Нация оценит деятельное молчание

Нация оценит деятельное молчание

ТелевЕдение

Нация оценит деятельное молчание

ТЕЛЕИНТЕРВЬЮ

В июле «Постскриптуму» исполняется тринадцать лет. Срок, позволяющий отнести программу к долгожителям. Особенно если учесть: её неизменному ведущему, Алексею Пушкову, приходится один раз в неделю рассуждать о политике, а следовательно, задевать чьи-то интересы.

– Как изменилась программа за тринадцать лет своего существования, как изменились вы?

– Раньше программа была резче, критичнее. Но ведь изменился и политический контекст, изменились и общественные нравы, и само телевидение. Сейчас жёсткие материалы, в особенности касающиеся крупных политических фигур, на экране, можно считать, отсутствуют. Стилистика двадцатилетней давности сейчас практически невоспроизводима – у нас утвердилась наша собственная политкорректность. А политкорректность всегда что-то скрывает. К примеру, если бы в Америке не было расизма, не пришлось бы придумывать термин «афроамериканец», потому что объективно слово «чёрный» не является оскорбительным, так же как «белый» или «жёлтый». Но в США за эти слова вас сочтут расистом – именно потому, что там есть расизм. И общество боится его проявлений. Сами американцы признают: критика, адресованная Бараку Обаме, имеет в том числе и расистские корни. У нас – собственная политкорректность: критиковать какого-нибудь министра на ТВ принято в том случае, если это уже сделали президент или премьер. У нас перестали рассматривать телевидение как средство общения между народом и властью. Политические программы всё больше превращаются в зеркало властных устремлений. Зритель эти устремления считывает, но обратного импульса практически нет. А значит, власть, глядя в телевизор, не может понять настроения общества. Обратите внимание, когда у Медведева спросили, имеет ли он реальную картину происходящего в стране, он сказал: да, но потому, что читает Интернет, а не потому, что смотрит ТВ. В нынешней политической ситуации трудно представить на телевидении такой же градус критичности и открытости, как в Интернете.

– Какова природа этой политкорректности?

– В каком-то смысле политкорректность – черта устоявшихся обществ. В начале 90-х у нас было революционное общество, произошла антикоммунистическая революция. Она привела к созданию демократических институтов, но все они в итоге оказались в подчинении у исполнительной власти. И сегодня у нас – устоявшееся общество, в котором не принято действовать по-революционному. В 93-м Ельцин расстрелял свой собственный парламент. Сейчас это просто невозможно. Градус общественной напряжённости, несмотря на проявления недовольства, которые мы видели, например, в декабре на Манежной площади, существенно упал. Это сказалось и на телевизионщиках, потому что они часть общества. Да и зритель изменился. Программа, насыщенная критическими социальными сюжетами, даст высокий рейтинг по России, но более низкий по Москве. Столичный зритель хочет больше развлекаться, как и Нью-Йорк, Париж и Лондон.

– А вы ориентируетесь на Москву или на Россию? Кого считаете своим зрителем?

– У «Постскриптума» очень устойчивая аудитория и в Москве, и по всей России. Это мыслящие люди, которые, отдавая должное политкорректности, не хотят стать её жертвами. Потому что политкорректность – не более чем лаковое покрытие. В ней скрыта немалая опасность. В Германии, например, долго умалчивали о том, что мусульмане не интегрируются в немецкое общество, – из боязни трогать деликатную тему. Молчали-молчали, и вот – прорвало: уже и Меркель признаёт политику интеграции неуспешной, и ставшая знаменитой книга Тило Саррацина «Самоуничтожение Германии» повествует, что в силу мусульманского нашествия Германия через 30?лет вообще перестанет быть продуктом немецкой культуры. А ведь сколько времени там следовали – и до сих пор следуют – принципам жёсткой политкорректности! Но на каком-то этапе обнаруживается, что она не помогает, а мешает распознать проблемы. В России – то же самое. Можно, конечно, говорить, что события в Кондопоге – исключительный случай. Но ведь недавно в Саратове подростки-кавказцы заставляли школьников становиться на колени, а сами кричали: «Кавказ – сила!» Можно, конечно, утверждать, что проблемы не существует, но от этого она не исчезнет. Тем временем телевидение, за редким исключением, соблюдает правила некой негласной игры. В этом смысле мы всё больше напоминаем США, где возвысить голос против общепринятой политики очень сложно. Когда США готовили захват Ирака, вся американская журналистика позорно поддерживала ложь, что у Хусейна есть оружие массового поражения. И раскаялась пресса не сразу, а лишь когда США стали проигрывать эту войну.

– Вы считаете, раскаяние состоялось?

– В полной мере не состоялось. История с Ираком и это вынужденное раскаяние – поразительный пример конформизма и политкорректности, которая оборачивается общенациональной слепотой. Пресса поддерживает власть в заведомо неправедном деле и начинает выступать против власти, когда та проигрывает. Понимаете, какова степень лицемерия? Законность, суверенитет другой страны, права человека – всё это пустое, главное – победить за три месяца и без жертв. И тогда американские СМИ поддержат власть и простят любую кровь. Почему война в Югославии считалась успешной? Потому что она длилась всего 78?дней. Почему война в Ливии начинает вызывать вопросы и в США, и в странах НАТО? Потому что её продлили ещё на три месяца, а Каддафи держится, несмотря на все авиаудары. В западной прессе вы не встретите вопроса: а кто сказал, что Каддафи убил 6000?мирных граждан? Этому принято верить на слово просто потому, что он объявлен врагом. Вот это и есть политкорректность. А ведь Каддафи предлагал прислать комиссию ООН по расследованию обвинений в его собственный адрес, но США и Европа отвергли эту идею: ведь тогда могло бы выясниться, что таких жертв не существует…

– Сейчас на телевидение возвращаются Доренко, Макаров, подтягиваются другие старые кадры. Может быть, с их помощью хотят политкорректность разбавить какой-то живинкой?

– Любой избыток политкорректности порождает обратный результат. Чем больше власть зажимает общественное мнение, тем сильнее впоследствии оно мстит власти. Судьба Буша-младшего – яркий пример. Его администрацией была предпринята мощная пропагандистская кампания в поддержку иракской войны. Но когда общество узнало правду, это очень сильно ударило по Бушу, он ушёл как самый непопулярный президент за всю историю Соединённых Штатов. Когда повышается градус кипения, крышку над кастрюлей надо приподнимать. Я не исключаю, что на ТВ планируются программы, призванные выпустить пар, дать понять людям, что их реальные проблемы обсуждаются. Хотелось бы только, чтобы новые проекты не превратились в способ реализации личных комплексов ведущих, как это уже бывало.

– Отчасти торжество политкорректности, о которой вы говорите, компенсируется на нашем телевидении постмодернистскими приёмами. Особенно в этом преуспело НТВ, создающее иллюзию какого-то движения, дискуссионной атмосферы, обсуждения важных общественных проблем.

– Суть постмодернизма – подмена, как правило, в коммерческих целях. Постмодернизм провозглашает псевдополитику, псевдокультуру, псевдообсуждения. Очень многие – не все, но многие дискуссии на ТВ, по сути, псевдодискусссии. На одних видно, что ведущий боится зайти дальше положенного. В других случаях сразу задаются параметры, из которых ясно, что спор будет ни о чём. Постмодернистское ТВ – это виртуальная дискуссионность, виртуальная открытость. И так происходит не только у нас. Тот же Барак Обама – виртуальный президент, человек, взгляды которого (или как минимум заявления) весьма далеки от политики, которую проводят при нём США. Барак Обама пришёл и сказал, что протянет руку мусульманскому миру – и протянул её к горлу Муамара Каддафи. Он не сумел примирить Израиль и палестинцев. Он продолжает войну в Ираке. В Афганистане увеличил число военнослужащих на 30?тысяч человек. Спрашивается: где же президент, получивший Нобелевскую премию мира? И за что он её получил? По данным журнала «Ньюсуик», секретных операций за пределами США при Обаме проводится больше, чем при Буше. Тюрьма в Гуантанамо не закрыта, к убитым мирным афганцам добавляются новые жертвы в Ливии. Где же тот великий миротворец, образ которого нам так активно продавали? Обама – президент, который призван создать иллюзию движения, иллюзию изменений. Виртуализация политического и информационного пространства стала приметой нашего времени.

– В какой степени это относится к России?

– Показателем виртуализации политики становится чрезвычайно большое число речей и выступлений. Существует точка зрения, что постоянное присутствие на телеэкране позитивно для политика. Но у меня другое ощущение: наступает этап, когда это становится негативным фактором, особенно если не видно убедительных результатов. Кстати, это уже подводит Николя Саркози, ведь его избрали как президента действия. Саркози сказал, что придёт и переделает Францию, и это понравилось избирателям. А сейчас, когда французов спрашивают, почему они разочаровались в нём, они отвечают: его слишком много на экране, он слишком много говорит и слишком мало делает. В результате – рейтинг 20%, это рекордно низкий уровень. Мы живём в эпоху тотального телевидения, и эта эпоха рождает для политиков проблему – как часто и по какому поводу появляться на экране. Вполне возможно, нация оценит позитивнее деятельное молчание.

– Как вы считаете, является ли нынешнее телевидение идеологическим инструментом? В рамках какой идеологии существует российское ТВ?

– После политических и идейных схваток 90-х нам была предложена потребительская модель развития. Тезис о комфортности существования стал чуть ли не национальной идеей. Интересно, кстати, что в цитадели потребительского образа жизни – в США – прекрасно понимают, что людям нельзя предлагать исключительно потребление в качестве национальной идеологии. Отсюда поддержка высоких идеалов: демократии, свободы, американской миссии за рубежом… В США понимают: не хлебом единым будет сыта американская нация. Да, жители России должны жить лучше, чем в советские и ельцинские времена. Но предлагать России – стране, которая исторически сыграла выдающуюся роль в мировой политике, культуре, в развитии человечества, – исключительно стремление к комфорту, значит вести дело к деградации нашего общества. Потому что если главное – комфорт, то ради него можно принести в жертву всё – и самоуважение, и историческую память, и суверенитет, и идеалы.

– Для либералов слово «миссия» является чем-то неприличным, воспринимается с иронией, сарказмом. Из сферы культуры, искусства, общественных отношений понятие перекочевало в бизнес. На сайте всякой уважающей себя коммерческой структуры можно найти раздел – «миссия компании». Миссия ЛУКОЙЛа, например: «Мы созданы, чтобы энергию природных ресурсов обратить во благо человека». Эта маркетинговая пошлость пришла к нам вместе с западными учебниками по рыночной экономике. Как вы считаете, а телевидение должно руководствоваться представлениями о миссии?

– Я не принимаю идею, что ТВ – это прежде всего бизнес. Отсюда один шаг до кредо Трахтенберга: деньги не пахнут. Если телевидение – прежде всего бизнес, значит, деньги, которые оно зарабатывает, не должны пахнуть. Но на деле они пахнут, а на ТВ особенно. Это особая сфера, где формируются идеи и мораль, где вольно или невольно происходит воспитание общества, а значит – здесь должна быть повышенная степень ответственности. У телевидения действительно должна быть миссия, если же её не будет, то оно превратится в инструмент вырождения нации. Кстати, либеральная общественность относится к этому понятию с сарказмом, пока дело не доходит до глобальной и «правозащитной» миссии США. Как только речь заходит о США и их миссии, либералы падают на колени и начинают молиться. Американская миссия у них не вызывает протеста – несмотря ни на бомбёжки, ни на «Томагавки», а вот наличие миссии у собственной страны кажется им чем-то чудовищным. Либеральное крыло нашей политики – побочный продукт американской культуры, поэтому в России правая партия и не имеет серьёзной поддержки.

– При этом его доступ к СМИ непропорционально высок.

– Сейчас ситуация выправилась, но очень долго было тотальное засилье либералов на телеэкране. Они 12?лет имели почти полную монополию на телевидении, и теперь уже все слишком хорошо знают, что они хотят и могут сказать. И главное – ради чего.

– С многими либералами у вас общие корни, вы вышли из одной среды – благополучных советских мажоров. Но стали носителем государственнических идей…

– Столыпин тоже происходил из «мажоров» царской эпохи и тем не менее был государственником. Есть и другие примеры… Мне кажется, дело в другом. Просто есть люди, для которых высшей ценностью является право набить живот гамбургерами и купить фирменные джинсы. И есть другие, которые понимают: нация существует для чего-то большего.

Вопросы задавал Олег ПУХНАВЦЕВ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,7 Проголосовало: 3 чел. 12345

Комментарии: