреативить, почувствовать. В них я видел, слышал, ощущал, пусть уходящую, пусть исковерканную, обломанную, но ЖИЗНЬ! В молодых журналистах ничего этого не было.

Я ни в коем случае не хочу представлять их неким изначально бракованным на генетическом уровне материалом. Проблема в другом. Проблема в том психологическом феназепаме, которым прокачивают мозги и души этих молодых людей. По своему темпераменту, характеру, спектру интересов и увлечений эти ребята и девчата наверняка были разными, но в совокупности представляли собой некую однородную массу, за которую становилось очень грустно. Наверное, вне работы все они могли быть людьми совершенно интересными, увлеченными и неравнодушными — но чем-то ДРУГИМ. А на работе — АБСОЛЮТНЫЙ НОЛЬ. Хоть по Цельсию, хоть по Кельвину.

И немудрено. Здесь почти никто не дергал, не напрягал и не напрягался. Каждый понедельник у нас начинался с планёрки. Еще в пятницу вечером из администрации района нам сбрасывали план мероприятий этой самой администрации. План был довольно обширный, но именно в понедельник утром наш директор, получив указания сверху, сокращал его для нас раз в десять. Нам давались указания, что публиковать обязательно, а что — не совсем обязательно, однако очень желательно. На всё остальное можно было "забить". Чем я с удовольствием и пользовался. Потому что, помимо освещения всевозможных совещаний, заседаний, слащавых смотров, конкурсов и прочего обязательного барахла, из администраций разного уровня (районной, городской, поселковых) в газету едва ли не ежедневно поступало невообразимое количество документов, которые мы тоже должны были публиковать. И вот, представьте, какой восторг испытавали (и испытывают до сих пор) читатели "Нашего слова" (и огромного числа прочих административных изданий), когда получали газету о 12 полосах, из которых 10 состояли из административных документов, набранных максимально мелким шрифтом, полторы — из бронзово-сонных отчетов со всевозможных мероприятий и лишь полстраницы (а иногда и того меньше) из чего-то более или менее человеческого...

Как я уже говорил, иллюзий по этому поводу я не испытывал изначально. Но одно дело — знать всё это "в принципе", и совсем другое — постоянно видеть, слышать, ощущать на себе в деталях. Вот лишь несколько характерных примеров.

Прием граждан главой района Михаилом Лысенко (того самого Лысенко, который сегодня сидит в СИЗО и которого федеральные следственные органы подозревают в организации убийств и бандитизме). Журналист и фотокорреспондент должны прибыть на мероприятие не позже, чем за 20 минут до начала. Причем в саму комнату, где будет происходить прием, журналисту заходить категорически не следует (типа потом мы вам сами всё расскажем). А для фотокора выделялось целых две минуты. Позднее он мне рассказывал: "Представляешь, я сделал всего три снимка и вдруг слышу от него (Лысенко. — Авт. ): "Так, всё, уходи — мне больше ничего не нужно". Кстати, на приём были в тот день записаны ровно два человека...

Еще пример. Публичные слушания по вопросу исполнения бюджета за прошлый год. Слегка опаздываю, бегом поднимаюсь на второй этаж, инстинктивно ожидая услышать в фойе шум голосов. Не слышу ничего. Неужели опоздал? Или что-то перепутал? Или всё отменили, но забыли предупредить? Нет, что вы! Я ничуть не опоздал и не перепутал, и никто ничего даже и не думал отменять. Просто полностью забитый, в ожидании публичных слушаний, зал сидел тихо, как на похоронах. Эта тишина, нарушенная унылыми речами трех докладчиков, сохранялась в течение полутора часов. После чего все встали и молча покинули аудиторию. После этого я наконец понял истинный смысл словосочетания "публичные слушания". Это просто когда публично слушают. Причем молча.

Примерно то же происходило и на немногочисленных пресс-конференциях, куда нас изредка приглашали. Вопросы на них можно было задавать лишь те, которые предварительно согласовывались и утверждались пресс-службой администрации. В случае "самодеятельности" неприятности (вплоть до немедленного увольнения) гарантировались. Причем это касалось не только нашей газеты, а всех без исключения СМИ города и района.

Значит ли это, что все энгельсские журналисты — трусы? Или им действительно есть что терять? Пожалуй, да. Ведь в городе Энгельс никакой политической или бизнес-оппозиции не осталось. Её "зачистили" еще лет 7-8 назад. Соответственно, совершенно неважно, в каком СМИ ты работаешь: в административном или частном. Хозяин в районе и в городе (в отличие от Саратова) был один. И никакого словоблудия и вольнодумства он, разумеется, не допускал — сказывался опыт второго секретаря горкома КПСС. Следовательно, у любого уважающего себя и имеющего собственное мнение журналиста перспектив в Энгельсе не было. Ему оставалось либо продолжать молчать за жалкую зарплату (в среднем представители "четвертой власти" получают в этом городе от 4 до 10 тысяч рублей), либо отправляться через Волгу в Саратов. Все, кто мог и хотел, уже уехал. Остались лишь те, кого работа манекенов от журналистики вполне устраивает.

В иных административных СМИ губернии: что в заштатной районной газете, что на относительно респектабельном областном саратовском телевидении, — дело обстоит примерно так же. Где-то "воздуха" чуть больше, где-то чуть меньше. Но везде его катастрофически мало...

Волнует ли местную власть информационная беспомощность подконтрольных им СМИ? Уверен, что нет. Она не может и не хочет повернуться лицом к управляемому населению, к его проблемам, бедам, интересам. Потому что это потребует коренного изменения (а скорее всего, даже слома) всей, сверху донизу, нашей "властной вертикали". А она, судя по всему, вполне довольна нынешним положением дел и никаких суицидальных намерений не испытывает.

КОММЕРЧЕСКИЕ СМИ, на первый взгляд, кажутся самыми привлекательными для реализации журналистом своих профессиональных и творческих качеств. Кажется, уж чего проще: чем острее, интереснее издание (телевидение, радио и т.д.) — тем выше его тираж и рейтинг среди читателей (слушателей, зрителей и т.д.). Стало быть, растёт рекламная привлекательность издания, а значит — тем больше денег у СМИ, которые можно (и нужно!) тратить на собственное развитие, на привлечение талантливых и эффективных сотрудников. Увы, всё это лишь в теории.

Самая главная беда коммерческих СМИ заключается в их сиюминутной дешевой продажности и почти полном нежелании вступать в какую-либо конфронтацию с властью (причем не только с властью государственной). Главный девиз абсолютно всех топ-менеджеров — минимум затрат, максимум прибыли. Ни о каком имидже, добром имени своего издания здесь даже и речи не идет. "Зелёный свет" даётся всему, что приносит деньги. Это может быть обычная реклама какого-нибудь бизнеса или интервью с чиновником, или выполненная в совково-лубочном стиле статья о передовом опыте и благостной жизни Богом забытого колхоза. И неважно, что чиновный герой статьи уже давно известен людям как отъявленный коррупционер, а в "процветающем" колхозе народ держат едва ли не за рабов и быдло. Не важно даже, что подобная порнография больно бьет по репутации (а следовательно, по тиражу и рейтингу СМИ). Главное — деньги! Большая часть денег достается, разумеется, руководству издания, кое-что перепадает рекламным менеджерам (которые, как считается, являются его кормильцами) и совсем чуть-чуть — всем остальным, в число которых входят и журналисты.

Как вы уже, наверное, догадались, к последним здесь особые требования. Журналисты в таких СМИ должны:

— Уметь качественно писать рекламные статьи. Причем "качественно" — это когда нравится заказчику (пусть даже заказчик без "бля" не может и двух слов связать), а не читателю.

— Уметь писать, рассказывать, показывать так, чтобы было интересно, но беспроблемно для владельцев СМИ. Приведу пример. Если перед редактором встает выбор, что ставить на полосу: смачные подробности какого-нибудь криминала или журналистское расследование о беспределе в местной системе ЖКХ, он без раздумий поставит первое. Казалось бы, почему? Ведь очередным обсасыванием криминальной жути сегодня никого не удивишь. А разоблачения жилищно-коммунальной мафии саратовцы ждут уже много лет как манны небесной. Но ответ очень прост: мафия обязательно ответит. Варианты ответов могут быть различными: иск в суд, обращение в прокуратуру с требованием возбудить уголовное дело по факту клеветы, не говоря уже про жесткое физическое воздействие, и т.д. В любом случае публикация подобного материала напрямую сопряжена с денежными затратами, а никак не с прибылью. Именно поэтому качественная, гражданская журналистика оказывается чуждой политике провинциальных коммерческих средств массовой информации. Именно по этой причине главным там является вовсе не редактор, а директор. А редактор — по большому счету его заместитель по цензуре. Выше редактора — даже начальник отдела рекламы. Хотя что значит "даже"? Любой рекламный менеджер при необходимости может указать редактору на его место — место обслуживающего персонала. Что уж говорить про журналистов... Они вообще нахлебники, присоски к великому процессу рекламно-медийного бизнеса. Главный аргумент: если ты не приносишь в редакцию живые, быстрые деньги, то ты — обычный нахлебник. Похоже, заветной мечтой каждого владельца коммерческого СМИ является массовое внедрение "электронных журналистов", способных моментально сгенерировать нужный текст, согласно бизнес-программе, и (что очень важно!) не просящих каждый месяц зарплату...

Но мечты мечтами, а реальность такова, что пока без журналистов никуда. Тем более, если, помимо доходов от рекламы, местные медиа-магнаты рассчитывают еще на доходы от прямых продаж. Таких "романтиков" в Саратове осталось немного, но все-таки они присутствуют. И имя этим "романтикам" — ЖЁЛТАЯ ПРЕССА. Такая классическая провинциальная "желтуха", рассчитанная на... Впрочем, не буду никого обижать. Каждому своё. Скажу лишь одно: в эти издания журналистам с мозгами (про журналистов неравнодушных я даже не заикаюсь) путь заказан. Таким СМИ они не нужны. Скажу больше — они им категорически противопоказаны. Там нужны молоденькие репортеры-ищейки, имеющие очень скудное представление об окружающем мире, о положении дел в мире, стране, в родном городе; не разбирающиеся толком ни в политике, ни в экономике, ни в социальный сфере, ни в истории, ни в культуре и т.д. Главное — чтобы они умели складывать слова в элементарные предложения (сложноподчиненные предложения и причастные обороты активно изгоняются, и это не шутка), владели компьютером, не "парились" и не "заморачивались" по каким-нибудь серьезным вещам. Ну, чем не роботы, а?

"ЧИСТА КАНКРЕТНЫЕ" СМИ — это те, что принадлежат криминалу. "Вчерашних" там не бывает. Пусть они сегодня считаются бизнесменами, политиками, общественными деятелями и т.д. Основная миссия работающих там журналистов — помогать своим хозяевам в борьбе за деньги или власть (а чаще всего — за то и другое сразу).

...В эти издания удалось собрать, по сути, лучших журналистов Саратова: острых, квалифицированных, умных, талантливых (из тех, что не успели или не пожелали в свое время перебраться в Москву). Тем более, владельцы "новой оппозиционной прессы" своим "солдатам информационной войны" еще и неплохо платили, пусть даже "чёрным налом".

Но тут возникало острое психологическое противоречие. С одной стороны, сюда шли люди думающие, критически мыслящие и, как правило, оппозиционно настроенные к существующему порядку вещей в нашем государстве. Кроме того, все они были в той или иной степени амбициозны и "знали себе цену". То есть им важны общественное признание, слава и. конечно же, деньги. И поначалу всё это их "хозяин" им давал: мол, самовыражайтесь, ребята, творите и ни в чём себе не отказывайте! Не трогаете только вот этого, этого и этого. Это мои партнеры, мой бизнес. Зато всех других — мочите от всей души! Я здесь даже помогу с бэкграундом. В компромате недостатка не будет!" И до поры до времени все друг другом довольны. Это период можно назвать "периодом ухаживания". Журналисты "мочат" (причем, как правило, делают это творчески, эффектно, от души) — то есть расследуют и разоблачают, согласно заданному вектору, а спонсор платит. Сначала щедро, затем относительно щедро, затем с каждым месяцем всё хуже и хуже. Почему же так происходит?

На мой взгляд, в подобных СМИ "хозяин" и журналисты (включая редактора) изначально стоят по разные стороны баррикады. Для журналистов СМИ — это их образ жизни, дом, где они живут и собираются жить долго и счастливо. А для спонсора — это инструмент достижения определенных целей. Пока "процесс идёт", инструмент крайне важен. Процесс окончен? Всё, от него надо избавляться... То есть чем успешнее и эффективнее работают журналисты, тем быстрее они потеряют свою работу.

Возникает резонный вопрос: а что мешает тем же финансистам "чиста канкретных" СМИ развивать их дальше уже как рыночные проекты, рассчитанные на широкий круг читателей? Ведь при удачной раскрутке такое средство массовой информации, кажется, обречено на успех. У него растут тиражи, рейтинги, увеличивается доверие читателей, зрителей, слушателей. Вслед за этим усиливается его информационное влияние, усиливается политическое влияние его хозяина, растет объем рекламодателей, СМИ становится не только самоокупаемым, но еще и прибыльным. Казалось бы, что еще нужно для нормального, преуспевающего бизнесмена? Но в том-то всё и дело, что бизнесмены (особенно крупные) в Саратовской области по преимуществу НЕ НОРМАЛЬНЫЕ. Я имею в виду не их психическое здоровье (я не врач), а их тип мышления. Привыкшие брать и рвать огромными, жирными кусками, всякую "мелочёвку", они даже не замечают. Ну, что для них такое ежемесячная прибыль в 50 или даже в 100 тысяч рублей? Сущие пустяки! Даже на новый джип не хватит…

Не знаю, как обстоит дело "в столицах", а в российской провинции профессиональные журналисты поставлены в ситуацию, когда они полностью подтверждают расхожее мнение о "второй древнейшей": покорно обслуживают платящую им клиентуру, чтобы элементарно прокормить себя и свои семьи. Нужна ли основной массе читателей такая журналистика? Ответ однозначный — нет. Есть ли будущее у общества, живущего в столь выхолощенном информационном пространстве? Наверное, есть. Но выглядит оно, на мой взгляд, весьма печально.

г. Саратов

table.firstPanel {width: 100%} td.feedbackLink {text-align: right} input.gBookAuthor {width: 50%} textarea.gBookBody {width: 99%} div.error {color: red} p.gBookMessage { width: 100%; /* This helps in MSIE7 to keep the text withing the outer bounds. */ border: 1px dashed rgb(200,200,200); padding: 10px; margin-top: 2pt }

1