Душой повелевает ад

Душой повелевает ад

Душой повелевает ад

ВПЕРВЫЕ В "ЛГ"

Ия СОТНИКОВА

Выпускница Литературного института, автор четырёх поэтических сборников. Первой книжке - "Кержацкая лодка", выпущенной в 19 лет, предпослано напутственное слово Сергея Наровчатова. Живёт в Невьянске Свердловской области, последние 25 лет работает библиотекарем в школе.

* * *

Среди ветвей запел отшельник

полунощный,

Ему возврата нет - поёт

до забытья.

Хлад тонкий подступил? Иль ужас

позвоночный:

Иного зрелища, иного бытия.

Что сладкопевцу жизнь! Весь мир

во мраке тонет[?]

И, время путая, и рифмы, и слова,

Влюблённая душа гремит, звенит

и стонет

И медлит в предвкушеньи

торжества.

Ей слёзы - дивный хлеб,

ей камень в изголовье -

Нежнее, чем плеча родного плоть.

Безумствует Давид,

охваченный любовью:

"Что мне Твой ад и рай?

Ты весь во мне, Господь!"

МАМЕ

Матушка-почва, сырая земля,

Нету страшнее и проще[?]

Ты упокоилась, мама моя,

В этой берёзовой роще -

Между крестов, обелисков и трав,

Ревностным, любящим сердцем,

Без притязаний на ласковый нрав

Благостных единоверцев.

Я не предвижу среди тишины,

Лёгкого веянья мая,

Для непомерной твоей глубины

Новой тревоги, родная[?]

Первые, чистые сны бытия

В мире ином - нерушимы.

Ты исповедала, мама моя,

Этот завет негрешимо.

Милая! Столько народу вокруг,

Родственник в ряд упокоен,

Внука твоёго несчастливый друг,

Рядом - оратай и воин.

Но простираюсь в дочерней борьбе

Сквозь накатившие слёзы,

Думая, что я молюсь о тебе[?]

И отвечают - берёзы,

Что над кладбищем шумят

и шумят

Нежно, свободно, упрямо

Средь превышающих силы утрат,

Милая, добрая мама[?]

МИЛОМУ ДОМУ

Друже, прости, -

ничего не попишешь, -

Кланяюсь отчей земле,

Ныне прощаюсь

с родимою крышей,

Где мои годы прошли.

Тёплые стены, надёжная кровля,

Первый смиренный этаж[?]

Чем я воздам? - лишь тоской

и любовью,

Друже преискренний наш!

В веке промозглом сырая

квартирка -

Чем не уютнейший рай?!

Дом обжитой, дорогая бутырка,

Друже бесценный, прощай.

Всем твоим тополям

в серых шинелях

Жухнущих в  августе крон,

Сору двора и детсадовским елям

Честный отвешу поклон.

Сын здесь родился и внук, и отсюда

Вынесли мать и отца[?]

Вещи и мебель, и даже посуду

Помнить хочу до конца.

Помнить часы тишины и неволи

И вдохновенную песнь

Неизречённых моих богомолий

Иль обречённых - Бог весть[?]

Весь ты из вздоха и весь ты -

из пуха

Не усыпляемых вежд.

Весь ты - из дивного  нежного духа

Лёгких и зыбких надежд!

* * *

Вадиму Дулепову

Душой повелевает лад,

храним пророками, царями:

Давидов покаянный  кант

смирял Саула беснованье.

Одна гармония, игра

дух исцеляет прокажённый[?]

О, как глубоки обертоны

голосового серебра! -

стихов твоих, где  говоришь,

столь потаённо, безымянно,

и паузой - кровоточишь,

незаживающая рана, -

несокрушённого ребра

Христова, грань Его страданья[?]

И поступь лёгкая пера -

горчайшее  иносказанье.

Смущён безумностью людской -

вслед отроку, отроковице -

и  отуманилась тоской

сиреневая роговица.

А я - адамова ребра,

и только грань твоей свободы, -

не наречённая - сестра

под скоротечным небосводом.

На росстани, среди снегов,

наш, невозможный и недолжный,

дом, без опор и без основ,

бескровельный и безнадёжный.

И только ветер, что несёт

печаль по замкнутому кругу,

у леденеющих высот

нас будет прижимать

друг к другу[?]

* * *

Несознаваемая речь.

Иной язык. Страна другая.

Смотрю - а смысла не извлечь,

и слушаю - не понимая[?]

Но  попускаемо судьбой,

как недосмотр её, небрежность:

всё убывающая боль,

всё возрастающая нежность.