Алексей Касмынин СИМФОНИЯ ВЗЛЁТА

Алексей Касмынин СИМФОНИЯ ВЗЛЁТА

Выход из метро остался позади, пройдя несколько десятков метров мимо угрюмых заброшенных палаток, я оказался прямо у подножия памятника Гагарину, что на площади, названной в его честь. Вокруг меня — ночь, минусовая температура, не слишком низкая — находиться на улице в целом приятно, — но достаточная, чтобы почувствовать, что городом всё ещё владеет зима. Небо абсолютно чистое, ни облачка.

     У памятника — круглое основание, покрытое чёрным гранитом, слегка засыпанное лёгким снегом. У края, рядом с макетом посадочной капсулы, чьи-то следы. Гагарин — вверху, словно серебряная свеча, освещён мощными прожекторами. В моей голове сумятица, посмотрев на фотографии, я предполагал, что это место будет выглядеть несколько иначе, более величественно. Вижу грязный снег, покрытый копотью, мёртвую клумбу, земля в которой больше напоминает утрамбованный пепел.

     Поднимаю взгляд, чтобы посмотреть на Гагарина, стоя на земле. В сознание вкрадывается чувство, что я вот-вот увижу нечто важное. Внезапно тело словно налилось свинцом, ощущаю тяжесть, как будто несусь вверх на огромной скорости. Передо мной развёртывается бесконечное пространство небесной сферы, уходящее ввысь, сфера искривляется, вытягивается, оттуда на меня тихо и беспристрастно смотрят дальние звёзды. Звёзды посреди Москвы, прекрасно видимые, несмотря на всё уличное освещение! Пытаюсь собраться с мыслями. На противоположной стороне площади — два дома, образующие полукруг, таким образом можно навеять мысли об окружности…

     Снова поднимаю взгляд, постамент пуст, моргаю, встряхиваю головой — то же самое, Гагарина нет на месте. Что такое? — проносится мысль, — оглядываюсь, пытаясь выискать глазами прохожих, постепенно замечаю, как на уши начинает давить тишина. Постоянный, навязчивый шум города медленно гаснет, машин нет, слышно, как лёгкий ветер гудит в проводах, видно, как в свете уличных фонарей проносятся частички инея.

     Слышу странный треск, как будто очень тихий радиосигнал глушат электромагнитные помехи, тут же огладываюсь, сзади никого, звук идёт отовсюду… Окна в домах черны, абсолютно во всех, все исчезли?

     — Да, — среди накатывающих волн помех доносится отчётливое слово.

     — Кто это? — вырвалось у меня.

     Тишина, треск исчез, слышу лёгкое шипение, по проводам идёт чистый сигнал, но ничего не передаётся, лишь ожидание. Я опираюсь рукой на гранитный постамент, странно, нет чувства холода, нейтральная температура.

     — Слышу, сигнал принят, — снова голос, я не двигаюсь, теперь отчётливо понятно, что у него нет направления, я словно бы разговариваю в наушниках, но их тоже нет. — Цель! Доложите цель! — нотки в голосе вопрошают, но раздражение или злоба отсутствуют. — Доложите цель! — ещё раз.

     Я замер, в голове путаница, да и мне ли был задан этот вопрос?

     — Интервью у памятника, беру интервью у памятника, — сорвалось с языка первое, что пришло в голову.

     Снова тишина: либо мой ответ очень долго доходит до получателя, либо он не знает, что ответить.

     Моргаю, странно, ощущаю щелчок, словно моё восприятие находилось на изломе стекла. В момент этого излома, когда мне удаётся наконец собрать чувства в непрерывный поток, дыхание перехватывает. Я стою на постаменте вместо Гагарина, машинально расставил руки, совершил несколько нелепых движений, в голове лишь мысли о той высоте, на которой я оказался, где-то в глубине сознания вторая мысль — никого нет, ни машин, ни людей.

     Холодно, наверху очень холодно и постоянно дует ветер с севера, насыщенный ледяными осколками, понимаю, что не могу двинуться с места, упасть невозможно.

     — Займи место супрематического шпиона и наблюдай, — снова голос, тот же, — он иногда занимает постамент, пользуясь титановой бронёй, чтобы сберечься от атаки. Здесь идеально для него, чтобы чувствовать поток мировых линий.

     — Что? — вырвалось у меня.

     Ответ не заставил себя долго ждать:

     — Сдвинь влево или вправо — и точки фокуса больше нет, здесь — идеальное место, отразив импульс от плоскости Сириуса, можно взглянуть на выбор пути со стороны, также на тот выбор, что лишь готовится, являясь вероятностью…

     Голос стих, потонув в помехах. От идеально круглого чёрного постамента с серебряным кругом внутри метнулись оранжевые линии. По ним пронеслись красно-золотистые отсветы, по земле поползли вытянутые прямоугольники. Коричневые, они искали себе место, словно вынюхивая что-то. Найдя тайные знаки, предназначенные лишь для них, они зарывались под землю, чтобы через секунды рвануть ввысь, образуя куб, хранящий в себе плоскость. Некоторые изгибались дугой, громко треща…

     Под землю шёл невероятный серебряный луч, он достигал самого планетарного ядра, взаимодействуя с ним, образовывал колебания, расходящиеся от ядра. Они достигали Луны, вызывая множественные интерференции. Другой луч, золотой, начинался у моих ног и уходил ввысь, превращаясь в спираль где-то за пределами Солнечной системы. Луч на секунду расширился, вобрав в себя всю площадь, послышались лёгкие хлопки — в пустой клумбе, потерянной среди зимы, стали раскрываться тюльпаны.

     — Его здесь нет, — раздался хор голосов. Никаких помех на этот раз, все голоса живые. — Он давно улетел, превратившись в мысль, превратившись в планету, превратившись в волну. Отголоски остались, запертые между другими планетами, они блуждают, набирая силу, превращаясь в мысли, могут прорваться, если есть условия…

     Я стою у подножия памятника. Огляделся, клумба, которая была пустой, теперь вся покрыта красными тюльпанами. Живой зелёный цвет холодной ночью. Сколько времени прошло? Что случилось? Взглянул на памятник — Гагарин на месте. Медленно вздохнул, пошёл к метро.

1