Алексей Исаев МЮНХЕНСКИЙ СГОВОР

Алексей Исаев МЮНХЕНСКИЙ СГОВОР

Глубоким заблуждением было бы разделение военной, политической и экономической истории. Работа солдата не начинается, а дипломата — не заканчивается, когда начинают греметь пушки. Когда мы оглядываемся назад, на все более отдаляющиеся от нас события прошлого, нужно помнить об этом. Не все предвоенные события могут быть объяснены с точки зрения хитросплетения дипломатических маневров. В одностороннем рассмотрении логика их развития часто остается непонятной. По крайней мере, убедительных объяснений в политической сфере не обнаруживается. В итоге на свет появляются теории о неких "тайных пружинах" политики. Однако в действительности все оказывается простым и очевидным с точки зрения военного дела или экономики. Армия, хотят этого политики или нет, является действующим фактором как на войне, так и в мирное время. Другое дело, что в мирное время армия оказывается в тени, под густой завесой секретности. Когда эта завеса рассеивается, секретные папки оказываются достоянием общественности, легенды и мифы о "тайных пружинах" уже успевают пустить глубокие корни.

"Это не мир, это перемирие на двадцать лет" — эти пророческие слова произнес французский Маршал Фош после завершившего Первую Мировую войну подписания Версальского договора. Авторов этого договора нельзя назвать непоследовательными. Они со скрупулезной методичностью вырывали "стальные зубы" у побежденной Германии. Мало того, что кайзеровская армия скукоживалась до 100-тысячного Рейхсвера. Немцам запрещалось даже держать на складах уже произведенное оружие, в том числе стрелковое. Германии оставили винтовок ровно на эту 100-тысячную армию. Миллионы винтовок капитулировавших в 1918 г. германских войск попросту отправились в мартеновские печи. Разрешалось иметь лишь небольшой запас и дополнительно производить только оружие на замену изношенному. Так что в случае возникновения кризиса немцы не смогли бы даже вооружить добровольческие отряды самозащиты. Людские резервы страны невозможно было бы в обозримое время превратить в армию. Танки и авиация были вообще запрещены.

Однако по иронии судьбы эти скрупулезные и суровые параграфы Версальского договора стали гвоздями в крышку его гроба. Выдавливание Германии из политического поля Европы оказалось невыгодно победителям. Страна в смирительной рубашке, лишенная армии, не могла быть полноценным игроком в политике. И шаг за шагом, с молчаливого согласия победителей версальские ограничения стали рушиться. Свою роль в том, что Европа "прохлопала" рождение монстра, сыграла война в Испании. Внимание всего мира было приковано к уже идущей войне, где гибли люди и сыпались бомбы на города. На востоке и в центре Европы бомбы еще не падали. Однако если бы в других условиях в центре внимания прессы и политиков стало перевооружение Германии, то в реальной середине 30-х эти известия были оттеснены с первых полос газет сводками с фронтов под Мадридом, в Каталонии и под Теруэлем. Одновременно Испания стала полигоном для испытания немцами своего оружия. Оно внесло весомый вклад в разгром республиканской армии.

Под аккомпанемент похоронного звона по испанской республике Европа столкнулась с новым кризисом. Быстро восстанавливавшая политический вес и военную мощь Германия проявила неожиданную прыть. После присоединения к Третьему Рейху Австрии Гитлер стал проявлять интерес к Чехословакии. Почему именно к ней? Ответ, как ни странно, лежит в первую очередь в военной и экономической плоскостях. Независимое и сильное государство у южных границ Рейха серьезно беспокоило немецких стратегов. В случае европейской войны оно могла стать плацдармом бомбардировок южной Германии. Существовавший на тот момент военный договор между Францией, Чехословакией и СССР делал эту угрозу вполне реальной. Также немцев интересовала развитая военная промышленность соседа. Но эти соображения пока оставались в тайне. Как, впрочем, и план "Грюн" — операции вторжения вермахта в Чехословакию. Формальным же поводом вмешательства стала забота об этнических немцах, проживавших в так называемой Судетской области. К сентябрю 1938 г. ситуация накалилась до предела. Гитлер стал угрожать применением вооруженной силы для защиты судетских немцев, вступивших в конфликт с чешскими властями. Сам конфликт был инспирирован Гитлером через лидера судетских сепаратистов Конрада Генлейна.

В какой-то момент стало казаться, что новая война неизбежна. Причем пошел отсчет даже не дней, а часов до начала боевых действий. В СССР началась подготовка войск и авиации для оказания помощи чехам. Но неожиданно для самого фюрера к нему обратился не кто иной как британский премьер Невилл Чемберлен. Он заявил о своей готовности, не считаясь с соображениями престижа, прилететь на самолете в любой город для личной встречи с Гитлером. Позднее фюрер сказал: "Я был полностью ошеломлен". Столь же удивительным стал молниеносный по меркам 30-х годов прилет Чемберлена в Германию. Но еще больше Гитлер удивился, когда ему было предложено… аннулировать франко-советско-чехословацкий договор в обмен на некие международные гарантии Чехословакии.

Что же произошло? Конечно, у демарша британского премьера были свои политические мотивы. Впереди были выборы, и успешное разрешение кризиса (неважно какое) обеспечило бы победу на них. Но весомой причиной были сугубо военные соображения. Угроза новой войны вызвала панику в Англии. Ла-Манш в век авиации перестал казаться надежной защитой. В разгар чехословацкого кризиса в Лондоне начали раздавать противогазы — угроза применения химического оружия в новой войне казалась вполне реальной. Некоторые лондонцы начали рыть щели во дворах своих домов в качестве укрытия от налётов.

Как ни странно, политика "летающей дипломатии" сыграла свою роль в росте панических настроений. После возвращения из Годесберга после очередного раунда переговоров с Гитлером по Чехословакии, британский премьер делился с кабинетом своими впечатлениями от полета. "Я только что летел через Темзу и представлял себе немецкие бомбардировщики, следующие тем же курсом", — говорил он. Полет на скоростном американском "Локхиде" над множеством лакомых целей для вражеской авиации явно расстроил и без того невеселого после неудачной встречи с фюрером Чемберлена.

В разгар чехословацкого кризиса британские ВВС могли выставить всего 2 авиаполка "Харрикейнов" в первую линию. Ни одного авиаполка новейших "Спитфайров" попросту не было. Этот истребитель, ставший лучшим самолетом королевских ВВС, еще переживал период "детских болезней". Остальные 19 авиаполков первой линии вооружались бипланами "Гладиатор", "Гонтлет", "Фьюри" и "Демон". Ряды бипланов на аэродромах производили тягостное впечатление на тех, кому было позволено их увидеть. Было понятно, что отражать с их помощью удары скоростных немецких бомбардировщиков-монопланов крайне затруднительно. Перспектива войны через несколько дней вгоняла в дрожь. К тому же в отличие от ветерана нескольких войн Черчилля, Чемберлен не был военным и не мог правильно оценивать реальную обстановку.

Последний акт драмы разыгрался 28 сентября 1938 г. в Мюнхене на встрече Гитлера, Муссолини, Чемберлена и премьер-министра Франции Даладье. Ни советская, ни чехословацкая делегации на встрече не присутствовали. Их попросту не пригласили. Угрозой немедленного начала войны Гитлеру удалось добиться своего: союзники присоединились к требованию к чехам эвакуировать и передать Германии часть своей страны. Фактически Судеты были отданы за обещание фюрера остановить на воссоединении с судетскими немцами свою экспансию. Однако ему нужна была Чехословакия целиком. Тогда об этом только догадывались.

Страшнее всего было то, что Чемберлен и Даладье капитулировали перед фантомом. Если бы 1-му воздушному флоту Люфтваффе была поставлена задача атаковать Англию осенью 1938 г., то его бы хватило только на "булавочные уколы". Массированное воздушное наступление было немцам попросту не под силу. Если бы война все же началась осенью 1938 г., то Германия бы ее быстро проиграла. "Мозговой трест" германской армии Йодль позднее говорил: "Несомненно, что пять боевых дивизий и семь резервных, находившихся на нашей западной границе, которая представляла собой всего лишь огромную строительную площадку, не смогли бы сдержать натиска ста французских дивизий. С военной точки зрения это невозможно". Отказ сдерживания Гитлера военным путем также породил недоверие к союзникам со стороны СССР.

Мюнхенский сговор сразу же изменил военный баланс в Европе. В отданных Германии приграничных областях Чехословакии находились мощные укрепления. В случае войны они могли дать существенное преимущество немногочисленной чешской армии перед лицом главных сил вермахта. Предложение чехов отдать Судеты, только после постройки новых укреплений, было отвергнуто. Вскоре к дележу ослабленной страны присоединились Польша и Венгрия, о своей автономии объявила Словакия. Строго говоря, Чехословакия как потенциальный противник Германии была ликвидирована. Однако это было только полдела. Для дальнейшего наращивания военной мощи Третьему Рейху нужны были промышленность и сырье Чехословакии.

В начале 1939 г. начался шантаж руководства Чехии. Вновь на сцене появился призрак воздушной мощи. Чешский лидер Эмиль Гаха говорил: "Половина Праги будет лежать в руинах уже в первые часы войны". В марте Чехия капитулировала без единого выстрела, в Прагу вошли немецкие войска. Однако это стало серьезной ошибкой Гитлера. Его экспансионистские планы стали видны как на ладони. Именно в марте 1939 г. стал понятен крах мюнхенской политики. С этого времени слово "мюнхен" в мировом политическом словаре стало синонимом позорного провала и капитуляции.

Уроки были извлечены, и выводы сделаны, хотя и с опозданием. Когда Гитлер выдвинул требования к Польше об изменении статуса Данцига и "польского коридора", Европа была уже во всеоружии. Великобритания 31 марта дала односторонние гарантии Польше, несколько позже к ним присоединилась Франция. Такие же односторонние гарантии было предложено дать СССР. Вопрос о многостороннем договоре даже не рассматривался. Гарантируемые малые страны Европы слишком сильно, до паранойи, ценили свою новоприобретенную независимость. Негибкая позиция лимитрофов и Польши существенно осложняла задачу построения системы коллективной безопасности в Европе. Тем не менее, предложение в адрес СССР со стороны Запада было сделано. В ответ последовало предложение подписать формализованный договор о взаимной помощи. Интерес Германии к переговорам с СССР тогда можно было оценивать как нулевой.

Несмотря на обнадеживающее начало, переговоры СССР, Франции и Англии шли долго и мучительно. Позиции сторон изначально имели одно существенное различие. СССР в формулировках договора исходил из того, что придется воевать. Летом 1939 г. это была, безусловно, правильная позиция. Гитлера к тому моменту можно было остановить только военной силой. Союзники же, напротив, считали возможным запугать фюрера союзом со Сталиным. Усугублялась ситуация недоверием, возникшим после Мюнхена. Так или иначе, советскому руководству удалось добиться от Запада включения в договор пункта о военном соглашении и даже присылки в Москву военных миссий. Но переговоры с военными миссиями союзников скорее расстроили, чем воодушевили советское руководство.

Руководитель английской военной миссии адмирал Дракс прямо сказал уже в первый день переговоров 12 августа "У нас, конечно, имеется план, но разработанный в общих чертах; так как выезд миссии был поспешный, точно выработанного плана не имеется". На следующий день, 13 августа, прозвучало еще более убийственное признание. Глава французской военной миссии генерал Думенк ответил на вопрос о военных планах в отношении Польши: "Лично мне не известны точные цифры войск, какие должна выставить Польша. Все, что я знаю, это то, что главнокомандующий польской армией обязан оказать нам помощь всеми имеющимися у него силами". Советское руководство это совершенно не устраивало. Без согласованных планов действий у СССР были все шансы стать мальчиком для битья. Здесь уже имелся отрицательный опыт Первой Мировой войны. Переговоры с союзниками длились еще несколько дней, но Сталиным уже было принято принципиальное решение остаться в стороне от войны. Если ранее предложения немцев только выслушивали, то 11 августа 1939 г. последовало встречное предложение Молотова о заключении политического договора.

Далее события развивались стремительно. 23 августа 1939 г. немецкий министр иностранных дел Риббентроп прилетает в Москву. В Кремле подписываются договор о ненападении и секретный дополнительный протокол к нему. Последний предусматривал разграничение сфер влияния Германии и СССР. Иными словами, Германия обязывалась ни при каких обстоятельствах не вторгаться как политическая и военная сила в области, прилежащие к границе СССР: Финляндию, Прибалтику, а также восточные области тогдашней Польши. Ни договор о ненападении (получивший наименование пакта Молотова—Риббентропа), ни протокол к нему не делали СССР и Германию союзниками. Никаких обязательств об участии в совместных с Третьим Рейхом военных акциях СССР на себя не брал.

Гитлер рассчитывал, что сообщение о подписании пакта в Москве заставит западные державы отступить и отдать Польшу на растерзание. Пушки новой войны должны были загреметь утром 26 августа. Вопреки ожиданиям германской верхушки позиция Англии и Франции осталась незыблемой. Более того, в тот же час, когда Гитлер привел в движение свои войска, Галифаксом и польским послом Рачиньским в Лондоне было подписано соглашение о военной взаимопомощи. Первым струсил дуче. Получив известия из Лондона, Муссолини выдвинул в качестве условия своего участия в войне такой длинный список требований, что легче было начинать войну без него. Обескураженный фюрер отменил свой приказ о наступлении уже вечером 25 августа. На этом моменте в версии о пакте как "спусковом крючке" Второй мировой можно ставить точку. Возлагавшиеся на него Гитлером надежды пакт не оправдал.

Однако на обломках версии о "спусковом крючке" войны мы оказываемся перед вопросом: "Почему же Гитлер утром 1 сентября 1939 г. все же напал на Польшу?" Действительно, что же произошло в эти роковые дни, с 26 по 31 августа 1939 г.? Позднее, после войны, немецкие военачальники будут много писать о неготовности вермахта. Немецкая армия встретила войну на легких танках, имея мало подводных лодок и вообще боевых кораблей. Но с другой стороны, вооружение и армии противников Германии непрерывно росли и совершенствовались. На фоне череды политических кризисов военные бюджеты Англии, Франции и США росли. Не оставался в стороне от всемирной гонки вооружений Советский Союз. Гитлер все это прекрасно осознавал. Браухичу и Гальдеру фюрер прямо заявил: "Время будет работать против нас, если мы не сумеем всемерно использовать его. Экономические средства противной стороны сильнее".

26 августа 1939 г. должно было стать первым днем открытой мобилизации Германии. Одновременно с мобилизацией, чтобы не упустить время, планировалось ударить по Польше. Несмотря на отмену вторжения, мобилизация все же была объявлена. В итоге к концу августа Вермахт сосредоточил у границ Польши свои главные силы. Давать им обратный ход само по себе было непростым решением. Оглядываясь назад, во времена контрнаступления в Арденнах Гитлер высказался в том духе, что "более удачного срока, чем в 1939 году… вообще не могло быть". Конечно, в этом была доля самооправдания. С другой стороны, нельзя не признать успехов Германии в первых кампаниях.

Еще одно из возможных объяснений хода мыслей диктатора также лежит в военной плоскости. Если во времена Мюнхена Гитлер даже не рассматривал свои воздушные силы как средство психологического давления, то в августе они стали последней надеждой. Сообщения о панике в Британии в 1938 г., о рытье щелей и раздаче противогазов, сочли актуальными для 1939 г. Действительно, если англичане испугались тогда, то почему бы им не испугаться вновь. Однако с начала 1939 г. в английскую ПВО стало поступать все больше истребителей-монопланов. Липкий страх ударов по Лондону стал постепенно исчезать. Поэтому, когда утром 1 сентября 1939 г. вермахт вторгся в Польшу, Англия и Франция не остались в стороне. Сначала был объявлен ультиматум, а когда ответа на него не последовало, 3 сентября 1939 г. союзники объявили войну Германии. Война стала мировой. СССР пока оставался вне ее, не присоединяясь ни к одной из сторон. Шли интенсивное строительство Красной Армии, модернизация ее вооружения и боевой техники. В июне 1941 г. вермахт встретила совсем другая армия, неузнаваемо изменившаяся как количественно, так и качественно.

Оригинал статьи — в журнале "Солдаты России" 3