Евгения Долгинова Биологическая привязанность

Евгения Долгинова

Биологическая привязанность

Вместо дома, вместо детдома

- Например, если они захотят подраться? А они - захотят.

- Можно драться. Но мы ставим твердое условие: драться по записи и, например, по пятницам. Это не я, это Корчак придумал, но у нас мало эксплуатируется. Или вот курение. Можно - но кури один, в одиночестве, не искушай никого! Але, слушаю! Спасибо, родная!

В кабинете Георгия Михайловича Шаркова, директора социально-реабилитационного приюта «Вера», разрывается телефон: мы встречаемся накануне Дня учителя. Шарков одновременно отвечает на поздравления, раздает поручения, подписывает счета и дает мне интервью.

Вот так идешь в приют, представляя себе печальный сиротский дом, полный чахоточных-анемичных, в парше и тоске детей, на языке крутится неотвязной пошлостью «питерские-сироты-детоньки-мои» - а попадаешь к большому, громкому человеку в ярко-красном свитере, занимающему половину шестиметрового кабинета, и он первым делом и громким голосом спрашивает: «Курите?» Нам можно курить «не в одиночестве».

- Все это хорошо, а дети-то где?

- Дети в квартирах.

Почти все приютские дети, а их 19 человек, живут в отдельных квартирах в центре города, в нарядных таких, с иголочки, квартирах с евроремонтами, компьютерами, студенты-волонтеры помогают им делать уроки, еду готовит приходящий повар, на карманные расходы - кино-мороженое - есть копейка, ходят они в обычную школу, и вообще это такая приятная, сытая и комфортабельная жизнь, которой многие домашние дети позавидовали бы. Это называется «социальная квартира» или «социально-воспитательная группа» - место особенной реабилитационной технологии, сочиненной в приюте «Вера». В среднем дети живут здесь от полугода до года. За это время ребенка пытаются наилучшим образом пристроить: интенсивно ищут приемных или патронатных родителей, или работают с «биологической семьей» (есть такие семьи, с которыми еще можно работать, вразумлять), или направляют - увы, увы - в интернаты.

Собственно реабилитацией трудных детей начали заниматься во второй половине девяностых, до того, говорит Шарков, решались задачи элементарного физического выживания - приютить, обогреть, накормить, напоить. Сейчас появляется возможность заниматься собственно воспитанием.

Социальная квартира - это не патронат, не приемная семья, не семейный детский дом. Это, как выражается Шарков, «буферная зона» или, грубо выражаясь, зона передержки - обычная квартира из 3-4 комнат, в обычном доме, где вместе с 6-7 детьми живут педагоги, куда приходят психологи и социальные работники. Без железных засовов, страшных решеток и шлагбаума.

Есть квартиры для замещающей семьи. Есть квартиры для мальчиков с пресловутым девиантным поведением. Сейчас обустраивают СВГ для условно осужденных и для детей, подвергшихся насилию.

Что важно: квартиры - в собственности города. Администрация Адмиралтейского района отдает «убитые» или «полуубитые» помещения в цокольном этаже, остальное - забота приюта. Шарков находит деньги на ремонт, мебель, сантехнику. Он умеет - «Вера» пользуется доверием.

Традиционный детский дом - казарменного типа - медленно, но верно изживает себя. Везде, где есть хоть какой-то ресурс - хотя бы ресурс энтузиазма, - обращаются к новым формам детоустройства. Отличная австрийская модель - «Детские деревни-SOS» (коттедж, семья из десятка детей и «мамы» на зарплате), но очень дорогая, и сейчас в России их всего пять. Чуть менее затратен патронат («фостерские семьи»), но он требует сложной поддерживающей инфраструктуры - педагогов, психологов, консультантов; юридически тяжело и совсем невыгодно усыновление. Кроме того, эти формы мало подходят детям, которых принято называть «девиантными» - беспризорникам, детям улиц, детям с таким драматическим житейским опытом, который не снился большинству взрослых.

А самый тяжелый период новой жизни ребенка, отнятого (точнее, изъятого) у родителей, - пограничье между дурным, но родным домом и интернатом или детским домом, время передержки и адаптации.