На подмогу друзьям-уткам и человечеству РАЗГОВОР ПОСЛЕ ПРЕМЬЕРЫ

На подмогу друзьям-уткам и человечеству

РАЗГОВОР ПОСЛЕ ПРЕМЬЕРЫ

Фильм «Сумасшедшая помощь», вышедший не так давно в прокат, – к сожалению, как и большинство серьёзных отечественных картин, в весьма и весьма ограниченный, – прежде успел побывать в ранге одного из очевидных лидеров основного конкурса последнего «Кинотавра». Как и предыдущие работы режиссёра Бориса ХЛЕБНИКОВА – снятый им в содружестве с Алексеем Попогребским «Коктебель» или «сольный» дебют «Свободное плавание», – лента интересна и в качестве довольно точного (разом гиперреалистического и фантасмагорического) портрета современного российского общества, и за счёт демонстрации замечательной, во многом неожиданной галереи человеческих образов. И неудивительно, что наша беседа с режиссёром стала разговором в первую очередь о странных персонажах фильма и о создавших их ярких актёрах.

– Почему в вашем фильме гастарбайтер приезжает в Москву из Белоруссии? Ведь, как правило, люди едут сюда из южных республик.

– Ну не мог же наш Евгений Сытый сыграть таджикского гастарбайтера. А мы писали сценарий под него. С другой стороны, герой у нас такой нетипичный гастарбайтер. И то, что он из Белоруссии приезжает, эту необычность подчёркивает. В Белоруссии уровень жизни в деревнях выше, чем в России. Я снимал документальный фильм о белорусе, который приехал работать сюда. Так он уехал, потому что его жена и тёща достали. И мужик от них в России спрятался.

– Вашего-то героя, наоборот, из дома сестра выпихивает…

– Мне хотелось героя показать лентяем, вроде Обломова деревенского. Он тихо проспал всю свою жизнь.

– Мне-то всегда казалось, что в деревне не поспишь особенно. Там работать надо.

– Надо. Но не знаю, замечали ли вы, что в деревнях работают только женщины. Мужской труд там – безумная редкость.

– Может быть. Но зачем вам в роли гастарбайтера нужен был Обломов?

– Так в фильме уже был один гиперактивный персонаж – пенсионер, которого Сергей Дрейден играет. У него идеи по спасению окружающих роятся в мозгу. Он всегда спешит на помощь – даже если его не просят. И рядом с ним должен был быть такой вот хлопающий глазами, послушный человек, который постепенно начинает любить своего немного сумасшедшего спасителя. А потом, когда пенсионер начинает пить таблетки и почти выздоравливает, забывает о своих планах по спасению человечества, уже его новый приятель начинает действовать. Из ведомого он становится лидером.

– Иначе говоря, вы снимали историю про человека, который проснулся?

– Я думаю, что он проснулся. В Москве что-то огромное у него произошло в сознании.

– Обычный двор – с песочницей, лавочками, пенсионерами в окошках – в фильме становится местом, где происходят жуткие вещи. Вы ставили социальную драму?

– Да, конечно. Могу добавить, что страшные истории происходят не только в фильме. В основе их – вполне реальные случаи, о которых мне рассказывали. О том, как человека приезжего избивают люди, которые живут тут же, по соседству. После чего, ничего не боясь и не стесняясь, расходятся по квартирам. Потому что понимают, что гастарбайтер никуда не пойдёт жаловаться.

Мы недавно снимали сериал. В перерыве киногруппа вышла поесть во двор. Стоим на солнышке, едим суп из пластиковых судочков. Двор очень приличный, тихий – сталинского дома рядом с метро «Академическая». Вдруг какая-то женщина начинает кричать из окна. Потом хлопает форточка, а через 15 минут приезжает милиция: «Женщина подумала, что тут бездомных кормят, и решила прекратить это безобразие». Нормальная логика у человека? Про это тоже хотелось рассказать.

– Когда в фильме впервые появляется персонаж Дрейдена, он сразу начинает тереть и согревать ноги замёрзшего белоруса. Очевидный христианский мотив. Второй, с этой точки зрения, показательный эпизод – реплика одного из героев «Что скажут наши друзья-утки?». Зал в этом месте хохочет. Но оно похоже на отсылку к Франциску Ассизскому, разговаривавшему с птицами. Вы имели в виду эти ассоциации?

– Об этом нужно спросить автора сценария Сашу Родионова. Мы при работе подобные вещи не обсуждали.

– Вы упомянули, что сценарий писали специально под Евгения Сытого – действительно редкую индивидуальность. Где вы его увидели впервые и чем он вас привлёк?

– Спектакль назывался «Угольный бассейн». Это была документальная драма, verbatim про шахтёров. Её показывал театр «Ложа» из Кемерова, который в своё время организовал Гришковец. Потом Гришковец уехал, и Женя Сытый, оставаясь ведущим артистом, стал главным режиссёром «Ложи». С моей точки зрения, Женя – идеальный актёр. Это мой тип игры, юмора – всего. И он умеет быть разным. Когда я говорю, что он играл и в фильме «Свободное плавание», все удивляются. Никому в голову не приходит, что увалень-гастарбайтер в новой картине и говорливый бригадир дорожников в предыдущей ленте – один и тот же человек. Монологи бригадира были, кстати, Жениными импровизациями. Он в каждом дубле выдавал длиннющие тексты. Причём ни разу не повторился.

– А роль сумасшедшего пенсионера также изначально писалась под Сергея Дрейдена?

– Не совсем так. Тут история была длиннее. Изначально у меня в голове был Пётр Мамонов. Потом он трансформировался в Сергея Гармаша. Потом в какой-то момент в воображении возник Пьер Ришар. Это был поворотный момент.

– Потому что появился образ смешного героя?

– Нет. Комические актёры замечательно играют в драмах – достаточно вспомнить Юрия Никулина в картине «Двадцать дней без войны». Просто я понял, что в определении персонажа иду в сторону не агрессивного, а доброго человека. А когда я нашёл персонажа, то сразу понял, что его должен сыграть Дрейден.

– Вы сразу решили снимать в документальной манере?

– Да, мы хотели очень простую камеру. Незаметную, как бы неопрятную.

– Чтобы добиться эффекта достоверности?

– Прежде всего хотелось быть ближе к героям и двигаться вместе с ними. Если в том же «Свободном плавании», где мы полфильма держим общий план, была камера «объективная», здесь хотелось субъективности, приближения.

– Но история всё же получилась условной, похожей на притчу. При этом она не только снята субъективной камерой, но и помещена в узнаваемое достоверное пространство. Как его создавали?

– Москву мы снимали в Ярославле. В столице снимать трудно. Нужна масса разрешений на съёмку. И – пробки. Из-за этого мы решили уехать куда-нибудь. И первый город, который мы взялись посмотреть, был Ярославль. А первый же район, в который заехали, – был тот самый, где в итоге и снимали. Стало понятно, что для нашей истории он идеально подходит.

А вот над квартирой мы действительно потрудились. Обсуждали, каким было представление о достойной квартире в конце 1970-х. Что в ней может быть, а что нет. Что должно быть новым, что – старым. С художником-постановщиком напечатали огромное количество переводных картинок по старым лекалам. Лепили их на стены. Набрали невероятное количество старых вещей, в том числе из нашего собственного детства. Соковыжималка с сучком, которой хвастается инженер, – вещь из детства жены нашего сценариста.

Доктора Айболита, помню, я купил в Новом Свете у бабушки.

– Кстати, тема детства – одна из важнейших в фильме. На героев сыплются детские книжки из шкафа. Они пытаются помочь бабушке, как тимуровцы. Вы говорили однажды, что вспоминали о Чебурашке и Крокодиле Гене, когда размышляли о своих героях. Зачем понадобилась детская линия в довольно жёстком фильме?

– Думаю, героев объединяет неопытность, житейская непрактичность, наивность. В этом смысле они похожи на детей. Их активность происходит из наивности и доброты. Чем человек опытнее, тем доброты у него меньше остаётся. Потому что все про всё знают. И нет удивления. А у старого инженера есть удивление перед миром. У него мир поделён на «хороших» и «плохих», как в детстве. Мне показалось, что это похоже немного на детское сознание.

– То есть этот мотив не связан с ностальгией по детству, по семидесятым?..

– Нет. Но была задача создать узнаваемый образ рядового советского инженера.

– Одна из зрительниц сказала, что это фильм про поколение шестидесятников, выжившее из ума. Вы такое прочтение закладывали?

– Нет. Я не поклонник идеалов 1960-х, но просто в данном случае это не имеет никакого отношения к фильму.

– Параллельная линия фильма вводит ещё одного больного человека – милиционера, которого хотят уволить…

– Надеюсь, понятно, что эта угроза существует только в его воображении?

– Да, но это не мешает его вполне реальной агрессивности… С ним связаны темы Кабула, военной дружбы, войны. Кем для вас является этот герой?

– Для меня персонаж Юрия Черневича страдательный. Абсолютно. Хотелось самого страшного персонажа сделать лучшим в своей среде. А он, безусловно, лучший. Если у него депрессия, значит, он о чём-то думает. Что-то происходило в голове, от чего он сошёл с ума. Норма, признаться, намного страшнее.

– То есть никаких параллелей с майором Евсюковым?

– Нет, конечно. Фильм снимался гораздо раньше. И повторюсь, он о том, что норма жизни, привычная, повседневная, становится страшнее безумия. Он о том, что норма жизни на каждом шагу оказывается ненормальной.

Беседу вела Жанна ВАСИЛЬЕВА