Переезд из времянок в копитально отстроенные жилища, запечатленный в картине Мочальского «Новоселы. Из палатки в новый дом» (см. на обороте), был обстоятельством 1957 года. Спустя полвека этот процесс пошел вспять. Потерявшие квартиры люди обосновываются в землянках.

Белореченский - небольшой поселок городского типа с населением в 10 тысяч человек, в двух часах езды от Иркутска на электричке. Несколько крупных предприятий, самыми успешными считаются птицефабрика, свинокомплекс и комбикормовый завод. По меркам Иркутской области поселок зажиточный. Зарплаты хорошие - от 10 до 30 тысяч рублей, выплачивают вовремя, еще и питание бесплатное, и талоны на собственную продукцию. Но на всех рабочих мест не хватает, устроиться можно только по знакомству или по родственным связям, а потому городок традиционно подкармливает тайга.

И с другими благами цивилизации в Белореченске по сибирским меркам все нормально: дома - пятиэтажки, центральное отопление и горячая вода, школа, детские сады, Дом культуры с большим экраном, музыкальная школа, бассейн. Транспорт до райцентра каждые 20 минут, электричка до Иркутска. Почти у всех есть дачи, где держат свиней, птицу, коз, даже коров. Все хорошо, и потому, как объясняют местные, и квартиры дорогие - больше миллиона рублей за однокомнатную.

И рядом с таким относительным благополучием - городок из землянок, появившийся года три назад. Местные не любят говорить о его жителях, упоминают только, что те перебрались в лес, потеряв по вине черных риэлторов квартиры в городе. Два мира - наземный и подземный - между собой почти не соприкасаются.

Чтобы найти землянки, пришлось искать провожатого. Самим ехать, как нам объяснили, бессмысленно, лесные жители хорошо маскируются. У центрального магазина нашли потенциальных проводников - четверо мужчин стояли, нервно переминаясь и пересчитывая деньги. Сказать, что забулдыги, нельзя - одеты неплохо, но помятые.

- Какие землянки? - оглядывается самый помятый, с одутловатым лицом. - А зачем вам туда? Не, на машине не проедешь, а пешком… Сыро там, роса, комары. Дашь сотню?

Путь - километра четыре от северной окраины поселка. Часть осторожно проехали на машине по проселочной дороге, потом пошли пешком по лесу, через реку и болота.

- Дальше сами, не сворачивайте с тропинки. Вон дымок виден, значит, дома. Увезет меня ваш водила? Не пошлет?

Первое, что мы увидели на лесной поляне, - развешенная на веревках одежда. Значит, чистоплотные. Еще и предусмотрительные - белье прикрыто прозрачным целлофаном на случай дождя. Почуяв нас, залилась собака, судя по тембру - небольшая.

На поляне люди: тепло одетые мужчина и женщина. Невысоко над землей крыша из обломков шифера, кусков жести, досок накрыта все той же пленкой. В стороне дымит костер. Женщина у разделочного стола, мужичок в кепке оставил дрова и вышел с топором навстречу. В «дом» не пригласил.

- Мы тут с 1 декабря прошлого года живем, - говорит Александр, хозяин землянки. - Новый год здесь встречали. Елку наряжали, живую! Красиво, как в сказке!

В стороне и впрямь растет небольшая елочка, на которой до сих пор висит мишура.

Жутко стесняясь, Александр рассказывает, как оказался в землянке: поменял квартиру в Белореченском на дом в Мишелевке. Там не понравилось - негде работать, да и «печь в доме завалилась, коптит, дышать нечем». Потому и вернулся обратно. Все просто, историй таких миллион.

- А тут как раз землянка освободилась, - оживляется Саша, - здесь два брата жили. Один ногу серьезно повредил, и они уехали жить к отцу, а землянку мы заняли с их согласия. Живем, и нам нравится.

С Надеждой Александр познакомился на даче у знакомого. Ей тоже было негде жить. У них строгое разделение труда. Женщина готовит еду, убирает дом и поляну. Мужчина носит воду из ручья, рубит дрова, зарабатывает на еду калымом у хозяев ближайших дач.

- На дачах всегда работу можно найти. В сезон - картошку пропалываем, копаем. Другой раз поможешь свинью заколоть, еще и накормят. А так-то стандартная дневная зарплата - 50 рублей плюс «чебурашка». (Так Саша с Надей называют бутылку разведенного спирта.)

- У нас спирт хороший, тельминский, от него не желтеют, он лучше всякой водки. Пьешь и спокоен.

- Я на хорошем месте был, пока сюда не ушел, - признается, уже расслабившись, хозяин. - Работал две недели на даче у одного, свиней кормил, их там штук сорок было. Плюс строительство попутное, вместе с хозяином. А вечером в баню: покуришь, чаю заваришь - красота. Ушел, не могу у чужого дяди, где сам шагу сделать не можешь, все по расписанию. И выпить нельзя ни за что. Как вышел из стайки в этих сапогах, так и ушел, надоело. Туфли мои там остались, да и не жалко, в резиновых в лесу лучше.

Речь у Александра чистая, без матерщины. Но рассказывать, кем был в прежней жизни, не хочет.

- Все у меня было! И ни о чем не жалею. Живу, как живу - наслаждаюсь.

Было, видимо, всякое. Наколки на руках свидетельствуют, что сидел, и не раз. Про Надежду нам потом рассказали, что работала в детском саду воспитателем, и квартира была, и муж. А потом запила вчерную. Теперь ее часто видят у мусорных баков, ссутулившуюся, иссохшую, с опухшим лицом и невнятной речью.

Может, потому она с нами почти не говорила, молча чистила речную рыбу на импровизированном столе. Бесформенные вытянутые трико, кожаная драная куртка, свитер. Определить, сколько ей лет, невозможно. На столе - разделочная доска, столовые приборы, металлические погнутые тарелки с отбитой эмалью, кружки без ручек. Чистая посуда сложена в стороне в большую закопченную сверху кастрюлю, в чистом цинковом ведре питьевая вода.

- Это я с ручья приношу. Попробуйте, уж получше вашей из-под крана! Мы и стираем на ручье, и моемся!

- А когда холодно - как?

Скорее всего, никак, но Саша говорит, что ходят к друзьям в поселок.

- Бояться здесь нечего. Зверя крупного нет. Зайцы бегают, лисы, и все. От людей мы далеко, нас так просто не найдешь. А кроме людей, и бояться некого. Да у нас же Таська есть, она лает, когда чужого видит.

Разрешения на поселение в лесной землянке они ни у кого не спрашивали. Однажды на них наткнулся лесник и попросил не оставлять без присмотра костры.

- Можно внутрь заглянуть?

- Да чего там, смотрите.

Внутрь ведет земляная лестница, стены укреплены бревнами. Здесь теснее, чем кажется с улицы. Высокие нары сложены из стволов тонких деревьев, завалены каким-то тряпьем. В углу буржуйка, пол, конечно, земляной, но стены отделаны. Есть даже полочки - под транзистор и хозпринадлежности. Зеркала не видно, на выходе висит недействующий термометр. Дверь обита разными куртками, чтобы тепло не выдувало, дрова сложены под «кроватью».

- Да мы все время на улице или в Белореченске. То на заработки пойдем, то в магазин чего купить, то в лес по черемшу, а тут только ночуем. А так все на улице, - объясняет хозяин тоскливо.

Александр и Надежда - люди зрелые. У обоих взрослые дети, у тех свои семьи. Надо отметить, благополучные.

- У меня дочь уже взрослая, замужем. Внуков, кажется, двое. Или один, - отвечает Александр на вопрос о родственниках. - Они живут в Улан-Удэ и ничего не знают. Мы видимся редко, в последний раз дочь приезжала два или три года назад, остановилась у моего брата в деревне, там и встречались.

У Надежды тоже есть дети.

- Зовут вас родные к себе?

- Нет… Да и не хотим мы уходить из леса. Здесь такой воздух! Грибы-ягоды, черемша вокруг…

Недалеко от поселка Белореченского есть еще несколько землянок. Жители их дружат, ходят друг к другу в гости и называют себя «лесными братьями». В одном месте в лесу рядом вырыты две землянки, и там несколько лет обитают пять человек. Только в поселке они бывают редко - боятся, что злые люди найдут их убежища.