ДВЕ ПРЕМЬЕРЫ [ ТЕАТР ]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ДВЕ ПРЕМЬЕРЫ [ ТЕАТР ]

За первые две недели нового сезона на основной сцене Академического театра имени Евг. Вахтангова дважды была сыграна «Пиковая дама» А.С. Пушкина в постановке Петра Фоменко. Надо полагать, что показом этих спектаклей театр хотел подчеркнуть свое преклонение перед гением Пушкина, 200-летие со дня рождения которого весь мир будет отмечать как раз в конце нынешнего театрального сезона. Однако «сценическую композицию» «Пиковой дамы», созданную П. Фоменко, В. Зозулиным и Ю. Газиевым и исполненную труппой театра, иначе как глумлением над буквой и духом пушкинской драмы, над его временем не назовешь.

В этой «композиции» лживы и ходульны все маски драматического действия: аристократы и николаевские офицеры, старая графиня и ее «девушки»-приживалки, граф Сен-Жермен и плюющий в прохожего Чекалинский. Точен только пушкинский текст, но и он, в оригинале идущий от рассказчика, а в спектакле многократно, также от третьего лица повторяемый теми персонажами, которые в данный момент включены в действие, начинает звучать издевательски-карикатурно. Лишь сцена, где Лизавета Ивановна читает книгу о себе и мы слышим сдержанный, чистый голос самого Пушкина, возвращает нас к простоте и мудрости первоисточника.

Наибольший же диссонанс с пушкинским видением драмы вызывают два героя постановки: Германн и «Тайная недоброжелательность» - нечто вроде одушевленной дамы пик. Германн - сын обрусевшего немца, в душе игрок, но педант, а потому никогда прежде не позволявший себе брать карты в руки, здесь - чрезвычайно далек от немца, он - как бы экзальтированный тип «нового русского», основная страсть которого - деньги. «Тайная недоброжелательность» - неведомый Пушкину персонаж из той же породы агрессивных «новых» - введена постановщиком в спектакль, чтобы стать проводником его мелкой идейки, что во все времена все люди - дрянь, а главный движитель любого действия и поступка - нажива. Наверное, поэтому и основным чувством, остающимся после просмотра спектакля, его послевкусием оказывается брезгливость. Брезгливость к концепции постановки, к ее воплощению, к героям. Престарелая графиня, практически не исчезающая со сцены, - постоянно кривляющаяся, фальшиво поющая и кружащаяся в танце. Германн, с его реальной попыткой стать любовником графини, как-то слишком натуралистично прижимающий ее к себе, даже чмокающий ее в щеки во время решительного объяснения. Лизавета Ивановна в бальном платье с незатянутой грудью… До чего же все пошло и безобразно!

Постановщик либо плохо понимает глубокую разницу между достижениями большого искусства и выставочной зрелищностью «злободневных» постановок, либо не желает считаться с этим, предпочитая мимолетный успех у части невзыскательной публики. Тут, в среде упадочной, декадентской, на развалинах старой нравственности, он находит наиболее удобные условия осуществления своего «я». Но тогда при чем здесь русская культура, магия театра, «Пиковая дама» и великий Пушкин?!

В Московском драматическом театре имени Н.В. Гоголя в новом сезоне - премьера за премьерой: «Иванов» А.П. Чехова, «Петербург» А. Белого, «Верная жена» С. Моэма. Надо сказать, что театр им. Гоголя не гонится за сомнительной новизной постановок, за сиюминутным успехом, не подвергает ревизиям пьесы, чтобы представить зрителю более острые, более раскованные, более эротические версии. И в то же время здесь царит неподдельное ощущение истинной театральности, приподнятости, праздничности. Развлекая, приглашая посмеяться, отдохнуть и даже ощутить восхищение, театр не забывает ставить перед зрителями целый ряд вопросов, которые рано или поздно все равно возникают в жизни. А раз вопросы поставлены, то они заставляют задуматься. Совсем не обязательно, чтобы это случилось сразу здесь, в театре. Важно, что они что-то всколыхнули в сознании, заставили оглянуться, сравнить. Именно в этом состоит «удовольствие и духовная польза» искусства, театра в частности, его способность содействовать «правильным поступкам» людей. Приведенные в кавычках слова принадлежат Сомерсету Моэму - одному из самых проницательных английских писателей XX века, отнюдь не моралисту, а скорее, здоровому скептику, прожившему долгую творческую жизнь, чью комедию театр вынес на суд зрителя.

Комедия «Верная жена» написана 52-летним писателем в самый расцвет его продолжавшегося три десятка лет увлечения театром и драматургией. Личность Моэма, сама по себе весьма неординарная, проявляется в спектакле и парадоксальным построением сюжета о взаимоотношениях мужа и жены после двадцати лет совместной жизни, и остроумными репликами героев, и отстраненной позицией автора, за которой, как всегда, нет готовых рецептов и заведомых ответов. Но главное, Моэм любит жизнь, по-доброму относится к своим героям, даже любуется некоторыми из них, так что даже его сарказм и ирония - это проявление чувств неравнодушного человека. И потому спектакль получился легким, солнечным, жизнеутверждающим.

Именно в таком ключе спектакль поставлен, сыгран, озвучен, станцован. Режиссер Алексей Говорухо выстроил сцены так, что его самого, его работы как бы и не видно. На первом месте - актерский ансамбль и великолепный текст Моэма, переведенный на русский Виталием Вульфом. Это и есть высший класс режиссуры. Театральность спектакля бьет через край, но в ней - не чрезмерность потопа, а искрометность фонтана, чьи брызги только освежают и веселят окружающих. Необходимо особо отметить музыку Юрия Прялкина, которая, решенная в танцевальных ритмах первой четверти века, является полноправным действующим лицом спектакля, создает настроение и позволяет лучше раскрыть образы героев и ситуаций.

В актерском ансамбле спектакля царят женщины. Моэм вообще любит сильные и умные женские натуры, а здесь они и воплощены значительно более ярко, чем мужские. Констанс и ее мать - в исполнении народных артисток России Светланы Брагарник и Тамары Чернышовой - на голову выше и по уму, и по выдержке, и по такту окружающих, особенно героев-соперников мужчин. Брагарник играет так вдохновенно и зажигательно, так тонко и умно, что просто по-человечески жаль, что нет для ее героини достойного мужчины. Наверное, и Моэм считал, что для такой женщины мудрено найти равного ей партнера, потому и оставил без ясного ответа концовку спектакля: изменит ли верная жена своему ординарному мелкому мужу и уедет с любящим ее, но слабым человеком в путешествие, или все же останется дома? Одно ясно: эта женщина обрела себя, и теперь ее жизнь могла бы зависеть только от нее самой. Но куда же девать с детства привитое чувство долга по отношению к мужу и семье? Что делать с общественным мнением? Вот и получается, что мудрый и скептичный Моэм правильно сделал, что оставил вопрос открытым.

Анна АЛЕКСАНДРОВА