Евгений Нефёдов ЯВЛЕНИЕ СТАЛИНА ПРАГЕ

Евгений Нефёдов ЯВЛЕНИЕ СТАЛИНА ПРАГЕ

Его первое пришествие в этот город произошло под осанну и ликование — а прервалось в результате предательства и злодейской расправы. Почти как в Писании — разве что воскресения пока не было, хотя в памяти и в истории он всё равно живёт, поскольку памятник можно разрушить, а память — нет, на то ведь она и память.

Так что пражане моего возраста, а уж тем более те, кто постарше, помнят его воочию. Помнят, возможно, всяк на свой лад, но большинство людей прежней закалки — всё же по-доброму, а молодые, естественно, "помнят" по преимуществу так, как им ныне велено помнить… Собственно, то же самое видим теперь и у нас, однако время себе идёт, и много ещё чего может случиться на его вечном пути.

…В Праге мы жили с семьёй во второй половине восьмидесятых — как раз накануне небезызвестной и шумной инсценировки, названной искушенными авторами её сценария "бархатной революцией". Я работал собкором ещё советской тогда "Комсомольской правды", корпункт которой — он же и наше жилище — выходил окнами на обширное парковое пространство по имени Летенское поле. Своим простором и смотровой площадкой над протекающей внизу Влтавой, над уходящей во все края панорамой на редкость красивого города это место сразу напомнило Ленинские горы, и мы в первый же вечер пошли погулять на Летну. Ничего, разумеется, мы пока про неё не знали, увидели только искусно отделанный камнем спуск в направлении спокойной реки да ещё литые и кованные двери-ворота в стене скалы на второй площадке, несколько ниже первой.

Но уже через месяц, слегка освоившись в Праге, мы записались на цикл пешеходных экскурсий по её памятным местам, которые нам открывал в выходные дни блестящий историк и неподражаемый гид-энциклопедист, профессор Пражского университета Ярослав Гунячек. От него и узнали мы с интересом о "нашей" Летне много волнующего, прекрасного и трагичного. Оказалось, что смотровая, впервые открывшая нашим взорам волшебную Прагу, это ни что иное, как основание бывшего памятника Иосифу Сталину — самого большого в стране, в Европе и в мире.

Тут уж посыпались наши вопросы, и увлечённый экскурсовод перешёл на подробности. К возведению этого символа Великой Победы и великой благодарности великому человеку приступили в начале пятидесятых, строили, за исключением нескольких скорбных мартовских дней пятьдесят третьего, практически безостановочно, и торжественно открыли в пятьдесят пятом, к десятилетию освобождения Праги Советской Армией. Открыли, по праву гордясь не только размерами дивного сооружения высотою в полсотни метров, где пятнадцать — сама фигура вождя, а ещё тридцать пять — величественный постамент и каскад обрамлённых деревьями и цветниками террас и лестниц. Была ещё и другая гордость: в грандиозном строительстве, по существу, принимали участие граждане всей социалистической Чехословакии. Собирались народные средства, проводился массовый конкурс проектов, изыскивались и подвозились в столицу на поездах под "зелёную улицу" тысячи тонн гранита, мрамора и металлоконструкций… Всенародная стройка этого колоссального монумента и мемориального музея под ним поистине превратились в итоге в ещё одно из "чудес света".

И свет воспринял это как должное. Славный генералиссимус, за плечами которого были изваяны с двух сторон и рабочие, и хлеборобы, и воины, зорко глядел с высоты на "тот берег", за горизонт, и олицетворял собою спокойствие, волю и правоту — всерьёз и надолго.

Сталинский взор был направлен строго на запад, а в этот час на востоке, за не такой уж далёкой отсюда стеной родного Кремля, спрятался, выжидая момент, "чудотворец" иного рода — временщик, завистливый мститель, убогий гробокопатель и пустомеля. Ещё вчера он сам "освящал" здесь дежурной речью открытие монумента, пламенно возносил "вождя и учителя", а очень скоро сам же его и предал, унизил и оболгал, отдал на поругание, и сам повелел снести и сравнять с землёй уникальный памятник!..

Так что явление Сталина Праге было совсем коротким. А вот сносили этот шедевр едва ли не дольше, чем он стоял, и уж точно дольше, чем его строили. Три раза пытались взрывать, а он всё не падал, словно и сам монумент, и его создатели, и даже те, кому выдали динамит, и, кажется, сами силы небесные молча противились варварскому кощунству. Но "чудотворец" тоже не унимался, привычно грозил кулачком — и лишь в шестьдесят втором исполина всё же снесли. Но с землёй не сравняли — не одолели основу так и не побеждённой до конца махины. Зато вскорости сам крушитель неожиданно для себя загремел с пьедестала, чтобы ещё через несколько лет бесславно и тихо навек сравняться с землёй… Не взирая на грустный финал "разоблачителя", такой поворот событий в чём-то, мне кажется, близок по духу к курьёзным и поучительным притчам моего любимого Швейка, народного чешского мудреца…

Потом мы с женой и дочкой часто бывали на Летенском поле уже без нашего гида. Ступали по уцелевшим, навеки вросшим в лужайку плитам, отполированным временем, тысячами подошв и велосипедных шин, ветром, дождём и снегом, непременно стояли какое-то время на смотровой площадке. Представляли себе уникальный памятник, говорили о разных превратностях и истории, и человеческих судеб, о самоубийстве автора взорванного мемориала архитектора Отакара Швеца… Думали и о том, возвратится ли снова когда-нибудь Сталин на это место, поскольку знали уже и в Праге, и во всей полюбившейся нам Чехословакии немало людей, хранивших такую надежду.

Но мы при этом не знали, не видели пока издали ещё одного московского перевёртыша, который тоже, банально предав и продав всё святое, вот-вот пойдёт разрушать уже и не памятники, а целые страны, системы, общественные уклады… Я было сунулся в "Комсомолку" с очерком об истории пражского Сталина, но бравшие там в руки руль ребята меня уже как-то не поняли, посоветовав лучше вникать в "размах перестройки, свежие ветры, "бархатную" революцию"… Вникать во всё это было несложно, местные "шестидесятники" уже обо всём говорили вслух, но аплодировать новым крушителям памятников мне совсем не хотелось, хотя многих из них я знал как коллег или даже считал друзьями. Но истерия на Вацлавской площади нас "раздружила" и развела, а тут и моя "перестроившаяся" редакция возжелала моего досрочного возвращения…

А настоящие друзья-чехи подарили нам на отъезд гигантское фото того самого Сталинского монумента. Оно заняло чуть ли не всё чемоданное дно, но бдительные таможенники его извлекли и долго разглядывали, после чего вернули на место. И мы попрощались с Чехословакией, превратившейся вскоре в Чехию и Словакию, где на памятной нам площадке пражской Летны стоит теперь некое изваяние-метроном. А под ним, в полумраке былого музея, сперва был картофельный склад, затем находилась "свободная" радиостанция, потом её место занял рок-клуб, а теперь уже там то ли есть, то ли будет океанариум… Но это совсем неважно. Зал там большой, помещение крепкое, акустика идеальная, и если сверху когда-то вдруг зазвучат шаги командора, их хорошо услышат.

Они же — не метроном, панове. Они — набат!