Надежда Кеворкова «НИ ВОЙНЫ, НИ МИРА…»

Надежда Кеворкова «НИ ВОЙНЫ, НИ МИРА…»

23 февраля… Каждый год в этот день я вспоминаю отставного товарища майора, который преподавал нам "военку" в школе.

Мы, сытые продвинутые московские дети, по секундомеру разбирали автомат Калашникова, надевали костюм химзащиты и противогазы. Мы ушивали по фигуре гимнастерки и срывали лекции по гражданской обороне. Мы мучили майора, требовали правды про власовцев и панфиловцев. Он шутил и ставил пятерки. Своими отмороженными на Севере пальцами он в сотый раз показывал нам, как устроена вся эта, как нам казалось, металлическая рухлядь. А когда от него, как от парторга школы, потребовали осудить и поставить на вид, он сказал: "Бросьте, кто стреляет лучше всех, всё поймет. Но позже".

В его лице мы ненавидели "советскую ложь", которая, как казалось, заслонила от нас прекрасную правду остального честного мира. На прощание он нам сказал, что мы счастливые дети, у нас есть Родина, которой можно гордиться, и доблестная армия и флот, которые не оставят в беде. Мы не верили ни слову.

В МГУ у нас была военная кафедра. Раз в неделю мы шли в подвал, получали секретные именные тетрадки с прошитыми страницами, и шесть часов подряд записывали в них тайну: как устроена армия США. В отличие от товарища майора, про армию и про Родину нам рассказывали уже все больше анекдоты.

Мы ездили стрелять из всех видов оружия в Гвардейскую орденоносную Таманскую дивизию. Лежа, стоя и с колена. Я стреляла лучше других только потому, что ненавистный товарищ майор учил нас этому лучше, чем другие.

Нам было весело. Наш протест не мешал нам ощущать себя защищенными.

Наши мальчики ездили на смешные школьные военные сборы. Потом они ездили на университетские сборы. Потом уезжали неизвестно куда, а возвращались с настоящей войны, которой не было. Приезжали опаленными неведомой правдой, которую не могли передать нам, все таким же сытым московским всезнайкам.

Мы жаждали жгучей правды разоблачений. Мы читали, обливаясь слезами, романтические стихи Цветаевой про лебединую Белую армию, которая всё проиграла. Нас манил трагизм поражения. Ведь мы жили в стране побед и победителей.

Учителя смешно рассказывали про Троцкого, который в феврале 1918 года предательски валял дурака и требовал от немцев всякой ерунды: ни мира, мол, ни войны, а армию распустить. Они уверяли, что в годовщину Февральской революции родилась непобедимая армия рабочих и крестьян.

Минула эпоха.

Вдруг все поверили, что 23 февраля — день пустоты, а не побед, что командармы — тираны, а не герои. И былое величие рассыпалось. Как в миг революции рассыпалось величие предыдущей эпохи.

Тем не менее, пока 23 февраля не стал выходным, какая-никакая стройность сохранялась — и армия, и защитники, и Отечество, и враги, и союзники.

А теперь куда ни глянь — пьянки не служивших в армии уклонистов на территории, неизвестно чем объединенной. Нет у них Отечества. Им не от кого защищаться — они везде дома. А военные и служивые стараются уйти в тень, неловко им, вроде в чем-то они виноваты.

Но не всё подвластно переоценке. Где-то там, на полях боев, плохо обутые, неказистые с виду, в мешковатых шинельках, росточку невысокого, не с теми песнями, не с теми клятвами, советские солдатики, прошагав полмира, уходят непобежденным и в историю и в Валгаллу преображенными.

Будем честны. На сегодня у нашей армии нет ни противника, ни стратегии, ни тактики. Мы не знаем, от кого она нас защищает. И наша Родина стала похожа на шагреневую кожу. Зато есть выходной. И множество крикливых женщин хотят узаконить дезертирство, требуют ни войны, ни мира, а армию — распустить. Ведь в ней, в армии, оказывается, умирают.

Кто стрелял лучше всех, товарищ майор, всё понял. Но поздно. Простите.